А еще — с мамами, папами, дедушками, бабушками, дядями и тетями. А у Кирилла имелись только папа и старший брат. И домработница, Ольга Михайловна. Но она появилась в семье Витке уже после их приезда в Москву и ничего о прошлом работодателя, разумеется, не знала.
Наверное, что‑то могла рассказать няня мальчиков, баба Нина, единственный человек из детства, даривший им ласку, любовь и нежность. Баба Нина пекла вкуснющие пироги, булочки и кулебяки, дула на разбитую коленку, смазывая ее зеленкой, рассказывала перед сном сказки, а еще к ней всегда можно было прибежать и, уткнувшись в мягкое теплое плечо, от души поплакать. Не рискуя услышать брезгливо‑отчужденного: «Чего разнюнился, как девчонка? Мужчины никогда не плачут, запомни это раз и навсегда».
Но баба Нина исчезла из жизни мальчиков, когда Аристарху было семь лет, а Кириллу — пять. Что произошло, почему вместо няни появилась Ольга Михайловна, он не помнил. А вот свое первое безутешное горе из‑за этого запомнил навсегда. Образцово‑показательная домработница быстро выветрила из квартиры запах выпечки, жареной курочки и прочих холестериновых безобразий, заменив его безвкусной, но зато очень полезной и здоровой пищей. Жизнь в доме Витке теперь строилось строго по распорядку, никаких перекусов между приемами пищи и обязательный кефир перед сном.
Потом была лучшая в Москве гимназия, экономический факультет МГУ, стажировка в Лондоне, наследование успешного бизнеса.
После смерти отца Кирилл предпринял собственное расследование, пытаясь узнать хоть что‑то о своем происхождении. Потому что до сих пор ему изредка снился один и тот же сон: широко распахнутое окно, за которым виден поросший зеленой кудрявой шерсткой склон горы. В окно неудержимым потоком вливается ликующе‑радостный солнечный свет, обрамляя радужным ореолом силуэт стоящей у окна женщины. Он, совсем крохотный, едва научившийся стоять, всем своим существом тянется к этой теплой радуге, ведь это же самая родная, самая лучшая в мире его МАМА!
И в детстве, и сейчас Кирилл просыпался с ощущением невыразимого счастья. А потом, сообразив, что это был всего лишь сон…
Мальчиком — горько плакал, спрятавшись под одеялом, чтобы никто не слышал. Став взрослым — выходил с сигаретой на террасу или на кухню, в зависимости от погоды.
И искал, искал хоть какие‑то сведения о своей семье. Ведь отец постоянно напоминал сыновьям, что они — наследники старинного дворянского рода и должны вести себя соответствующе.
В архивах нашлось немало сведений о роде Витке. Во времена Екатерины II обедневший барон Вильгельм фон Витке приехал в Россию, по слухам, императрица благоволила своим землякам. Храбростью и преданностью Вильгельм сумел обратить на себя внимание венценосной особы, и был жалован дворянским титулом. А удачная женитьба на девице Апраксиной еще больше упрочила положение господина Витке. После смерти матери Вильгельм перетащил из Германии брата и двух сестер, и все было замечательно. Но…
К моменту Октябрьского переворота из всей многочисленной семьи остался только Николай Витке, служивший под началом барона Врангеля и успевший вывезти семью из полыхавшей огнем красного террора России. Он поддерживал переписку со своим другом, Викентием Корневицким, поверившим большевикам и оставшимся поднимать из руин горячо любимую Отчизну. Блестящий офицер, умный, честный и преданный, Корневицкий немало сделал для становления молодой Советской Армии.
Чтобы быть расстрелянным «благодарными» товарищами вместе с сотнями других таких же наивных и преданных… Преданных во всех смыслах.
И только благодаря бережному отношению потомков Корневицкого к его бумагам и архивам Кириллу удалось узнать, что его прадед Николай вместе с женой Марией и сыном Петром жили в Лозанне. Почему он предпочел Швейцарию родине предков — Германии? Наверное, потому, что не хотел больше воевать, а в Германии все выше поднимал уродливую голову фашизм.
Потом по Европе огненным смерчем пронеслась Вторая мировая война, и следы Николая Витке затерялись.
А в конце восьмидесятых, с приходом горбачевской перестройки, в Москве объявился Константин Петрович Витке с двумя сыновьями и их няней. Он не испугался беспредельно‑кастетного становления рыночных отношений в России и довольно успешно занял свою нишу в бизнесе. Деньги у Константина были, и, судя по всему, немалые. А еще — умение разумно распоряжаться ими.
