— Как зовут твоего учителя математики? — неожиданно спрашивает доктор Сэмпл, когда я заканчиваю. Интересно, слушал он меня вообще или просто ждал момента задать свои вопросы?
— Мистер Хоффман, — не задумываясь, отвечаю я.
— Откуда ты это знаешь?
— Из завтрашнего дня, — говорю я. — У нас начала анализа по вторникам.
— Но ведь не по средам?
— Нет.
— А почему?
— Потому что по средам у нас день самостоятельной работы, — отвечаю я, не пускаясь в долгие объяснения.
— Откуда ты это знаешь? — спрашивает он.
— Потому что в следующую среду и в среду еще через неделю будет день самостоятельной работы.
— Но при этом ты не помнишь ни прошлую среду, ни среду, которая была за неделю до нее?
— Не помню.
Доктор кивает головой и продолжает допрос.
— Кто был твоим учителем в начальной школе? — спрашивает он, заглядывая в свои бумаги.
— Понятия не имею, — сообщаю я, бросая вопросительный взгляд на маму. Она открывает рот, чтобы ответить, но доктор останавливает ее.
— Все нормально, — кивает он. — Я просто хочу выяснить, что помнит Лондон.
— Ладно, — соглашаюсь я, разглядывая свежий черный лак на своих ногтях. — Я не знаю, кто был моим учителем в начальной школе.
— Прекрасно. А как зовут твоего отца?
— Билл, — быстро отвечаю я. Возможно, слишком быстро, потому что краем глаза замечаю едва уловимое движение со стороны мамы. Кажется, она передернулась.
Доктор Сэмпл, похоже, ничего не заметил.
— Откуда ты знаешь его имя?
— Просто знаю, и все.
— Ты можешь описать своего отца?
Я пытаюсь, но безуспешно, о чем и докладываю доктору Сэмплу. На какой-то миг я задумываюсь о своем отце, а потом почему-то спрашиваю себя, часто ли я вообще о нем задумываюсь. Новые вопросы доктора прерывают мои размышления.
— Кто твой лучший друг?
— Подруга. Джейми Коннор, — не раздумывая, отвечаю я. Наша дружба записана у меня в автопилоте.
— Вы с Джейми тусуетесь после школы?
— Да, конечно.
Нет, этот доктор определенно начинает меня раздражать, причем чем больше он старается выглядеть своим парнем, тем сильнее.
— Скажи, чем вы занимались последний раз?
Я обдумываю этот вопрос и через тридцать секунд отвечаю:
— Не помню. Но я знаю, что буду ночевать у нее в пятницу.
— Да-да, точно, а я и забыла! — бормочет мама себе под нос, а потом хватает свой КПК и поспешно забивает себе напоминалку.
— И что вы будете делать в пятницу вечером? — Доктор отрывается от своих записей, вытаскивает салфетку и громко сморкается. Когда он бросает скомканную салфетку в мусорную корзину и снова хватается за свою стильную авторучку, я думаю о том, сколько бактерий только что перебежало на эту ручку, и еще о том, мыл ли он руки перед тем, как осматривать меня. Фу, какая гадость!
Чтобы убрать с лица кислую мину, я воскрешаю и памяти воспоминание из ближайшего будущего — вот мы с Джейми сидим на ее кровати в спортивных штанах и футболках, и я пытаюсь отговорить ее, хотя уже знаю, чем это кончится.
Я помню, что перечислю не меньше десяти причин, по которым ей следует любой ценой отказаться от своей затеи — десять серьезных причин, которые Джейми решит проигнорировать.
Но я не хочу грузить взрослых этой правдой, поэтому отвечаю:
— Смотреть телик, красить ногти и все такое. Короче, все, чем обычно занимаются девочки.
Доктор Сэмпл ерзает в кресле. Знаток всех органов, расположенных выше шеи, и отец мальчиков (на стене за его столом красуется целая галерея семейных портретов), он, очевидно, старается держаться как можно дальше от всего, «чем обычно занимаются девочки».
— Хорошо, просто замечательно, — говорит доктор, кашлянув. — Скажи, пожалуйста, твоя память все еще… сбрасывается… в… ээээ…
Он пролистнул несколько страниц, пытаясь найти нужный ответ.
— В 4:33, — хором подсказываем мы с мамой.
— Ну да, конечно, — соглашается доктор Сэмпл, потирая переносицу своего крупного носа. — Что ж, чудесно. Я думаю, на сегодня достаточно. Насколько я вижу, твоя память находится в стабильном состоянии. Никаких изменений по сравнению с предыдущим визитом.
— И? — спрашивает мама.
— И? — удивленно приподнимает брови доктор.
— Меня интересует, собираетесь ли вы хотя бы попытаться ей помочь или же планируете просто наблюдать ее до конца жизни?
Прежде чем ответить, доктор Сэмпл выпрямляется в своем кресле. На какую-то долю секунды его черные глаза подергиваются ледком. Кажется, мама наступила ему на профессиональную мозоль.
— Миссис Лэйн, — начинает он, и я невольно спрашиваю себя, случайно или намеренно он называет маму «миссис», — как я уже неоднократно объяснял вам, мы должны с максимальной точностью идентифицировать проблему, прежде чем рекомендовать средство для ее решения. Что касается данного случая, то, к сожалению, нам до сих пор неясна причина состояния Лондон, поэтому я по-прежнему не могу с чистой совестью рекомендовать ей медикаментозное или какое-то иное лечение.
Доктор ворошит бумаги на столе, берет несколько папок и встает, однако не двигается с места. Он ждет, что мы попрощаемся и выйдем.
Моя мама продолжает молча смотреть на него.
Доктор переступает с ноги на ногу и продолжает:
— Честно признаться, случай Лондон относится к разряду чрезвычайно редких. Это не обычная простуда, — добавляет он со смешком, но мы с мамой не разделяем его веселья. — Я продолжаю сомневаться в наличии амнезии, поскольку в таком случае у Пациентов обычно не наблюдается способность воображать будущее, с которой мы сталкиваемся в случае Лондон. У нее, как мы видим, весьма развитая фантазия.
— Простите? — перебиваю я. — Вы сказали — фантазия?
Сердце у меня начинает биться быстрее, к щекам приливает кровь. И еще я вдруг ужасно злюсь — совершенно неожиданно для самой себя.
— Мои воспоминания о будущем — это воспоминания, — говорю я, возможно, с излишним нажимом. И добавляю, чтобы внести окончательную ясность: — Я ничего не придумываю и не воображаю!
Не задумываясь над тем, как это выглядит со стороны, я с вызовом скрещиваю руки на груди, демонстрируя свое раздражение. Я понимаю, что веду себя, как обиженный ребенок, но мне уже все равно.
Доктор Сэмпл смотрит на меня с откровенной жалостью.
Мне хочется врезать ему кулаком.
— Лондон, милая, воспоминание о будущем — это тема для кинофильмов, — говорит он таким снисходительным тоном, каким со мной еще никто никогда не разговаривал. — У тебя крайне эксцентричные воспоминания. Я пока не знаю, в чем причина этого, однако твердо знаю одно: люди не могут видеть будущее — ни в форме озарений, ни в виде воспоминаний. Это просто-напросто невозможно! Я уже объяснял тебе это раньше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
