Поэт. Это пальто я шил у него.
Памятник. И, конечно, не заплатили?
Поэт. Разумеется.
Памятник. Я сразу же догадался об этом, когда портной, уходя, бросил злой взгляд на пальто и что-то пробормотал сквозь зубы, что никак нельзя было истолковать как "вечная ему память!"
Поэт. Я думаю!
Памятник. А кроме этого, с сельтерской водой, у вас были еще кредиторы?
Поэт. Как же, не будь их, у нас вообще не было бы литературы. Наши кредиторы - единственные меценаты.
Памятник. Другие, надеюсь, не станут меня беспокоить?
Поэт. Меня в могиле они не беспокоят.
Памятник. На установку памятника израсходована сумма, быть может, раз в пять-шесть больше, чем ваши долги. Ведь было бы лучше, если бы комитет по установке памятника рассчитался с кредиторами.
Поэт. Если бы это сделали раньше, то комитет продлил бы мне жизнь. Я прожил бы по меньшей мере еще лет двадцать.
Памятник. А большие у вас долги?
Поэт. Девять тысяч динаров.
Памятник. А вам известно, что только банкеты учредительного комитета по сооружению памятника стоили больше?
Поэт. Верю. Что же вы хотите, не будь банкетов, не было бы случая прославиться некоторым ораторам. Для господ из учредительных комитетов смерть великого человека важнее его жизни. Труды поэта принадлежат всем, всему народу, а смерть принадлежит им - учредительному комитету.
Памятник. Председатель комитета за открытие памятника получил награду.
Поэт. Разумеется, а я - я ничего не получил.
Занималась заря. Часы на соборной церкви пробили половину пятого. Поэт низко поклонился своему памятнику и поспешил до рассвета вернуться в могилу.
МОЕ ПЕРВОЕ ИНТЕРВЬЮ
Вчера вызвал меня к себе господин редактор и сказал:
- Послушайте, Бен-Акиба, я не могу больше платить вам за пустую болтовню; вы должны иногда писать и обзоры по важным политическим вопросам.
- Хорошо, буду писать обзоры, - скромно ответил я.
- Не стану требовать от вас передовых статей, но вы, например, могли бы время от времени брать интервью у солидных людей по каким-нибудь важным вопросам и излагать эти разговоры в газете.
- А о каком важном вопросе мне следует поговорить?
- Ну, хотя бы о займе. Пойдите к господину Р., поговорите с ним и опубликуйте ваш разговор.
Я сразу же взял в типографии четыре или пять листов бумаги, очинил карандаш и отправился к господину Р.
Я застал его в комнате, где он кормил канарейку и что-то насвистывал.
Про себя я подумал: вот и прекрасно, хозяин в хорошем настроении, и с ним можно перекинуться несколькими словами о займе.
Я мгновенно достал бумагу и карандаш и приступил к делу:
- Честь имею представиться - Бен-Акиба, корреспондент "Политики". Я пришел узнать, что вы думаете о займе?
- О каком займе?
- О нашем новом государственном займе!
- Ничего не думаю, - решительно ответил государственный деятель Р., продолжая кормить канарейку.
Точно записав весь разговор - и свой вопрос и ответ государственного деятеля, - я вернулся в редакцию,
- Что это такое? - раскричался редактор.
- Интервью.
- Какое интервью, разве это интервью? Он же вам ничего, по существу, не сказал.
- Позвольте, я точно записал все, что он мне сказал. Не могу же я вместо него придумывать ответы.
- Никуда вы не годитесь, Бен-Акиба. Вы сами виноваты в том, что он ничего не сказал.
- В чем же я виноват? - начал я оправдываться. - Не он меня, а я его интервьюировал.
- Конечно. Но в том-то и заключается искусство интервью, чтобы ловко поставить вопросы и направить разговор. А чтобы достигнуть этого, надо поставить как можно больше вопросов, вопросы должны следовать один за другим, перекрещиваться, и пусть он на каждый ответит хотя бы одним словом. Из всего вы делаете выводы и составляете его ответы.
- Что же вы мне сразу не сказали! Сейчас пойду и загоню его вопросами в угол.
Я снова отправился к господину Р., по пути придумывая множество всяких вопросов.
- Вы опять пришли? - начал он.
- Извините, но я был недостаточно опытен и теперь должен поправить ошибку. Вы не будете сердиться?
И тут я буквально засыпал его вопросами.
Я. Сколько вам лет?
Он. Шестьдесят два.
Я. Давно живет у вас эта канарейка?
Он. Уже три года.
Я. Какой размер ваших воротничков?
Он. Сорок второй.
Я. Поедете ли вы летом на курорт?
Он. Нет.
Я. Кто ваш домашний врач?
Он. Доктор Вукадинович.
Я. Сколько вы платите за квартиру?
Он. Девяносто динаров.