Поэтому сыновьям в наследство достался не только налаженный бизнес и связи, но и сумма с шестью нулями в швейцарском банке, распоряжаться которой братья могли только вместе. И смерть одного из них автоматически вела к следствию, проводимому службой безопасности банка, а там ребята работали не за выслугу лет, а за большие зарплаты, которые отрабатывали с невиданным для наших правоохранительных органов энтузиазмом.
В общем, то, что происходило после их приезда в Москву, Кирилл уже знал, ведь это была и его жизнь. А вот установить, откуда они приехали в свое время, так и не удалось. Был ли тому виной вселенский бардак начала девяностых или меры, по непонятным причинам предпринятые в свое время Константином Витке ради сохранения тайны, — кто знает?
И Кирилл решил оставить бесплодные поиски прошлого. Жизнь складывалась более чем удачно, впереди было только хорошее, что же касается сна…
Просто надо найти свою женщину‑радугу, которая подарит ему ощущение всепоглощающего счастья.
И Кирилл искал, но увы — не нашел.
А теперь уже и не найдет. Никогда. Потому что вместо женщины‑радуги встретил женщину‑гиену, превратившую его, Кирилла, жизнь в кусок гниющей падали. Отобравшую у него брата…
Все это рвущим душу ураганом пронеслось внутри, оставляя после себя лишь пыльные руины. Гнев, ярость, презрение, ненависть, отчаяние — все это, вспыхнув, осталось тлеть там, под обломками. Для того чтобы их извлечь, требовались силы, а их у Кирилла не было. Зато пыли равнодушия — сколько угодно.
Может, это и к лучшему, пыль — она и есть пыль, из нее ничего не построить: ни глупостей, ни необдуманных поступков — всего того, что можно натворить сгоряча. А потом сидеть над сотворенным и думать: «Е‑мое, что ж я сделал‑то?»
Спросите у Бога, он знает.
И даже хорошо, что веки стали каменными и не желают подниматься. Значит, и подрагивать, сообщая всем, что хозяин пришел в сознание и там, в сознании, затаился, не будут.
Меньше всего сейчас хотелось общаться с братцем и его суженой.
— Давно ждете? — поинтересовался дребезжащий голос вновь прибывшего. — Извините, пришлось задержаться, у одной из пациенток был нервный срыв.
— В зеркало заглянула? — гыгыкнула Маня.
— Мария, вы считаете происходящее в этой клинике смешным?
— А что, нет? Эти дурынды сами во всем виноваты. Ладно, давайте уже, отпирайте дверь, заколебалась тут торчать. И вообще, я — сестра Виктора Борисовича Скипина и должна иметь право доступа во все помещения и палаты этого заведения!
— Вы и ходите, куда пожелаете.
— Да, но только в сопровождении вас или охранника, а я хочу иметь свой личный магнитный ключ!
— Вот к своему брату с этим вопросом и обращайтесь, — голоса зазвучали громче. — Даст «добро» — милости прошу к нашему шалашу. Хотя, если честно, не понимаю, как на это можно смотреть по доброй воле. Я‑то вынужден по долгу службы, так сказать, но вам‑то оно зачем?
— Вам действительно не понять, Вениамин Израилевич. — Голос Манюни приблизился, Кирилл почти физически ощущал исходящую от девицы тяжелую волну отрицательной энергетики. — Сколько удовольствия я получаю, когда вижу это месиво вместо смазливой рожи.
— Заткнись! — прошипел Аристарх, находившийся, судя по звуку, дальше всех от кровати. — Доктор, мне необходимо знать — мой брат будет жить?
— Будет жить‑поживать да добра наживать, — задумчиво мурлыкал Каплан, возясь с аппаратурой: что‑то щелкало, стрекотало, пищало, шуршало.
Кардиограмму снимает, что ли? А впрочем, какая разница? Пыль в душе Кирилла вяло шевельнулась, укладываясь поудобнее, и снова замерла.
— Ну что же, — спустя какое‑то время (для Кирилла оно спустилось в унитаз) удовлетворенно сообщил доктор, — судя по показаниям приборов, организм вашего брата справился, процесс полного распада кожи удалось остановить. Так что теперь я с уверенностью могу сказать — жить он будет.
— Другой вопрос — как, — глумливо хихикнула Маня.
Глава 7
— Да, качество жизни будет совершенно иным. С внешними повреждениями, думаю, справиться удастся, у нас подобная методика наработана, так что не волнуйтесь, господин Витке, ваш брат снова будет похож на себя…
— Слава богу! — обрадовался было господин Витке, но потом в голос снова вползла озабоченность. — И… Он сможет вернуться к обычной жизни, на работу?
