Снег скрипел, мялся, мятыми комьями рыхлился под толстыми подошвами сапог, взлетал тяжелыми хлопьями. Мышцы разогрелись, руки двигались все быстрее и быстрее, кисти рук крутили, вращали, опускали, поднимали, стремительно вели по дуге тяжелые клинки все легче и легче. Без натужного превозмогания, сухих неприятных щелчков в суставах и тянущего неудобства в жилах.
Секунда, финт, пара мулине и сразу же переход в сексту, в шестую позицию. Контратака, защита. Вертикальный взлет клинка вверх от бедра — дерзкая stoccata — укол снизу, атака, укол, рез, переход на левый угол, проход по средней части воображаемого круга, выход на позицию кварта. И глубокий выпад вперёд. И тут же жалкая пародия на sqvalembrati, на диагональный, от плеча к боку удар.
Правая нога не нашла под собой опоры, провалилась в пустоту, вынуждая Леонардо упасть на колено. Какая-то наглая птица громко и трескуче щебетнула, словно насмехаясь над ним. Короткой болью ткнуло где-то в районе ключицы и плеча. Леонардо болезненно поморщился — очень плохо, все же недостаточно разогрелся, так и жилы можно надорвать! Тяжелый Reitschwert ошибок не прощает, это не смолл, легкий учебный клинок. Тут, у него в руке, ровно один килограмм и семьсот грамм в правой и девятьсот грамм в левой руке, что не позволяет беспечно относиться к своим передвижениям и работе рук с клинком. Снег, снег, снег под ногами. Весенний, рыхлый, ноздреватый. Одновременно подтаявший и замерзший. Предательски обманчивый вроде бы ледяной нерушимостью наста и тут же он неожидан гранитной крепостью вьюжного намета. Не отскобленные песком до желтоватой белизны широкие доски пола зала для фехтинга, не речной песок тренировочного манежа. Тут нужно предчувствовать, предугадывать, куда и как ты ставишь ногу. Ступать мягко, как дикий кот, твердо вминая в подножье подушечки лап со спрятанными когтями.
Но постепенно он разогревался, двигался все легче и быстрей. Все, что все, получалось у него все лучше и лучше. Тепло тела, копившееся под плотной кожей подбитой мехом длиннополой куртки застремилось на свободу, на холод, побуждая скинуть куртку, снять, охладить разгорячённую кожу. Проходимые Леонардо круги, углы и кресты дестрезы, переходы из позиции в позицию все быстрее и сильнее гнали горячую кровь по венам и артериям, даруя ощущение стремительности и мощи в руках и нерушимой твердости в ногах. Это заставило его немыслимо быстро развернуться назад с одновременным шагом вперед и громко вскрикнуть:
— Хээ-эй! Бруно! Эт-ву прэ?!
— Да, милорд! Я готов!
— Ангард, Бруно! Алле!
И взвились черными молниями клинки к синему бескрайнему небу. Глухо столкнулись плоскостями, заскользили змеиной волной, стремясь вырвать соперника из руки владельца. Хитрым финтом обмануть, батманом перевести удар противника в свой укол, в наглый, размашистый, только с виду, продольный рез по груди. Мгновенный выпад сменялся молниеносной атакой, обманное движение или контрзащита превращалось в разящий удар. Вихрь, смерч, ураган стали, небесные разящие молнии острых жал клинков. Песня, поэма, ода стали. Вот что такое дестреза, высокое искусство фехтования!
Горячее дыхание уже не вырывалось клубами изо ртов бойцов, оно превратилось в легкую туманную дымку, обволакивающею стремительно перемещающиеся темные силуэты. Размытые в движении, дрожащие маревом еле различимых быстрых атак и отходов.
Леонардо наслаждался. Его тело двигалось словно хорошо смазанный и отрегулированный механизм. Ни малейшей задержки, ни единого промедления! Он плыл, он танцевал, изобретая новые па прямо на ходу, в движении. Он рисовал, он творил картину боя, словно тяжелый клинок по его желанию неведомо как превратился в невесомую кисть. И он побеждал, он выигрывал. Он заставлял Бруно все чаще и чаще уходить в защиту, отступать. Прерывать начатую атаку, двигаться все медленней и даже один раз ошибиться. Не смертельно, легко, но хищная улыбка торжества все шире и шире раздвигала губы Леонардо, превращаясь в оскал хищника загнавшего добычу. Сердце билось все быстрей, взгляд словно предугадывал движение противника и в какое-то мгновение Леонардо понял — вот, именно сейчас!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Секта, выпад, вольт с переходом на отвод клинка Бруно дагой и укол! Прямо в сердце!
