- От жены до вдовы - шаг один. Это я устрою.
4
Тулча-Акулина приоткрыла глаза и увидела, что лежит на лавке в небольшой угрюмой избе, а в углу сидит отвратительная старуха, прямо Баба Яга, с шишковатым бородавчатым носом и неимоверно большими зубами, выпиравшими из-под нижней губы, как клыки кабана. Дочь Кырлыя села и спросила в смятении:
- Где я? Кто ты? Ведьма прокряхтела:
- Мы в лесной избушке, вдалеке от Берлада. По наказу Якуна, станешь жить при мне и охранничках-берладничках, что тебя стерегут снаружи. Просидишь на воде да хлебе, коли будешь и впредь упрямиться и не сделаешься его супругой на деле.
Потерев лоб ладонью, половецкая атаманша постепенно восстановила в памяти: как её скрутили трое неизвестных, залепили рот, вытащили из терема, бросили поперёк седла и умчали в ночь; как в лесной пещере, в отблесках костра, под всеобщий гогот и посвист полупьяных разбойников, обвенчали с Якуном насильно; как она отказалась с ним уединиться и ударила его по причинному месту носком сапожка; как Якун едва не упал, но потом очухался и ответил страшным ударом в голову… Больше она ничего не помнила.
Бабка продолжала:
- А когда не будешь зловредничать, он тебя простит и возьмёт к себе, чтобы ты жила за ним припеваючи.
Тулча огрызнулась:
- Ишь чего! Раскатал губу! Век ему меня женой не видать. Лучше пусть убьёт.
А карга на такие её слова даже бровью не повела. Чуть ли не зевнула:
- Стало быть, убьёт. У него это просто.
Обе помолчали. Наконец Акулина тоном избалованной девочки объявила:
- Я хочу до ветру! Выведи меня!
- Завсегда пожалуйста. Подымайся. Но учти, касатка: убежать от нас у тебя не выйдет. Нам Якун наказывал: лучше застрелить, чем позволить улепетнуть. Мы головушку свою подставлять не можем.
На дворе только рассвело, веяло прохладой, и огромные сосны окружали домик со всех сторон великанами из старинных сказок. У крыльца сидели двое сторожевых, вставших от скрипа дверных петель. Увидав старуху, а за нею Тулчу, преградили путь:
- Стой! Куда? Нам пущать не велено.
- Тихо, ирод, - шикнула охранница на берладника. - Может, ей в избе надо оправляться?
Стражники, подумав, позволили:
- Ладноть, пусть к ближайшим кустикам отбежит. Только ты и мы вкруг стоять будем.
- Не посмеете! - ощетинилась девушка. - Стыд и срам какой! Я при вас не сяду.
- Как желаешь, матушка. Коли хочешь терпеть - мы не возражаем.
Сидя под кустом, половчанка сказала сама себе:
- Ничего, ничего, срок ещё придёт, вы за всё ответите…
Между тем Иван во главе половецких воинов, подчинившихся ему по приказу ханши Карагай, окружил квартал, где обычно обитали берладники. Но нашёл в домах только стариков и жён с малыми ребятами. По рассказам, их мужчины усвистели вчера с Якуном на охоту. Поразмыслив, звенигородец обратился к Татуру:
- Слушай, брате, что тебе скажу. Выбирай подручных - одного-другого - и скачи с ними в дальний лес. Разыщи Якуна. Передай: все дома с домочадцами берладников у меня в руках. Заживо спалю, коли не отдаст мне обратно Тулчу. И ещё добавь: коли ты с подручными не вернёшься к вечеру, я начну сбрасывать в колодцы детей. Пусть не сомневается: воли у меня хватит.
И степняк отправился исполнять задание.
К вечеру разбойники подвалили к городу, но ворота перед ними открывать не спешили. Ростиславов сын крикнул сквозь бойницу:
- Я впущу одного Татура, чтобы передал мне ответ Якуна.
Отворили дверку, врезанную в створку ворот. Половец зашёл и сказал:
- Дело плохо, однако. Он княжну отпускать не хочет. Но боится и пожара на своих улицах. И поэтому предлагает решить дело поединком. Кто из вас победит, тот и станет не токмо мужем Тулчи, но и править в городе.
Молодой человек нахмурился, размышляя сосредоточенно. А потом кивнул:
- Так и быть, согласен. Бьёмся на ножах. Никакого иного оружия при себе иметь не положено.
У посредника погрустнели глаза:
- Ох, Иване, ты идёшь на смерть. Тот пожал плечами:
- Хватит, хватит, не каркай. Прочь ступай. Драться будем полчаса спустя.
