Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Новорожденных львят поместили в большой загон, примыкающий к хижине Джорджа, а когда они подросли, то укладывались спать, прижавшись к ограде, в нескольких футах от того места, где Джордж ставил свою раскладушку.
Их присутствие вызывало в памяти Джорджа много воспоминаний и подсказывало ему множество историй. После восьмилетнего перерыва ему предстояло возобновить работу, с которой были связаны лучшие годы его жизни, и детеныши, напоминая о прошлом, вселяли надежду на будущее. С того времени, как родилась легенда о львице Эльсе, прошло примерно тридцать лет и три года, и теперь ее дух, как и дух других львов, встретившихся Джорджу на жизненном пути, воплотился в крошечных, едва держащихся на лапах детенышах. Они же, в свою очередь, были отражением судьбы человека, который посвятил свою жизнь дикой природе и ныне, несмотря на почтенный возраст, неустанен в своем поиске; человека с искрометными глазами, который видел немало перемен, стал свидетелем эпохи первых белых поселенцев и дожил до тех дней, когда экономическое благополучие его страны оказалось в сильной зависимости от того, что составляло смысл его существования, – от сохранения дикой природы.
В первые недели моего пребывания в Коре, когда нам с Джорджем удавалось отделаться от назойливых посетителей, он рассказывал мне о прошлом. При этом он обычно садился за письменный стол, а я – просто на песчаный пол в его узенькой комнатенке.
Здесь, в этой комнатенке, прошлое оживало перед нашими глазами – оно вставало с поблекших фотографий Джой и Эльсы, Мальчика и Кристиана, о нем напоминало небогатое барахлишко вроде шомполов для чистки ружей да старенького фотоаппарата лейка. Это было жилище человека, которому претила погоня за материальными благами. Все, что у него имелось, служило какой-то цели, играло какую-то роль в его жизни и, естественно, занимало свое место. Никакого хаоса, беспорядка.
Ближе к полудню он обычно наливал себе стакан джина с апельсиновым соком, и я чувствовал, как он вздрагивает при мысли о нынешних трагедиях, пытаясь отогнать ее от себя. Мы погружались во мглу прошедших лет, извлекая оттуда забытые истории, проникнутые счастьем и печалью. Память у Джорджа была по-прежнему светла, на нее как будто ничуть не повлияли годы, и нам доставляло наслаждение рыться в глубинах шестидесяти пяти прожитых Джорджем в Кении лет, вместивших всю историю страны.
Джордж родился в 1906 году в Индии. Восемнадцати лет, закончив восемь классов в Англии, он отплыл к самой южной оконечности Африки – мысу Доброй Надежды: он думал встретиться там с родителями, которые собирались поселиться в Южной Африке. Но едва пароход причалил в порту Кейптауна, Джордж получил телеграмму от отца: тот осел в Кении и так полюбил эту страну, что просил сына приехать к нему. Джордж не мог сдержать смеха, когда рассказывал, как ему доставляли телеграмму и как его самого потом доставляли на корабль после бурной ночной попойки в отеле Маунт Нельсон…
Эту историю Джордж до сих пор помнил во всех подробностях. К тому времени, когда корабль бросил якорь в порту Момбаса, его родители приобрели небольшую кофейную плантацию в местечке Лимуру близ Найроби.
Хотя стране в ранге британского протектората еще не исполнилось и тридцати, по ней уже ходили легенды об африканских львах. Одной из самых драматичных была история со львами-людоедами из Цаво, разворачивавшаяся как раз там, где теперь национальный парк.
Строилась железнодорожная линия, соединявшая Момбасу с Найроби. Для ее постройки сюда свозились десятки тысяч рабочих из Индии, поскольку выяснилось, что местные жители почему-то не питают особой склонности к подобным работам.
А беда тут как тут. Дело-то пошло, да вдруг откуда ни возьмись объявилась стая львов, наводившая ужас на обитателей строительных лагерей, в частности индийцев, их жен и детей. Когда число сожранных людей перевалило за сотню, работы на железной дороге были приостановлены. За отстрел львов-людоедов взялся главный инженер, полковник Р.-Дж. Паттерсон, но сначала он собрал статистические сведения. Его книга Людоеды Цаво, в которой он описывает леденящие душу истории, стала классикой охотничьей литературы, завоевала колоссальную популярность и переиздается до сих пор. Бравый Паттерсон, конечно, отстрелял прайд людоедов Цаво, но, увы, дело на этом не кончилось: как пишет сам инженер-полковник, объявился лев, который почитал особым лакомством железнодорожное начальство и даже скушал за милую душу офицера полиции мистера Райалла! Но в конце концов и этот лев попался в капкан. Его продемонстрировали публике, охочей до кровавых сенсаций, и только после этого пристрелили.
