– Вечно неизменным остается одно: большинство обречены на то, чтобы быть слугами. Слуги, Эндрю, всегда считают, что им не хватает свободы, но распорядиться ею они не в состоянии. Слугам требуется жесткая структура и готовые решения, им нужен хозяин, который научит их вытирать задницу.
– Насколько велико это большинство?
– К нему принадлежат по крайней мере девяносто девять процентов.
– А один оставшийся ими управляет.
– Вы не согласны?
– Это зависит от того, к какой группе отношусь я сам.
– У вас есть сомнения в собственных возможностях? – Зина рассмеялась.
Эндрю опять погрузился в раздумье.
– Нет. Пожалуй, я соглашусь с вашей оценкой. В целом. Общество деградирует на глазах. Я просто не пытался углубиться в подсчеты.
– Мне казалось, что вы, психологи, только ими и занимаетесь.
– Не забывайте про ВКД – все, кроме догматизма.
Она легонько коснулась моей руки, затем поправила черный локон.
– Один процент – дань великодушию. На самом же деле способностью к выбору и принятию решений обладает всего полпроцента.
Подошедший мэтр осведомился, не хотим ли мы заказать что-нибудь еще.
Отмахнувшись от него, как от мухи, Зина продолжала:
– Может быть, даже треть. Но и среди них тоже окажутся не совсем готовые к своей миссии. Потому что им недостает убежденности. Мне известны люди, которых принято считать гениями и которые в жизни представляют из себя бесхребетных моллюсков.
– Неужели подобное бывает?
– Еще как. Одно серое вещество. Без позвоночника.
Губы ее сжались в ниточку; я понял, что она говорила про Малькольма Понсико.
– Идеологическая слабость? – голос мой остался невозмутимо ровным.
– Идеологическая каша. Cher Эндрю, мозг без поддерживающего стержня составляет всего лишь половину нервной системы. – Вновь ее пальцы легли на мой рукав. – Но оставим все это, мы пришли сюда не для того, чтобы разрешить проблемы нашего общества.
– Да. Иначе нам придется здесь еще и поужинать.
Слабая улыбка. Коктейль был уже почти допит; Зина через соломинку шумно собирала со дна стакана последние капли. Неожиданно она перегнулась через разделявший нас стол, коснулась холодным кончиком языка моей щеки и провела им до мочки уха.
– Так зачем же мы здесь, Эндрю? – услышал я ее шепот.
– А как по-вашему?
Еще одно ледяное прикосновение, после которого она куснула меня за ухо. Я почувствовал боль. Зина придвинулась ближе, ее отдававшее легким запахом спиртного дыхание сделалось частым и прерывистым. Положив ладонь мне на щеку, она впилась зубами в мою нижнюю губу, чуть отстранилась, провела рукой от колена к бедру. Высокомерная и заносчивая, раздраженная и, очевидно, недобрая – но подобное ее поведение не могло, черт побери, оставить меня безучастным, поэтому когда рука Зины скользнула под стол, то обнаружила там именно то, на что все это и было рассчитано. Розовые губы моей собеседницы искривились в торжествующей улыбке.
Довольная, Зина выпрямилась в кресле, достала из сумочки помаду с компакт-пудрой и игриво посмотрела в зеркальце.
– А ты голодный, мальчик. Ты ставишь меня перед дилеммой морального порядка.
– О?
Зина улыбнулась своему отражению.
– Вопрос стоит так: либо я затрахаю тебя до полусмерти сегодня, рискуя превратиться в твоих глазах в пустышку, либо заставлю помучиться до тех пор, пока у тебя яйца не сведет, и только потом, если будешь себя хорошо вести, затрахаю до полусмерти – но голод твой так и не утолю. – Ладонь опять легла на мой пах. – Как поживаешь, гусак?
– Серьезная проблема. Обратись к специалисту по этике, – я осторожно убрал ее руку, – и позвони мне после того, как все взвесишь.
Зина смерила меня яростным взором, схватила пустой стакан и резко отвернулась.
Я увидел, как напряглись, а затем медленно расслабились мышцы ее шеи. С каким, однако, хрупким и легко ранимым созданием приходится иметь дело. От этого она становилась, пожалуй, еще опаснее.
– Отвези меня назад, мерзавец.
– Зина...
– Пошел вон!
– Тебе виднее.
Разгоряченный, я поднялся из-за стола, стиснув, уже без всякого притворства, челюсти. Она тоже попыталась выбраться из кабинки, но я заблокировал выход и пристально посмотрел ей прямо в глаза.
– Убирайся прочь с моего пу...