Первым из ворот появился небольшой отряд половецких воинов во главе с Олексой: он прокладывал путь, обеспечивая проезд Ивану. Наконец на караковом скакуне[7]промчался сам звенигородец - двигался как можно скорее, чтоб уменьшить берладникам возможность поразить его стрелою из лука. По краям открытой каменистой площадки оба единоборца спешились, сбросили кафтаны и остались в нательных вышитых рубахах.
Безусловно, Якун выглядел мощнее: плечи шире, туловище крепче, ноги колесом. Он вращал глазами, скалил зубы и рычал, как рассерженный медведь. Вислые усы трепетали от ветра.
Но зато Ростиславов сын был моложе на десять лет. А по толщине рук и шеи мог соперничать со своим противником. Только рост был намного меньше да и ноги тоньше, не такие тумбы.
Заходящее солнце красным пятнышком промелькнуло на лезвиях их ножей. Медленно, пригнувшись, оба воина обошли место схватки по часовой, а затем и против часовой стрелки. Тяжело дышали от напряжения. Сплёвывали наземь. Ни один из них не решался нанести удар первым.
С севера площадку окружали берладники, с юга - половцы. Те и другие подбадривали дерущихся:
- Ну, Якуне, давай! Врежь князьку! Отомсти за простой народ!
- Вай, Иване, почему уходишь? Нападай скорей! Покажи, как волки задирают ослов! - И свистели в два пальца.
Всё же атаману разбойников изменила выдержка: с воплем «Зарублю!» он шагнул вперёд и размашистым жестом полоснул соперника по груди. Нож рассёк полотно рубахи и слегка задел тело: из царапины выступила кровь.
- Так! Ага! - обрадовались берладники. - Повтори! Ещё!
Тот не замедлил повторить, и другая царапина оказалась на левом плече Ивана, обагрив распоротую рубаху. Половцы слегка приуныли, а когда неудачливый жених Тулчи получил третью рану - самую глубокую, поперёк брюшины, поняли, что дело проиграно.
Судя по всему, четвёртый удар должен был решить дело. Но Якун промахнулся, чуточку промазал и, вспоров воздух вместо живота неприятеля, даже потерял равновесие. Истекая кровью, молодой человек пригнулся и, вложив уходящие силы в рукоятку ножа, что есть мочи вогнал его в подреберье похитителя. И упал на колени, утирая сукровицу.
А Якун запрокинул голову, выронил оружие, сделал шаг назад и, свалившись на спину, начал мелко дёргать руками и ногами, испуская дух.
Подбежавший к звенигородцу Олекса обнял его за шею:
- Поздравляю, друже. Мы теперь на коне!
- Да, спасибо, - просипел Иван. - Выручай княжну… Это главное… Половцы дотащат меня до одрины… - И уткнулся носом в песок, потеряв сознание.
5
Но княжна и сама сумела за себя постоять. На обратном пути со двора неожиданно напала в сенях на свою охранницу и засунула её голову в бочку с колодезной водой. Фурия побулькала и обмякла.
- Так, - сказала Тулча. - Неплохое начало. Осмотрела окошки и убедилась, что они заколочены снаружи - значит, выбраться незаметно для караула было невозможно. Что ж, пришлось тогда идти в «лобовую атаку»: выудить из холодной печки крупный чугунок и, подняв шум, спрятаться за дверью. Забежавший со света берладник ничего не увидел в полутьме избы, начал озираться растерянно, и немедленно его голова оказалась внутри чугуна. Паренёк заметался, широко растопырив руки, загудел в «шеломе», но удар скамейкой по донышку сосуда успокоил его мгновенно.
Акулина сняла с пояса разбойника полусаблю-полутесак, села на корточки возле двери и, когда в проёме появился второй охранник, мастерским ударом поразила его снизу вверх - прямо в сердце. Третьего дозорного удалось вывести из строя пущенной с крылечка стрелой. Лишь четвёртый одержал верх над Тулчей: конный всадник, объезжавший окрестности, он, приблизившись сзади, заарканил половчанку петлёй и стянул верёвку поперёк груди. Как ни силилась девушка разорвать ненавистный шнур, как ни сбрасывала его с себя, ничего не вышло. Всадник спешился, закрепил пеньковые путы, примотав её руки к телу, а конец аркана привязал к столбику крыльца. Вытер пот со лба, гадко улюлюкнул:
- Что, попалась, птичка? Не была б ты женой Якуна, я б тебе устроил… за моих погибших братков… У, проклятая! - замахнулся с сердцем, но стегнуть не посмел.
- Дуралей, - сделала гримаску княжна. - Лучше отпусти, а не то мой жених Иван из Большого Галича сделает из тебя кашу-размазню.
- Руки коротки. Пусть сначала одолеет Якуна.
