был театр одного актёра: за это время я подслушал, о чём говорили офицеры на борту субмарины, и отлично знал их планы.
Я стоял у рабочего места акустика. Рядом со мной, кроме акустика, были Гаджиев, Звягин и наш особист, остальные находились на своих боевых местах.
– Противник заглушил все системы… Глубина сорок метров. Тишина в отсеках… – тихим шёпотом сообщал я присутствующим командирам. Мне были нужны свидетели. – Тишина… Тишина… Есть, слышу беседу, плохо слышу из-за эха. Плохо, неразборчиво, но это точно английский язык… Стенографируй, я буду сразу переводить, – велел я особисту.
Особист сразу достал блокнот, приготовил карандаш и вопросительно посмотрел на меня. А я стал сообщать то, что якобы слышу: надо же рассказать им о планах британцев.
– Говорит молодой голос: «Сэр, всё же я не понимаю этот приказ секретной службы. Зачем уничтожать этого Мальцева? Такую операцию проводим, даже трофейную немецкую подлодку используем, что в прошлом году в плен взяли». Отвечает более взрослый голос, человека лет сорока, предположительно капитана субмарины: «Патрик, не нам судить, что и как делать парням из разведки…» Тут неразборчиво… «Если приказали, значит, нужно выполнить. Паркинсон на немецкой “семёрке” должен торпедировать крейсер русских и показать рубку из-под воды, чтобы русские были уверены, что это боши…» Тут снова неразборчиво…
«Паркинсон ждёт у побережья, лежит на дне, чтобы его не обнаружили. Думаю, план сработает. Хорошо, что наш человек из службы снабжения на базе успел сообщить, что у русских учения, а то уже неделю тут болтаемся. А благодаря тому, что он передал свежие шифры русских, мы можем слушать их переговоры. Мы торпедируем лодку Мальцева, а Паркинсон в неразберихе – крейсер. Покажем себя и уходим. Надеюсь, немцы не обнаружат нашу плавбазу, иначе вернуться мы не сможем; придётся нам топить “семёрку” и, сняв экипаж, идти в русский Архангельск».
Снова тот же молодой голос, известный как Патрик: «Но, сэр, наша база несёт норвежский флаг и название. В команде немало норвежцев. Это была отличная идея замаскировать нашу плавбазу под норвежского рыболова…» Тут дальше неразборчиво. Новый молодой голос: «Сэр, акустик просит тишину, русские ещё не ушли и находятся где-то рядом». Дальше неразборчиво, офицеры перешли на шёпот.
Сняв наушники, я осмотрел стоявших рядом командиров. Нас слушали также несколько матросов, и Марина, выглядывающая из радиорубки, тоже прислушивалась. Судя по лицам, все всё поняли и были очень сердиты.
– Что думаешь делать? – спросил Гаджиев.
– Выполнять приказ, – ответил я и тут же стал раздавать команды: – Боевая тревога. Приготовить первый и второй носовые торпедные аппараты. Малый ход, рули на правый борт. Особисту подготовить докладную записку с переводом разговора британских офицеров. Как всплывём, вызовем эсминец и отправим сообщение на базу. Реагировать на предателя нужно быстро.
Лодка развернулась и на полном ходу рванула к британцам, которые задёргались, до последнего не желая поверить, что обнаружены.
А я всё также с наушниками на голове продолжал командовать:
– Стоп машины. Первый аппарат товсь.
– Есть товсь!
– Первый пли.
– Торпеда ушла, – подтвердили из торпедного отсека.
– Рули на левый борт, самый полный, – отдал я приказ и скинул наушники, делая вид, что опасаюсь оглохнуть от взрыва.
Торпеда шла точно, так что я был уверен, что попаду. И не ошибся, торпеда попала в корпус, справа по борту перед рубкой, метрах в шести от неё. Гидроудар до нас дошёл ослабленным.
– Слышу разрушение корпуса, – доложил акустик, забравший у меня наушники. – Вражеская лодка идёт ко дну.
– Всплываем. Поднять антенну, – приказал я. Пока Звягин выполнял приказ, я подошёл к радиорубке и продиктовал Марине, которая записывала: – Подготовить сообщение: «Одному из эсминцев подойти к борту». Лейтенант, у вас есть как подать сигнал, что связь ненадёжная? Что враг слушает нас?
– Код двенадцать ноль, переход на резервный шифр.
– Передайте.
Она быстро всё зашифровала, и когда мы уже всплыли и подняли антенну, стала отстукивать сообщение. Я как раз оделся и поднимался наверх, когда вестовой передал мне, что сообщение ушло, приём с «Мурманска» подтвердили.
Мы подошли к месту, где виднелось пятно масла и соляры, да и мелкие вещи всплывали на глазах. Я подумал, не вызвать ли боцмана с багром, чтобы поднять несколько вещей, но решил не рисковать: волны захлёстывали верхнюю палубу. Причём погода по местным меркам была вполне спокойная, просто ветер и волны.
Один из сигнальщиков сообщил, что к нам спешит эсминец, второй продолжал поиски. Всё же я вызвал боцмана с тросом и «кошкой», и тот смог поднять несколько вещей, которые тут же забрал особист. Когда к борту подошёл эсминец, я подтвердил капитану, что вражеская субмарина уничтожена, и сообщил, что есть вторая. Кроме того, велел принять пакет и срочно доставить на базу. Особист уже всё приготовил, и даже часть находок, поднятых с воды, вложил внутрь.
С эсминца кинули линь, по которому сумка с пакетом и перелетела к ним на борт, после чего эсминец, набирая ход, рванул к базе. А мы, дав полный ход, направились обратно к устью. Теперь ищем Паркинсона: спускать такое точно не стоит.
Британцы действительно охотились за мной, я правду сообщил, и план у них вполне рабочий: торпедировать мою подлодку в надводном положении плюс крейсер для отвода глаз (чтоб не заподозрили, что охота идёт именно на меня), засветив при этом рубку немецкой «семёрки». А почему меня, стоит только догадываться, видимо команда британской субмарины сама об этом ничего не знала.
Я направился к берегу слева от устья. Там Взор ничего не показал, кроме корпуса затонувшей подлодки, но она оказалась бывшей советской, и я просто проверил: мало ли, третья будет. Потом я свернул вправо и обнаружил, что навстречу на полном ходу идёт знакомая «семёрка», глубина – шестьдесят метров.
Я сообщил об обнаружении вражеской подлодки, причём тем шифром, который был вскрыт, поскольку приказа о переходе на резервный пока не поступало: видимо, контрразведка решила начать свою игру. После этого я ушёл под воду.
Атаковать британцев на их трофее было детской игрой: они меня слышали, но не видели, а я их видел и слышал. Когда я вышел в атаку, они услышали пуск торпеды и попытались сманеврировать, но у них не получилось: торпеда попала в нос, носовой отсек был практически разорван. Благо торпеды не сдетонировали, хотя их всего три и было в носовых аппаратах.
Команда тут же стала продувать балластные цистерны, и получилось так, что корма стала легче носа и лодка всплыла кормой вперёд, как поплавок. Один из наших эсминцев (второй, которого мы использовали как посыльного, уже скрылся в устье залива) тут же подскочил и начал заводить концы, спустив две шлюпки. Матросы в них вымокли с ног до головы, но концы завели, и это позволило буксировать лодку на мель.
Паркинсон, как
