– Как это? – не выдержала божья коровка Пятнашка.
– Очень просто. Разве картины паука Пафнутия – это не музыка? Конечно, музыка, только из паутины. А устройства жука Дормидонта – разве не музыка изобретений? Игры божьей коровки Пятнашки – это музыка радости. Кто скажет, что у неё нет слуха на радость? И сейчас здесь я наслаждаюсь чаепитием в норке у червячка Игнатия, как настоящей симфонией.
– Ничего себе, – пискнула паучонка Чика, – с концерта на концерт попали!
– Вот видите, – кивнула Уня. – Это прозвучала самая маленькая флейта-пикколо. И как вовремя прозвучала. У тебя замечательный слух, Чика! И чувство ритма.
– Так значит, с моей мечтой всё в порядке? – сам себе не веря, сказал червячок Игнатий. – Ой, а я каким инструментом звучу?
– По-моему, червячок Игнатий, вы здесь самый настоящий дирижёр. Разве не так? – обратилась Уня к остальным, и все дружно подтвердили её догадку.
– Ну, если так, и если все напились чаю, почему бы нам не выйти наружу, – предложил червячок. – На свежем воздухе, если цикада Уня не возражает, мы можем ещё немного попеть все вместе. Надо же дать позвучать жуку Дормидонту!
У кого какие задатки
Конечно, способности к тому или иному виду творчества – это замечательно. Но взрослые часто придают им чересчур определяющее значение. Мол, пусть ребёнок занимается именно тем, к чему у него есть способности, а если нет, то и не надо. Но, во-первых, мы далеко не всегда в состоянии правильно распознать творческие возможности человека в детском возрасте. Во-вторых, известно, что желание чем-то заниматься позволяет даже самым неприметным способностям расцвести и дать неожиданные результаты. В-третьих, если человек к чему-то тянется в детстве, это вовсе не означает, что всё решено навсегда. Гораздо чаще ребёнку надо прожить вот это увлечение, включить его в свой душевный опыт.
Поэтому правильнее исходить из того, что у каждого ребёнка есть задатки ко всему. И не браться за оценку их размера и перспективности. Пусть он сегодня будет гениальным скульптором, завтра супер-художником, а послезавтра необычнейшим музыкантом. Независимо от того, есть ли у него абсолютный слух.
Дадим позвучать каждому
Да, наша задача – дать позвучать каждому. И позвучать на все лады: не только в музыкальном жанре, но и в других творческих направлениях, к которым у него (у жука Дормидонта, у мальчика Вани или у девочки Тани) возникнет интерес и аппетит. Интерес и аппетит, впрочем, тоже не всегда возникают сами по себе, их возбуждение тоже входит в круг воспитательских забот. Порою в этом поможет и сказка – если и не прямым воздействием, то затронутой темой, которую мы можем поддержать и развернуть.
После сказки про музыкальные способности самое время поговорить о музыке. Например, о том, кто на каком инструменте хотел бы играть. А если ни на каком, то, может, картины хотел бы рисовать, или сказки сочинять, или танцевать, или… Очень интересно и полезно позвучать обо всём этом.
Возможные вопросы
– Встречались ли тебе богомол, зелёная кобылка (это вовсе не лошадь), бражник, цикада? Если встречались, то где? Как они выглядят?
– Приходилось ли тебе слышать, как поёт море? как шумит лес? как гудит ветер? Это просто шум, или похоже на музыку?
– Какую самую лучшую природную музыку тебе случалось слышать?
– Любишь ли ты петь? А слушать песни? А танцевать?
– Чем бы тебе захотелось порадовать певицу Уню, после её концерта?
– Как по-твоему, наступает медведь кому-нибудь на ухо? Или это просто выражение, чтобы помешать человеку играть музыку и петь, когда ему этого хочется?
– Если бы тебе предложили научиться играть на любом музыкальном инструменте, что бы тебе хотелось выбрать?
– Похожа ли хорошая картина на музыку? Чем?
– Почему, когда хотят сказать о чём-нибудь замечательном, говорят: «О, это песня!»?
– Какие певуны тебе нравятся среди птиц? А какие музыканты – среди насекомых?
Сказка 6
Пегасёнок
Все слышали, конечно, о крылатом коне по имени Пегас. Все знают, что на нём летают поэты. Туда, куда уносит их Пегас, не долететь самолётом. Там встречаются небывалые образы, неслыханные сравнения и удивительнейшие мысли.
Но кто слышал о дивной кобылице Афите? А ведь как раз любовь к ней окрылила Пегаса. Для Афиты, когда она захотела однажды напиться, он высек копытом знаменитый Лошадиный источник – Иппокрену. Афита тоже крылата, но ни один человек на свете никогда не летал на ней. Да-да, и на земле, и на небе, и в жизни, и в сказках встречаются вольные, никем не осёдланные лошади.
