Царь Кир, должно быть, человек вполне счастливый и довольный жизнью,— начал я.— Его поля и пастбища, наверно, не постигает засуха, а стада тучнеют.
— Среди персов мне не доводилось видеть людей с горестным выражением на лице, это правда,— ответил арменский торговец.— Они никогда не отводят глаз в сторону, когда говорят с тобой. Притом вряд ли хоть один из персов может похвалиться истинным богатством или же простым излишком в своем имении. В том числе и сам царь.
— В отличие от некоторых, которым всегда чудится, будто они кем-то жестоко порабощены, хотя сами куда богаче своих поработителей,— с ехидством добавил вавилонянин, косо поглядев на иудея.
— И выгодно отличаются от тех,— не полез за словом в кошелек иудей,— которые хоть и кичатся своей древностью, но всегда подчиняли свои судьбы бессмысленному расположению звезд, всяким бездушным циркулям и угольникам, а потому никогда не знали, что есть истинная свобода.
Он повернул голову, так что из-за края материи, покрывавшей его голову, гневно сверкнул только один его левый глаз.
Сладковатое вино уже слегка ударило мне в голову, и потому я решил вновь поскорей напомнить о себе:
— Мне довелось слышать историю о некоем властителе, царство которого процветало, а богатство прибавлялось что ни день. Один мудрец, побывавший у него в гостях, осторожно заметил, что чрезмерное благополучие — это первый признак недовольства богов. Тогда властитель бросил в озеро свой любимый перстень, чтобы хоть немного испортить свое благополучие. На другой день ему подали к столу рыбу, выловленную в озере. Перстень оказался в той рыбе. Застрял в жабрах. Мудрец спешно покинул царский дворец, словно это было зачумленное место.
Тут я запнулся, внезапно рассудив, что конец истории может обратиться в дурное пророчество. По меньшей мере — в дурной намек.
— Чем же кончились дни этого властителя и его царства? — с усмешкой спросил догадливый вавилонянин.
— Я тоже слышал эту историю,— невольно помог мне арменин.— Думаю, Киру нечего бояться судьбы этого властителя. Он уже теперь мог бы стать царем всей Мидии, если бы того сильно пожелал. Однако, скорее всего, никогда им не станет. Он в немилости у своего деда Астиага, хотя мидяне это скрывают. К тому же как раз при мне в Пасаргадах случилась беда. Любимых царских коней охватил странный недуг. Они исхудали, у них выпадают волосы. Свои лекари не в силах справиться. Болезнь царского стада — не только беда, но в определенном роде позор для любого властителя.
Я с трудом скрыл волнение и опустил голову, опасаясь, что зримо бледнею. Надо было торопиться в Пасаргады, уезжать немедля! Однако мой ночной отъезд мог вызвать подозрения. «Помните, что слухи порой обгоняют ветер»,— не раз говаривал Скамандр.
— Признаюсь, что царь персов Кир пригласил меня обучать своего сына Камбиса языкам и точным наукам,— хвастливо заявил вавилонянин,— Мне также известны многие секреты врачевания. Великий Мардук расположил звезды на небосклоне в пользу царя персов.
«Еще один лекарь!» — изумился я, пристально глядя в стол.
— Что ж,— со вздохом откликнулся иудей.— По просьбе славного царя персов Кира я везу ему много ценных и полезных вещей. Пожалуй, стоит немного задержаться и потратиться еще на добрых аравийских коней. Я приведу их в Пасаргады как раз к тому дню, когда полностью завершится великое вавилонское лечение.
Тут уж все вино разом вышло из меня холодным потом! Сколько еще было дорог и сколько еще «благодетелей» торопилось к царю Киру со всех концов света?! Видно, судьба его решалась не мелкими злыми духами, а самими верховными богами. Чем-то этот добрый правитель их встревожил? Так или иначе, всяких посланников набиралось немало, а вся мзда должна была достаться тому, кто поспел бы первым.
Последняя мысль подняла меня на ноги.
Пошатываясь и спотыкаясь, я удалился от стола. Шутки, что тут же донеслись мне вслед, не рассердили меня.
Я добрался до своей комнатушки, задвинул за собой дверной засов — и в тот же миг преобразился в Болотного Кота, выходящего на ночную охоту. Раздеться, а затем выбраться через крохотное окошко на саманную крышу стоило мне еще пары мгновений.
Ночь была безлунной. Надо мной ярко светили звезды. Судьба явно благоволила мне.
Повозки с товарами и мулы иудейского купца стояли за отдельной загородью. Наемные охранники жгли костры и, успев захмелеть, громко переговаривались, то есть были и слепы и глухи. Найти лаз под оградой тоже оказалось нетрудным делом.