Я. Любите ли вы клецки с сыром?
Он. Люблю, только с земунским сыром.
Я. Есть ли у вас билеты государственного займа?
Он. Есть.
Я. Вы отдаете гладить белье?
Он. Да.
Я. На какую сумму вы застрахованы?
Он. На десять тысяч.
Решив, что задал достаточно самых разнообразных вопросов, и точно записав все ответы, счастливый и довольный, я отправился к редактору.
- Что это? - ужаснулся редактор и стал рвать на себе волосы.
- Это? - сказал я совершенно спокойно, чувствуя, что и совесть моя спокойна. - Это перекрестные вопросы и ответы на них.
- О, бог Саваоф! - Редактор в бешенстве заметался по редакции и уже было потянулся за чернильницей.
- Постойте! - начал я решительнее. - Чего вы сердитесь, я все сделал точно по вашему указанию.
- Да какое мне дело, ест государственный деятель Р. клецки с земунским сыром или нет! - продолжал орать редактор.
- Мне тоже до этого нет никакого дела.
- Зачем же тогда вы спрашивали?
- Так... чтобы было больше вопросов.
- Да, да, больше вопросов, но таких, чтобы из ответов можно было узнать его мнение о займе! Прочитайте, прочитайте все вопросы и ответы и скажите мне - можно по ним заключить, что он думает о займе? - И редактор сунул мне в нос мою рукопись.
Я взял рукопись, прочитал ее два-три раза и убедился, что действительно невозможно узнать мнение господина Р. о займе.
- А самое худшее, - продолжал редактор, - что вы сотрудник моей газеты, вы так ему и представились. Что же он подумает о моей газете, если к нему присылают таких людей? Сейчас же ступайте к нему извиняться и под этим предлогом задайте вот такие вопросы.
На листке бумаги редактор написал двенадцать вопросов и добавил:
- Выучите наизусть, не смейте читать по бумажке, понятно?
- Понятно, - скромно ответил я и в третий раз пошел к государственному деятелю Р., повторяя дорогой вопросы, чтобы запомнить их наизусть.
Когда я вошел, государственный деятель Р. встретил меня криком:
- Как, опять вы?.. Вон, вон, сударь! Я никому не позволю над собой смеяться!
- Но, сударь, я теперь выучил все вопросы.
- Говорю вам, убирайтесь вон!
Ошеломленный, я воротился в редакцию.
- Что случилось? - еще у дверей спросил меня редактор.
Я рассказал обо всем, что произошло.
- Отлично, отлично, - начал редактор, радостно потирая руки.
Я удивился.
- Но, господин редактор, в чем же дело? Ведь меня выгнали из дома государственного деятеля, а мы так и не знаем его мнения о государственном займе.
- Да, - говорит редактор с каким-то злорадством, - но у меня будет еще один фельетон. Садитесь, Бен-Акиба, и пишите этот фельетон, если хотите получить небольшой аванс.
Вот я его и написал.
ПЕРЕПИСЬ НАСЕЛЕНИЯ
Подумайте только, я тоже участвую в переписи белградского населения, и вчера целый день мне пришлось разносить по домам переписные листы. Мне очень понравилось это занятие, так понравилось, что я согласился бы все время переписывать население. Чего только не услышишь и не увидишь, особенно если попадется подходящий квартал и интересная улица, какие достались мне.
Захожу в дом номер семь. Пожилая сухощавая женщина чистит морковку, перед тем как опустить ее в суп. Я говорю ей, что пришел для переписи. Женщина вздрагивает, бледнеет, и морковка валится у нее из рук.
- У нас нечего переписывать. Все вещи записаны на мое имя, я могу показать вам постановление суда. Все это имущество - мое приданое.
- Но, сударыня, я говорю совсем о другом. Кто ваш муж? - начал я ласково.
- Бывший чиновник, - отвечает женщина.
- Отдайте ему, пожалуйста, вот этот переписной лист, а уж он, наверное, знает, что надо сделать, я же приду второго января.
- Придете второго января, чтобы забрать вещи, я отлично знаю. Нет, не возьму лист. Я уже один раз взяла какую-то бумагу из общины, так муж чуть не убил меня... Не возьму!
- Но, сударыня, вещи здесь ни при чем, это же перепись!
- Перепись, конечно...
- Да нет, подождите же... населения. Вот вы, например, должны записать и себя...
- А за чьи долги?
- Да не за долги!
- Тогда для армии?
- Да нет, сударыня, погодите, ей-богу, я вам все объясню...
С большим трудом я растолковал ей, в чем дело, сунул в руку переписной лист и что есть духу помчался прочь.
Дом номер девять.
Опять женщина. Сильная, здоровая, рослая, кажется вот возьмет тебя, поднимет и опять поставит на землю, а ты и пикнуть не успеешь.