– Мисс Треть Процента, – хриплым голосом прошептал Эндрю, – уж не потому ли вы расстроились, что у меня на брюках не расплылось мокрое пятно? Бросьте, элите пристало быть более осторожной.
От моего тона Зину передернуло. Она попыталась ответить таким же твердым взглядом, но трепетавшие крылья носа и покрывшееся небольшими розовыми, как в начальной стадии экземы, пятнами лицо говорили о едва сдерживаемой буре. Губы нервно подрагивали, под тонкой блузкой воинственно топорщились маленькие груди.
– Обед вышел занятным. Пошли. – Я бросил на стол несколько купюр.
– Сама решу, когда мне уходить.
– Ради Бога. – Я направился к выходу.
– А куда, черт побери, идешь ты?
– Туда, где на меня никто не давит, Зет.
– Не выносишь давления?
– Запросто, но предпочитаю избегать его, – на ходу бросил я.
Внезапно она оказалась рядом, обеими руками вцепившись в мой правый рукав.
– Стой, иначе я сорву с тебя рубашку прямо здесь!
Я остановился.
Развернувшись, Зина положила ладонь мне на щеку. Груди ее упирались в мой живот. Со стороны мы могли показаться трогательной парочкой, но она слишком сильно сжимала пальцы. Чувствуя под ухом острые коготки ногтей, я приготовился к кровавым царапинам.
– Какой резкий у меня мальчик. Крут, крут. Когда ты последний раз спал с женщиной?
– У меня нет привычки вести дневник.
– Так я и думала! – Она расхохоталась. – О'кей, будем считать, что твои дурные манеры объясняются неуемным напряжением в штанах. Ты заслужил отдых. Едем ко мне. Дорогу я покажу.
* * *
Машина неслась по уже знакомым улицам. Зина сидела почти вплотную ко мне – насколько это позволял рычаг коробки передач. Негромко подпевая пойманной в приемнике мелодии, левой рукой она лениво ласкала мою шею. Фальшивые ноты хриплого голоса вызывали желание заткнуть ей рот.
– Крут, крут, – повторила Зина. – С тобой явно нужно быть понежнее.
Думая о предстоящем, я не мог одержать улыбки.
Несмотря на все принятые Даниэлом и Майло меры предосторожности, такого развития событий никто не ожидал.
Не более двух часов назад я прощался с Робин.
Как далеко можно позволить себе зайти?
Я попытался выстроить перспективу: распростертое меж деревьев тело Айрит, Латвиния на школьном дворе, покрытые кровью кроссовки Рэймонда, боль, которую перед самой смертью ощутил в спине Мелвин Майерс. Что, если сидящее рядом существо – малость тронутое, но в общем-то не опасное – не имеет ко всему этому никакого отношения?
– Улица Лириков за тем углом. Повернешь налево.
На повороте я бросил взгляд назад в надежде увидеть машину Майло, но ни один из немногих ближайших ко мне водителей не выказывал готовности повторить мой маневр.
На поднимавшейся по склону холма узенькой улочке пришлось сбросить скорость до минимума, и я воспользовался этим, чтобы упорядочить мысли. По бедру барабанили пальцы Зины.
– Езжай до самого верха.
Я осмотрелся. Справа – жилые дома, слева к озеру спускался сухой склон с редкими кактусами. Между домами мог бы открываться неплохой вид на восток, если бы его не портили огромные и безобразные вращающиеся тарелки радаров расположенного неподалеку аэропорта.
– До самого верха, – с нетерпением в голосе повторила Зина. – Отлично, теперь сюда, налево, к Рондо-Виста. Мой дом – следующий.
Я остановил машину на покрытой трещинами бетонированной площадке. Ничем не примечательный уголок Лос-Анджелеса, в беспорядке разбросанные дома, тишина, зной.
Площадка упиралась в двери гаража, стоявшего вплотную к невыразительному белому кубу под плоской крышей. По бокам выложенной цементными плитами дорожки из земли торчали высохшие, мертвые кустики цветов, и только герань в ящике у двери еще подавала слабые признаки жизни.
– Afa maison [14], - проговорила Зина. – Французский язык – язык плоти.
Она поцеловала меня, выбралась из машины и направилась к дому. Я последовал за ней. Открыв дверь, Зина замерла на пороге, вгляделась в полумрак прихожей, подняла руку, приветствуя кого-то внутри, и повернулась ко мне.
– Вот дерьмо. Все срывается, Эндрю.
– Что случилось?
Она нежно коснулась пальцами моего лица.
– Ах, бедняжка исходит страстью, а тут такое разочарование. Гости, Эндрю. У меня остановились старые друзья. Я рассчитывала, что днем их не будет, но, видимо, у них изменились планы. Жаль, но от реальности не уйдешь.