Пегасёнок – сын Пегаса и Афиты – тоже родился крылатым. И с молоком матери впитал любовь к небу. Пока он был ещё сосунком, Афита нередко кормила его где-нибудь на облаке. Летучий жеребёнок обожал мать и восхищался отцом. Афита была для него воплощением свободы. Пегас учил его своей жизнью, как надо относиться к делу.
Легко ли крылатому коню смириться с седлом? Но как же иначе? Большинство поэтов и минуты не усидели бы на нём без седла и стремян, куда можно засунуть ноги. А как седоки вцеплялись в его пышную гриву! Как нелепо пытались управлять Пегасом, колотя каблуками в бока! Многие из них даже не подозревали, что достаточно лёгкого нажатия шенкелем (да они и знать не знали этого слова), чтобы благородный конь сменил направление. Но всё это Пегас терпел ради того великого дела, к которому был призван.
А что было делать Пегасёнку? Ждать, пока вырастет? Вот ещё! В ранней юности так тянется время. И так хочется поскорее сделать что-нибудь великолепное.
Тут-то Пегасёнок и встретился с Лемиром. Этому мальчишке тоже не терпелось что-то сделать в жизни. Но что? В футбол он играть не любил, к технике его не тянуло. Он любил мечтать в одиночестве. Этому занятию он и предавался, когда Пегасёнок приземлился чуть ли ему не на голову. Произошло это на опушке леса, которая показалась им обоим очень симпатичной. Лемир сидел там на рухнувшей от старости берёзе, а Пегасёнок собрался поваляться на свеже-зелёной лужайке возле неё.
– Вот это явление! – воскликнул Лемир. – Ты не из моих фантазий возник? Я как раз воображал что-то подобное.
– Эге-ге, вряд ли ты мог вообразить те места, где мы только что летали с моей мамой Афитой. Я просто спустился передохнуть, пока она отправилась заглянуть в глубины Тайны. Уж там и для меня чудес слишком много.
– Стой, стой! Что ты говоришь такое?.. И вообще, как это ты разговариваешь? – спохватился Лемир. – И почему ты с крыльями?.. И в каких таких особых местах вы с мамой летаете?..
– Тебе сразу на всё ответить? Эге-ге, многого хочешь, – весело заржал жеребёнок. – Давай лучше на травке поваляемся.
– Это я с удовольствием, – отозвался Лемир. – Здесь травка – так уж травка! Чистый мятлик растёт. Гляди, как я кувыркаться умею…
Так началась их дружба. И вскоре у Пегасёнка возникла идея.
– А ты не хочешь полетать? – спросил он однажды Лемира. – Не всё же на травке кувыркаться.
Лемир старательно пощупал свои лопатки и развёл руками:
– Не растут! Не растут у меня крылышки, Пегасёнок.
– Эге-ге, а если на мне? У меня-то они растут.
– Но ведь ты… Ты же… – замялся мальчик.
– Жеребёнок, конечно, – вздохнул Пегасёнок. – Но я у отца спрашивал. Он говорит, что если кто-нибудь лёгонький и без седла, то можно немного попробовать.
– О, тогда давай! – обрадовался Лемир.
И через минуту он был уже на Пегасёнке, забравшись на него с поваленной берёзы. А ещё через минуту – после двух прыжков жеребёнка – Лемир был уже на земле!..
– Прости, – расстроился Пегасёнок. – Я не хотел. Сильно ушибся?
– Да нет, мятлик тут мягкий. Но теперь я понимаю, зачем седло нужно.
Впрочем, прошло немного времени, и Лемир научился так ловко сидеть верхом, что опять перестал понимать, зачем нужно седло. Ведь жеребёнок был такой тёплый, все его мышцы так приятно перекатывались при каждом движении… Лемир просто срастался с ним, и они шли шагом, скакали рысью или неслись галопом как одно существо. А когда они начали летать… Крылья у Пегасёнка были хотя и небольшие, но сильные и надёжные. Они были покрыты не перьями, как у птиц, а такой же шерстью, как и остальное тело. Сзади на них красовалась густая бахрома длинных волос, и когда молодой конёк набирал скорость, в этой бахроме лихо посвистывал ветер полёта. Замечательно!..
Когда Пегасёнок окончательно уверился, что его друг хорошо держится верхом и на земле и над землёю, они стали ненадолго залетать в те удивительные края, которые ещё больше отличаются от обычного неба, чем небо от земли. Лемир был в восторге, хотя ему порою казалось, что он каким-то образом уже попадал в эти места.
В этом мире были другие звуки. Вернее, они были, может быть, и такими же, как на земле, но сплетались в удивительные мелодии. Каждая череда созвучий становилась маленькой песней. Каждое слово, каждая фраза – музыкальным произведением. Любое сочетание звуков было здесь наполнено смыслом, даже такое, какое на земле не найти ни в одном словаре, ни в одной энциклопедии.
