Я не стал задерживаться возле жертвы богатырского аппетита и, повернувшись, едва не попал в предусмотрительно открытую пасть эриопса. Полутораметровый панцирноголовый гад с короткими толстенькими ножками являлся образцом бесчисленных живых капканов, усеивавших все леса на планете и подстерегавших свой обед в молчании и неподвижности.
ЖИВЫЕ КАПКАНЫ КАРБОНА
Стоило только поискать, и я мог бы обнаружить их сотни на каждом квадратном километре. Задумчиво неподвижные, с устремленным в поднебесье взглядом они с бесконечным терпением ждали, когда случаю будет угодно накормить их. Даже наши современные крокодилы, прекрасные образцы невозмутимости, могли бы позавидовать выдержке стегоцефалов каменноугольного периода. Их иногда называют также лабиринтодонтами, что означает «лабиринтозубые», поскольку на разрезе зубы этих земноводных имеют сложный запутанный рисунок лабиринта.
Происшествие со стегоцефалом заставило меня насторожиться. Я понимал, что если пасть одного из них захлопнется у меня на ноге — это грозит большими неприятностями: сила их гигантских челюстей — это сила мощной пружины медвежьего капкана, а может быть, и еще больше. Вереница острых зубов, обрамляющих пасть, или раздробит мне кости, или чулком снимет с них мускулы… А в здешнем климате даже легкая царапина в несколько часов превратится в гноящуюся рану.
Исполненная неподвижности задумчивость стегоцефалов навела меня на мысль: всегда ли они сознают, когда что-либо попадает им в пасть. Мне пришлось видеть, с какой неуловимой стремительностью захлопывалась пасть стегоцефалов. Это происходило словно автоматически, без участия их «сознания», и мечтательное выражение так и не исчезало с их морд.
Я немного сбился с пути и в поисках машины вышел к болоту, уходившему на сотни метров в темную глубину леса из полузатопленных сигиллярий.
Здесь я был свидетелем картины, какую никому и никогда еще не приходилось наблюдать. Я оказался в настоящем «раю амфибий». Болото кишело ими. Поваленные стволы создавали нечто вроде помостов, на которых, словно мухи, сидели амфибии. Одни из них неподвижными, ярко размалеванными чучелами высовывались из воды, и только ритмичная пульсация горлового мешка говорила о том, что это живые существа. Другие с характерной для амфибий и рептилий внезапной сменой покоя и стремительного движения то быстро семенили, загребая лапами по полусгнившим бревнам, то застывали, будто примеряясь для следующего броска. Разноголосые булькающие и похожие на мычание звуки не умолкали на этом «амфибном курорте».
Я вернулся к Машине времени. Она вся была изукрашена брызгами тины и грязными следами четырехпалых лап.
На востоке, разгоняя полумрак, в побледневших скачущих бликах пламени извергающегося вулкана всходило солнце. С чувством облегчения, весь в грязи, перепачканный и промокший, я взобрался на Машигу и без сил упал в кресло… Только через час я смог взяться за рычаги и продолжать свое путешествие.
В НЕДРАХ ОТЖИВАЮЩЕГО МИРА
В каменноугольном периоде климат Земли был жаркий и влажный — парниковый. Плоские берега материков были заболоченными и низменными. На них поднимались гигантские леса, почти затопленные пресными и морскими водами. Эти сумрачные пышные леса представляли как бы промежуточную среду между водой и сушей.
Именно такая среда могла взрастить громадных родичей теперешней лягушки, древнейших амфибий-стегоцефалов. Мы уже знаем, что эти существа прибегали к пассивному способу питания. Они подстерегали добычу, лежа в болотах с распахнутыми пастями, — настоящие живые капканы с огромными челюстями, покрытыми по краям рядами мелких зубов, и с редкими, но крупными колющими зубами на нёбе.
Организм амфибий словно остановился на полдороге между чисто водным существованием и сухопутным. Голая кожа не защищала их организм от высыхания, и они должны были оставаться в сырых местах. Они не могли размножаться без воды, поскольку их яйца и личинки развиваются лишь в воде. Они вообще не могли жить без воды, потому что в начальный период жизни дышали жабрами и только потом, в зрелом возрасте, переходили на легочное дыхание.
Пока вся планета представляла собой гигантское болото, процветал мир амфибий.