Так я подобрался к повозкам и провел опись чужому имуществу. Там были тарские ковры, прекрасные ткани из Харрана и Каппадокии, свитки египетского пергамента. Все это я определил на ощупь, а по запаху — откуда вина в объемистых бурдюках. Оказалось, из родной Ионии. Некоторые повозки были нагружены мешками с каким-то сыпучим товаром. Тонким, коротким кинжалом — тем самым, которому предстояло стать последним словом судьбы,— я вспорол три мешка и удивился. Тонкими ручейками из мешков потекла мне на пальцы пшеница. На вкус зерно было отменным. Но странный, едва уловимый запах подсказывал мне, что хлеб здесь не главное. Пришлось перевернуть верхние мешки и забраться поглубже. Я нанес раны еще нескольким и вот, сунув руку в одну из дыр, едва не с криком отдернул ее назад. Мне самому пустили кровь!
Другой рукой я осторожно пощупал лезвия. То были длинные обоюдоострые мечи, кованные или в Беотии, или в Пеллах Македонских. Дорогое и прекрасное оружие!
Размышлять над этим открытием не хватало и стигмы времени. Я уложил все как было, выбрался из стойбища и вскоре вновь очутился на крыше. Теперь моей целью был ученый муж из Вавилона.
В его комнате стояла непроглядная темень. Но если свеситься ниже к окошку, то по сопению постояльца легко было определить, что он притворяется спящим.
Для такого случая у меня, как и у всякого Болотного Кота, была припасена крохотная дощечка с отверстием, палочка, большой рыбий пузырь и сухой пучок травы Цирцеи. Пузырь с тлеющей дурманной травкой полетел в окно, и вскоре послышался грохот падающего тела. Мне оставалось сосчитать еще до тридцати, потом повязать нос и рот льняной тряпкой, смоченной известковым раствором, спуститься в окошко и на всякий случай задержать дыхание.
В суме ученого мужа я не нащупал ничего опасного — только исписанные свитки кож и пергаментов, медную линейку и угольник. Зато его широкий двуслойный пояс хранил много такого, чем добрый вор мог поживиться: золотые монеты лидийской чеканки и три крупных изумруда. Однако слишком любопытному вору довелось бы тут скорее не разбогатеть, а лечь мертвецом.
Мои пальцы наткнулись на два серебряных шипа, полых внутри, тупые концы которых были запаяны смолой. В таких шипах тайно носят смертельные яды. Я отошел в угол и отвел от носа край повязки. Чутье не помогло мне, но утром мои догадки подтвердились. В одном из шипов таилась хрустальная пыль, разъедающая кишки того, кто отведает вино или мед, сдобренные этот страшной приправой. В другом — яд морских ежей, которого хватило бы сразу «вылечить» и коней царя, и самого царя, и все царское войско.
Скамандр учил нас быть ворами, которые не оставляют следов воровства. Вот что мне оставалось сделать в комнате посланника Вавилона: снова затянуть на нем пояс, аккуратно повязать на поясе все кожаные тесемки, потом подрезать и надорвать их в том месте, где хранились шипы, а заодно — и сам крохотный тайный кармашек (пусть ученому мужу в пути придется проклинать себя за свое ротозейство), наконец аккуратно устроить путника на его ложе, сунув ему под щеку его ладошку. Последние два дела: прихватить пузырь и убраться самому.
И еще одно важное дело оставалось мне свершить той ночью близ вавилонского Ниппура, на постоялом дворе, над крышей которого звезды и впрямь расположились зловещей тайнописью. Иудейского обоза я не опасался, а вот «ученый» наверняка знал дорогу лучше меня и хоть лишился своих змеиных зубов, но мог-таки добраться до Кира первым. Этого я позволить ему не мог. Его жеребец стоял в конюшне рядом с моим, а на следующий день должен был отстать от моего не меньше, чем на четыре сотни стадиев.
У ворот конюшни я прислушался. Мой конь опасливо фырчал. Мне показалось, что там возится какая-то мелкая тварь — кошка или крупная крыса. Щель под воротами была широкой. Я проскользнул в нее и обомлел. Слух не мог обмануть меня: то, что я собирался сделать с чужим конем, уже делали с моим!
Одним прыжком я настиг негодяя и вцепился одной рукой в горло, а другой в его руку. Кони шарахнулись в стороны. Мы оба испугались шума и, разом оттолкнувшись ногами, откатились к воротам.
Негодяй оказался маленьким, жилистым и вертлявым, все норовил укусить меня и лягнуть в пах. Но справиться с ним не стоило большого труда. Я заломил ему руку и уперся коленом в затылок. Он тихо застонал.
