Ф. Леру не придерживается такой точки зрения и решительно не соглашается с теориями, которые создавались в свете такого предположения. Так, она не принимает точку зрения К. Жюллиана (который находился под влиянием идей Фрэзера), что друиды были наследниками древних падших царей, нашедших убежище в жреческом сословии. Автор справедливо замечает, что, наоборот, сами друиды способствовали возведению на престол или низложению светских властителей как в Галлии, так и в Ирландии. Еще менее она склонна согласиться с Кёвесом, считавшим, что барды, друиды и ватес представляли различные хронологические этапы социальной эволюции, а также с Покорным, выдвигавшим гипотезу, что ирландские филиды были жрецами индоевропейского происхождения в противовес друидам, имевшим доиндоев-ропейское происхождение.
Чтобы прояснить ситуацию, Ф. Леру прибегает к помощи ирландских источников. Она отмечает, что в сагах упоминаются друиды, филиды и барды, занимающие гораздо более скромное положение, чем две предыдущие категории. Автор дает собственное, вполне правдоподобное толкование разделения функций в корпорации кельтских жрецов. По ее мнению, титул друида, в узком значении этого термина (в широком — так называлось все сословие кельтских жрецов), имели только жрецы, возглавлявшие церемонию жертвоприношения. На взгляд Ф. Леру, это объясняет, почему ирландские филиды, которые практиковали прорицание, но воздерживались от совершения жертвоприношения, легко пережили христианизацию. Они могли даже обращаться в христианство: ирландский святой Колум Чилле был филидом. Интересен взгляд Ф. Леру на положение женщин в «ордене» друидов, которое она рассматривает в этом же разделе своей работы.[72 - См. наст. изд. стр. 89-90.] Поскольку первые упоминания о друидессах в античной традиции относятся к очень позднему времени (III в. н. э.), то делали вывод, что женщины-жрицы появляются в корпорации друидов тоже очень поздно, в период упадка, и само их появление свидетельствует об упадке великого жреческого «ордена». Ф. Леру возражает на это, что поздняя дата свидетельств о галльских друидессах, не позволяет сделать вывод, что ранее не существовало ничего подобного. Ведь кельтское общество всегда сохраняло очень почетное место для женщин, и друидесса (bandrui) или поэтесса (banfile) являются знакомыми фигурами в лучших текстах ирландского и валлийского эпоса, где привкус язычества наиболее аутентичен. Ф. Леру замечает, что это неудивительно в стране, где вплоть до VII в. женщины, являвшиеся владелицами поместий, привлекались к военной службе наравне с мужчинами. Эти рассуждения автора кажутся вполне логичными.
Для знакомства с историческими друидами большое значение имеет вторая глава книги, озаглавленная «Друид в обществе», в которой рассматриваются устройство друидической корпорации, социальное положение друидов в кельтском обществе, функции друидов (религиозные, судебные, воспитательные) и, наконец, вопрос о политическом авторитете друидов, о соотношении между жреческой и царской властью у древних кельтов.[73 - См. наст. изд. Гл. 2.] Рассматривая вопрос о наличии иерархии в сообществе друидов, Ф. Леру останавливается на свидетельстве Цезаря,[74 - Caes., В. G., VI, 13.] сообщавшего, что во главе друидов стоял единый начальник, верховный друид, который пользовался в «ордене» неограниченной властью, прекращавшей свое действие только после его смерти. Для подтверждения сообщения Цезаря автор использует ирландский материал, как всегда мастерски интерпретируя и комбинируя источники. В качестве примера она приводит одно место из «Похищения быка из Куальнге», когда во время шествия воинов появляется друид Катбад «в сопровождении друидов Ульстера, которые его окружают». Ф. Леру задается вопросом, почему друиды Ульстера (при том, что автор саги даже не взял на себя труд обозначить их поименно) стали бы окружать одного из себе подобных, если бы он не обладал первенством и авторитетом.[75 - См. наст. изд. стр. 94.] И здесь в форме вопроса дается и интерпретация источника, и подтверждение на ирландском материале сообщения Цезаря о том, что во главе друидов стоял верховный друид.
Это же свидетельство Цезаря (который сообщает, что после смерти верховного друида его власть наследует преемник, выбираемый голосованием) автор использует для подтверждения еще одного принципиального аспекта в структуре корпорации друидов: «орден» не пополнялся по принципу наследственности, друиды не были замкнутой наследственной кастой, какие встречаются в Индии. В пользу такой точки зрения Ф. Леру приводит весьма резонное рассуждение общего характера. Она высказывает предположение, что наследственная передача официальной жреческой должности не могла быть благосклонно принята в Галлии, где все было выборным (от царской власти до военного командования).[76 - См. наст. изд. стр. 93.]
Ф. Леру неординарно подходит к рассмотрению одной из самых важных социальных и идеологических функций друидов — функции по воспитанию и обучению юношества, которая при таком подходе оказывается тесно связанной с судьбами всего друидизма в целом. Обычно считается, что после римского завоевания в процессе романизации Галлии друидическое сообщество само собой, стихийно и быстро прекратило существование, утратив свои важнейшие функции. Полагают, в частности, что романизация Галлии нанесла удар идеологической функции друидов как воспитателей молодежи. После римского завоевания вместо друидических школ появились римские светские школы, в которых преподавались поэзия, риторика, математика.
Не соглашаясь с такой точкой зрения, Ф. Леру сравнивает свидетельство Цезаря об обучении друидов со свидетельством Помпония Мелы, который писал на эту же тему примерно девяносто лет спустя, и показывает, что Помпоний Мела фактически повторяет сведения, сообщаемые Цезарем, добавив только замечания о секретности друидического обучения (clam (тайно)[77 - Mela, III, 2, 19.] Ф. Леру делает обоснованный вывод, что, на самом деле, по крайней мере, в области образования, несмотря на появление римских школ, положение вещей после римского завоевания не изменилось столь стремительно.
Что касается этой секретности друидического обучения, на которую намекает Помпоний Мела, то обычно ее считают следствием римских гонений на друидов, которые должны были последовать после запретительных эдиктов Тиберия и Клавдия. С этой общераспространенной точкой зрения Ф. Леру также не согласна. Она замечает, что, в действительности, в I в. н. э. Галлия плохо и непостоянно управлялась римской администрацией, и вряд ли там так уж строго следовали этим императорским эдиктам. Ей кажется, что текст Помпония Мелы скорее заставляет вспомнить об «удаленных лесах» (геmotis lucis) Лукана, где, согласно его свидетельству, пребывают друиды.[78 - Pharsal., I, 452-453.] Автор не развивает далее свою мысль, но причина скрытости обучения друидов ясна: она связана с их нежеланием профанировать свою доктрину.
Рассматривая функции друидов, Ф. Леру, естественно, не может обойти молчанием самую важную религиозную функцию друидов — руководство всеми религиозными жертвоприношениями, в том числе, и человеческими. Античные тексты достаточно недвусмысленно заявляют об этом. Страбон[79 - Strabo., IV, 4, 5.] пишет о различных способах человеческих жертвоприношений, совершавшихся кельтами, и при этом он замечает, что жертвоприношения не совершаются без друидов. Диодор[80 - Diod., V, 31, 2-5.] также сообщает о наличии человеческих жертвоприношений у кельтов. Свой рассказ о них он заканчивает замечанием, что у кельтов существует обычай никакого жертвоприношения без философа не совершать. Между тем, немного выше Диодор писал, что своих философов кельты называют друидами. Таким образом, Страбон и Диодор делают друидов непременными участниками всех религиозных жертвоприношений.
