Черный монах Сильвестр стыдил царя и понукал им. Придворный аскет Адашев, не желавший замечать перемен в царе, хотел быть Иоанну – своему сверстнику! – едва ли не отцом. Курбский же, корень Рюриков, был ему и наставником, и веселым сотрапезником, и примером в бою. Сам Иоанн ратного дела страшился, но наблюдать за сечей любил. А бесстрашный Курбский был в бою первым, чем втайне вызывал восхищение младшего друга. Но главное, был князь Андрей душевным собеседником в любой день и час жизни Иоанновой. Оба тяготели к словесной премудрости, к наукам книжников. Если в ком и видел царь идеал образованного мужа и храброго воина, так это в Андрее Курбском, своем искреннем друге. Подсечь Курбского – значило расправиться с последним из тех, кто управлял вместе с Иоанном всей Русью, ставил ее на ноги, венчал на царство первого из великих князей Московских.
– Не посмеет он бежать, – вяло сопротивлялся Иоанн. – Я жизни его не лишил, на Белоозеро не сослал и не постриг в монахи, как друзей его, вотчины не лишил. Благодарен должен быть, молиться за царя должен.
Но была ахиллесова пята и у Курбского: знал он все страхи Иоанновы, вероломство и коварство его натуры, видел его жалким и ничтожным в иное время, хотя сам жалким и ничтожным никогда не был! Так неужто царь хуже и слабее кого-то?! Может, стоило и ему, Андрею Михайловичу, побывать в той же шкуре, в коей часто оказывался его трусоватый, завистливый и злопамятный друг?..
– А коли и впрямь ослушается, обманет меня князь Андрей? – спросил-таки царь у своего поверенного.
– Рвать плоды с дерева, так все, государь, – со всей серьезностью тотчас подсуетился Басманов. – Полнее корзина – слаще трапеза!
Ушел в землю снег и вскоре обернулся первой травой и ранними цветами. Весна все ярче окружала город Дерпт с его мрачными башнями и крепостными стенами – в том числе двумя главными дорогами, одна из которых вела на восток, в Москву, где над всяким, кто не хотел быть рабом, сгущались черные тучи, грозя смертью, а другая – на запад… Объезжая окрестности города со своим ординарцем или в одиночестве, князь Андрей Курбский все чаще поглядывал в сторону Вильно. Сердцем чувствовал, что последние дни отпущены ему на то, чтобы решиться на самый важный и самый тяжелый поступок в своей жизни…
В один из вечеров, когда он писал письмо своей жене, его ординарец Василий Шибанов засуетился у высокого и узкого окна с раскрытыми настежь створками.
– Что там? – спросил князь.
– Войско русское, – отозвался ординарец.
Василий Шибанов был одним из самых доверенных Курбскому людей, которые еще остались при нем и которого он любил по-отечески.
– Да откуда ж оно взялось-то, войско это, коли и весточки не было о том? – отрываясь от письма, вновь спросил Курбский.
– О Господи, – прошептал неожиданно ординарец. – Боже праведный!..
– Да кто же там? – окликнул князь нетерпеливо.
– Первый палач государев со своими прикормышами пожаловал – с целой ратью!
– Малюта?! – Курбский даже привстал с кресла. – Скуратов? Он?!
– Он, – кивнул ординарец. – Он, душегубец и злодей…
В три шага князь Андрей, опрокинув кресло, оказался у окна: в замковый двор въезжала конница, предводителем которой и впрямь был Малюта Скуратов. Хоть и находился тот далеко, трудно было не узнать его – низкорослый, широкоплечий, квадратный. Рыжий. Первый палач государев, едва въехав, сразу высоко задрал голову. По-хозяйски оглядывал Малюта окна Дерптского замка, словно в одном из окон непременно хотел увидеть лицо того человека, по душу которого он сюда явился.
Андрей Курбский отступил от окна – он все понял сразу. Весть оказалась внезапной и страшной, как удар наемного убийцы, вынырнувшего из-за угла дома.
– Что же, ваша светлость, теперь будет? – осторожно спросил ординарец. – Не к добру такой гость, ясно ведь…
– За мной он приехал, будь уверен, – поник князь Андрей. – Не знаю, успею ли дописать письмо, додумать все, что хотел супруге сказать… Ты вот что, Василий, если они сейчас заявятся, найди способ письмо-то мое отправить, обязательно найди…
У ординарца были несчастные глаза, он обреченно усмехнулся:
– Неужто думаете, что ежели они вас во враги запишут, то меня свободным оставят? Нет, ваша светлость, если уж по вашу душу Скуратов пожаловал, так погибать нам вместе…
Бледный, Андрей Курбский кивнул:
– Ладно, ступай тогда, найди Григория Засекина, если он в крепости, и позови его. Скажи, нужен он мне…
Андрей Курбский, стоило ординарцу выйти, закрыл лицо руками.
– О Господи, – прошептал он, – опоздал, опоздал!
«И жену с сыном из своих поместий не вызволил, думал, там им спокойнее будет, – шагая по кабинету, терзался он, – и сам лисой в норе оказался, вокруг которой уже псы охотничьи так и рыщут!»
Курбский подошел к другому окну, выходившему на юго-западную сторону обширного города Дерпта, как раз на Вильно. А ведь сколько раз на тех или иных переговорах, зная, что творится в Москве, как льется там кровь избранных и невинных, намекали ему послы Сигизмунда, что примет его король – как родного примет! Да все мимо ушей пропускал он эти слова, и думать не хотел о побеге. А теперь вот жизнь сама заставила…
Прошел час, но к нему никто не приходил. Дописывать письмо у него не было сил – да кому в руки, еще неизвестно, оно могло попасть! Князь сжег его в камине. За окном стало смеркаться. Андрей Курбский опасался выходить из своих апартаментов. Он то садился в высокое кресло, то вставал и шагал по кабинету. Затем бросился в покои, вытащил из-под кровати сундучок, сорвал с шеи ключ и открыл его. Золото, серебро, каменья. Нашел прочную кожаную суму. Из монет выбрал только золотые, переложил их туда, следом отправил и драгоценные камни. Покачал суму на руке – тяжелой та оказалась. Трофеи ливонские да казанские… Поклажа беглеца.
Шагнул затем к одному из больших сундуков, откинул крышку, принялся рыться в нем. На самом дне отыскал то, что ему было нужно: чем обзавелся в Дерпте, едва прибыл сюда.
С тяжелой ношей в руке и плотным кольцом веревочной лестницы в другой его и обнаружили воевода Григорий Засекин и ординарец Василий. Григорий лишь мельком взглянул на суму, которую держал пресветлый князь, а на веревку и внимания не обратил.
– Скуратов-Бельский в Дерпт пожаловал, чтобы завтра город осмотреть, – быстро сказал молодой воевода. – Все по царскому указу. Сегодня пировать будет со своими, им свинью зарезали, вино и хлеб несут, а вот завтра…