Их незыблемое благополучие, длившееся свыше ста миллионов лет, впервые пошатнулось в пермский период, двести двадцать миллионов лет назад. С его началом открывается эпоха значительных поднятий земной коры, одновременно в ряде мест на планете наступают оледенения. Воздух над мутно-зелеными просторами дебрей стынет, климат суровеет, резче, четче проступают климатические зоны планеты. Теплолюбивые леса карбона исчезают, сменяясь прохладными пустынями.
Среди лабиринтодонтов стали возникать животные с гораздо более совершенной организацией. Это были рептилии, и первые из них появились в каменноугольный период. Рептилии откладывают яйца прямо на суше, а их кожа с роговым чехлом чешуи защищена от высыхания, что позволяет им жить даже в сухом климате.
Невыгодные для амфибий перемены оказались очень выгодными для рептилий. Их организм был лучше приспособлен к наступившим переменам, и они сделались энергичными завоевателями обширных пустынных пространств внутри материков.
Если не считать насекомых, именно рептилии стали первыми сухопутными существами, в дальнейшем же они завоевали и море и воздух. Так в пермский период начинается пышный расцвет рептилий. Они заняли обширные территории с умеренным климатом, где стала процветать совершенно особая фауна.
Тогда же, в пермский период, среди рептилий зародились существа с признаками самой совершенной организации. Это были непосредственные предки млекопитающих, так называемые звероподобные, или зверозубые ящеры. Несмотря на то что расцвет млекопитающих наступил значительно позднее, это было гигантским шагом вперед в эволюционном развитии природы, и в сравнении с ним дальнейшее усиление класса рептилий и их необычайно бурное развитие в мезозойской эре было только временным и, вероятно, случайным торжеством менее развитых живых существ над более развитыми, торжеством, обусловленным исключительно благоприятными условиями.
Это происходило двести миллионов лет назад. В течение пермского периода стегоцефалов снова оттеснили обратно в воду, и в следующем периоде, триасовом — первом периоде следующей эры — мезозойской, стегоцефалы вымирают, и амфибии навсегда теряют свое значение. Пермский период является одним из самых важных в истории позвоночных животных.
ОПАСНАЯ ВСТРЕЧА
Я оказался в пермском периоде в тот утренний час, когда небосвод окрасился теплыми тонами рассвета, а в свежем воздухе, колыхаясь, тлел туман. Я слез с машины и медленно, непрестанно оглядываясь, пошел между громадными валунами, разбросанными вокруг. Среди них подымались огромные зеленоватые стволы кордаитов, хвошеподобных каламитов стало намного меньше, а те, которые остались, сделались гораздо ниже. Бесконечные безрадостные леса из лепидодендронов, сигиллярий и древовидных папоротников поредели. Земля будто облысела и открыла огромные оголенные пространства. Болота и реки обмелели, и изнеженная растительность, нуждавшаяся в непомерных количествах воды, теперь оскудевала и жалась к сильно сократившимся топям.
Место было открытое, и моя машина виднелась издалека.
Подернутые тонкой прозрачной дымкой редеющего тумана, предметы вокруг меня казались плоскими декорациями, словно нарисованными и вырезанными из картона или фанеры. Кругом царила тишина, нарушаемая лишь звоном невидимого ручья, как вдруг в отдалении возник легкий гул или рокот, словно тяжело груженный товарный состав проезжал по небольшому железному мосту.
Низкий хриплый рев покатился по окрестности. И в тот же миг почва под ногами дрогнула, заколебалась и скользнула влево, весь пейзаж передо мной как бы сместился. «Землетрясение», — понял я, и в тот же момент меня бросило оземь. Рокот быстро замирал вдали. Отряхивая с колен пыль, я прислушался. Чего-то недоставало?! Да, замолкло журчание ручья!
В эту минуту интуиция подсказала мне, что я являюсь объектом пристального наблюдения. На лбу у меня выступила холодная испарина. Я невольно попятился к машине.
Тот, кто рассматривал меня, таился, среди громадных валунов. Когда я пошел, он стал красться параллельно мне, двигаясь совсем неслышно. На какое-то мгновение я успел увидеть его через плечо: зверь был крупнее любого тигра, его покрывала чешуя землистого цвета. Затем я увидел его еще раз, когда он глядел в мою сторону, высунувшись из-за камней. Его огромную узкую голову можно было сравнить с топором дровосека. Как у всякой рептилии, щеки его не прикрывали великолепного набора больших желтых зубов и огромных, торчавших вниз клыков в верхней челюсти.