— Альт, Бруно!
— Ми… милорд…. Вы… — голос Бруно хрипел, его грудь взымалась и опадала вздуваемыми кузнечными мехами, руки… Да у Бруно дрожали руки!
— Стареешь, Бруно!
— Да, ваше сиятельство…. — Бруно оперся на шпагу, зубами стащил перчатку с руки, по-простому оттер ладонью пот с раскрасневшегося лица, стряхивая горячие соленные капли на взрытый сапогами снег.
— Время не щадит…. Уф-фф… Не щадит никого, милорд.
— Ну-ну, Бруно! Не стоит! Ты все так же силен, быстр и умел! Всего лишь один пропущенный укол, Бруно! Всего один!
— Смертельный, милорд. Смертельный укол.
— Да, Бруно. Смертельный…
Леонард довольно улыбнулся, легко встряхнулся, передал шпагу и дагу рукоятями вперед Бруно. Повел плечами, коротко огляделся, несколько раз прошелся по истоптанному снегу, глубоко вдыхая и долго, затяжно выдыхая, успокаивая внезапно сбившееся дыхание. Отлично, хорошо, прекрасно, великолепно! Действительно, пора, пора было ему выбраться из духоты допросных и сухого пыльного воздуха кабинета. Пора было развеяться. Бруно молодец, вытащил его из сих мрачных казематов. Самый верный, самый умный, самый нужный слуга. Нет, лучший слуга! Да, так правильно! Лучший!
— Милорд? — скрадываемый далеким бас Франсуазо отвлек от кратких мыслей — Милорд, ваши мишени готовы.
Леонардо посмотрел на дальний край поляны — действительно готовы. Из срезанных ветвей навязаны неровные овалы, на овалы натянута истрепанная серая ткань, на ткани углем линии прямых крестов. Вверху крестов что-то вроде круга изображающего голову, даже есть две еле видимые точки обозначающие глаза. Для скорой руки и отсутствия нужного материала довольно неплохо. Леонардо прищурился, меряя взглядом расстояние, усилил голос до громкого выкрика:
— Сколько шагов? Шагов двадцать, Франсуазо?
— Ровно двадцать три до вашей светлости. Если желаете дальше, милорд, то…
— Нет, этого расстояния мне достаточно для стрельбы.
Франсуазо коротко поклонился и отошел в сторону от мишеней прячась за толстым телом одинокого дуба.
Пиллини одновременно с уходом Франсуазо наклонился к расстеленному на снегу куску кожи, поднял с него два револьвера из мастерских грандмейстера Грольта и подал их Леонардо рукоятями вперед.
Два револьвера работы грандмейстера Грольта. Простые слова, простак подмастерье, поднявшийся к почетному званию Грандмастер, к преклонению и подражанию его особе, к сонму учеников от наковальни сельской кузницы. Гений, мастер, повелитель металла!
О, это было волшебное оружие! Не громоздкий перебокс с пятью или шестью стволами, не кремниевый револьвер с подпружиненной каморой и даже не недавно изобретенный шпилечный и не самый новый, принятый на вооружение в Чистом году Ангелами и Дочерями, капсульный. Это прекрасное оружие скрывало в матовых каморах своего барабана еще одно гениальное изобретение мастера Грольта — цельные стальные патроны. Толстые цилиндрики с зауженным в «цветок» дульцем гильзы золотились самодовольно выступавшими с торца точками капсюля. Они бережно хранили в своих телах от влаги «жемчужные» гранулы пороха и злились на тупорылые куски свинца, запрессованные в них, неистово желая, как можно быстрее избавиться от инородного тела.
Изготовлялся каждый патрон почти вручную, как и сам револьвер, и стоил такой боеприпас, как и само оружие неимоверных сумм. Почти золотом по весу. Но оно, это оружие, того стоило. Даже если бы просили за него в два раза больше.
Оно стреляло ровно семь раз, оно имело монолитную рамку, оно самовзводилось механизмом двойного действия, не требуя взвода курка! Оно имело семь левосторонних нарезов в стволе и прекрасный точный бой. А как эти револьверы перезаряжались, как перезаряжались! О, это была просто поэтическая ода скорости перезарядки и удобству!