Людоедство – загадочная форма поведения львов. Многие столетия печального опыта приучили их бояться людей как своих наследственных врагов. И тем не менее людоедство передается из поколения в поколение. Обычно львы не едят приматов, например павианов, равно как и соперников – хищников вроде гиен, хотя нередко убивают и тех и других. Если нас, людей, львы видят в сходном свете – значит, людоедство следует считать более чем странной чертой, проявляющейся периодически.
Трагическая история с людоедством в Цаво могла произойти вследствие того, что изголодавшаяся стая львов пересилила свой врожденный страх перед людьми и начала за ними охотиться, быстро осознав незащищенность человека и легкость добычи.
Рассказывая о похождениях Паттерсона, Джордж с трудом сдерживал усмешку. Еще бы, ведь носились слухи, что отважный борец со львами-людоедами, сделавшись профессиональным охотником, оказался замешанным в скандальной истории: когда один из его высокопоставленных клиентов загадочным образом встретил смерть во время сафари, Паттерсон и вдова покойного продолжили путь вдвоем и спали в одной палатке – но это уже другой рассказ.
За первые десять лет жизни в Кении Джордж перепробовал множество профессий. Сначала он строил дороги, потом решил заняться перевозкой грузов, но не тут-то было: первым заказом, который было поручено доставить Джорджу, оказались спички. От езды по тряской дороге произошло воспламенение, и весь груз сгорел. Оправившись от этого приключения, он попробовал выращивать кофе, но и здесь потерпел фиаско; пытался торговать козами и пчелиным воском, но козы у него постоянно дохли от перепада высот при перегоне, а пчеловоды, добыв желанный мед, постоянно забывали оставлять ему воск; наконец устроился было продавцом, и снова его постигла неудача. Наверное, всем подобным занятиям недоставало той сущности, которой жаждал его разум. Он был, как юный лев, странствующий в поисках назначенной ему природой доли, и годы учения и развития в конце концов привели его к цели.
В какой– то момент Джордж со своим закадычным другом Невилом Баксендейлом решили податься в старатели. Раздобыли оборудование, договорились, чего они хотят, -и были вознаграждены за все старания случайными крупицами золота, осевшими у них на лотках. Прибыли они, конечно, не получили, но радости Джорджу такая жизнь доставила немало, и к этому занятию он еще вернется.
То были времена чудачеств и потакания своим прихотям, трудной работы и не менее трудной игры. Такие люди, как лорд Деламер, будучи без ума от этой страны, вкладывали в нее свои души и капиталы. Деламер, отпустив длинные волосы, стал кровным братом племени масаев и вместе с тем – неофициальным представителем поселенцев, выступавшим за их интересы. То были начальные годы существования знаменитого клуба Мутайга, где играли в гольф и в теннис, катались на породистых скакунах, крутили романы и даже стрелялись – в общем, отводили душу кому как нравится. Здесь лорд Деламер, в разгар веселой пирушки, запузыривал мячи для гольфа на крышу клуба и потом лазил за ними; здесь любовник Карен Бликсен [4] Дэнис Финч-Хэттон плюхался, словно бегемот, во все кресла подряд, пока не усаживался комфортабельно в какое-нибудь из них.
Я попросил Джорджа рассказать о самых темпераментных женщинах того времени, которые вели столь удивительный образ жизни. Он сказал, что, в отличие от его подруг в охваченных кризисом Англии или Америке здешние женщины имели множество слуг, а потому располагали возможностью жить, как им хочется, и развивать свои таланты в пику невзгодам того времени. Вот, наверное, почему самые яркие картины белой Кении тех лет – и в литературе, и в живописи, и в легендах – принадлежат женщинам.
Подруга Джорджа Элспет Хаксли написала о Кении множество книг; пожалуй, лучшим образцом повествования о судьбах поселенцев-пионеров в этой стране является ее книга Пламенные деревья Тика. Но для меня воплощением жизни и любви той эпохи остается Карен Бликсен. Ее собственная жизнь была исполнена высокого драматизма и фатализма: вначале юная цветущая светская леди, затем красавица-невеста, приехавшая в Момбасу, потом – женщина, познавшая предательство в браке, но нашедшая истинную любовь в стране, исполненной, как она сама, оптимизма, граничащего с пессимизмом. Ее любовник Финч-Хэттон, чувствительный индивидуалист, был превосходным охотником и одним из пионеров авиации в Кении. По иронии судьбы он встретил смерть, паря над этой величественной страной и наслаждаясь свободой, которую дает полет.
- В мире безмолвия - Жак-Ив Кусто - О животных