покинутой женщине широко распространены в Меланезии. Один из вариантов — популярная на Новой Гвинее сказка о злой свекрови, которая пошла в лес с женой сына, заставила ее влезть на дерево и заколдовала, так что ветви сомкнулись вокруг тела молодой женщины. Там, в лесу, она родила ребенка, который рос среди зверей. Когда мальчик подрос, он пошел искать свое селение. Дикий вид его испугал игравших детей, они рассказали о нем взрослым. Один мужчина подстерег мальчика. Выяснилось, что ребенок — его племянник. Мать мальчика превратилась в краба.
В сказке папуасоязычного племени сулька, живущего бок о бок с меланезийцами[11], рассказывается о том, что из страха перед людоедом племя покинуло селение, оставив беременную женщину. Она родила мальчика и дала ему вместо игрушки росток драцены, который превратился в другого мальчика. Когда дети выросли, они убили людоеда, и люди вернулись. Мальчики рассказали им о своей обиде за мать.
В фольклоре гунантуна и других народов Меланезии встречаются также сказки о пасынках, преследуемых мачехой, о невестке, обиженной свекровью, и другие. В одном предании[12] рассказывается о злой мачехе, которая заставила детей вытаскивать из огня горячие камни. Дети бросились в море и превратились в рыб, а их отец убил за это свою жену. В другом рассказе[13] родители плохо обращаются с сыном, не дают ему есть. После различных приключений мальчик находит клад — раковинные деньги.
Однако сюжеты о бедных мальчиках, свекрови и прочие не характерны для меланезийского фольклора и, возможно, заимствованы у полинезийцев или даже европейцев, но они свидетельствуют о появлении в сказке меланезийцев сочувствия к обездоленному. Воплощением социально обездоленного в меланезийском фольклоре стал образ сиротки. Это объясняется определенными историческими причинами — тем, что в сознании людей установилась связь между образом сироты и распадом материнского рода. В ряде сказок гунантуна можно обнаружить следы борьбы между материнским и отцовским родом. Нет сюжетов, специально посвященных этой теме, но в отдельных вариантах встречаются эпизоды, отражающие такой конфликт. Так, в одном из вариантов рассказывается о мести мальчика родственникам с материнской стороны.
Мальчик повесил сушить незрелые бананы, а его родственники с материнской стороны (дядя и братья) съели их. Мальчик пожаловался отцу, а затем решил отомстить бесцеремонным родственникам. Он позвал их к себе, привел на ритуальную площадку и заколдовал: они превратились в камни, летучих мышей и т. п. Здесь отчетливо выражен конфликт между индивидуальной семейной собственностью и старыми родовыми обычаями и правилами. Сын жалуется отцу, который принадлежал к другому роду, но вместе с ним выращивал бананы.
Винтхайз[14] рассказывает подлинную историю тяжбы брата одного умершего гунантуна и его дяди с материнской стороны из-за раковинных денег, принадлежавших покойному. По обычаю раковинные деньги хранятся у дяди с материнской стороны. То Манг обещал отдать их дяде после того как соберет и продаст урожай со своего огорода. То Манг заболел. Дядя потребовал деньги от его брата — То Ивата, причем не 40–50 ниток, а 200 — все, что было у То Манга. Брат больного отдал дяде деньги на хранение, уверенный в том, что они будут розданы после смерти То Манга на его могиле, как этого требовал обычай. Однако после смерти То Манга дядя не отдал деньги и предложил То Ивату поделить их. То Иват отказался. Тогда дядя потребовал от него деньги своего покойного брата, якобы оставленные на хранение То Мангу. После длительной борьбы То Иват отобрал деньги у дяди и всем рассказал об обмане.
Эта подлинная история, лишенная элементов чудесного, рисует яркую картину ослабления материнско-родовых связей, развития корыстных личных интересов в ущерб родовым и показывает роль в этом раковинных денег. В рассказе отражены исторические условия, в которых возникли сказки о сироте.
Сказки о бедном сиротке представляют самый архаический вид «идеализации обездоленного». В них содержится народная оценка социального неравенства, возникающего в результате распада общинно-родового строя. Вместе с тем сиротка — первый «бытовой» образ фольклора, лишенный черт мифического персонажа. В сказке культурно отсталых народов тема сиротки служит центром формирования жанра волшебной сказки, выделяющейся из первобытного фольклора.
Сказки о сиротке не исследованы фольклористами. Анализ сказок о сиротке затруднен недостатком не столько чисто фольклорных исследований, сколько этнографических монографий о социальных отношениях в первобытном обществе. Без анализа этих отношений невозможно понять сущность образа сиротки и сюжетов, в которых он выступает.
Разбору сказок следует предпослать исследование об общественном положении сиротки в меланезийском обществе. Вопросу о положении сирот у одного из меланезийских племен посвящена работа Мейера «Сирота у гунантуна»[15]. Он рассматривает и анализирует три случая: положение ребенка, оставшегося без отца, без матери и круглого сироты.
Если ребенок лишается отца, мать вместе с ним возвращается в свой род. Покровителем ребенка становится брат матери. Сирота воспитывается вместе с его детьми (но брак с его дочерьми в этом случае запрещается).
Если умирает мать, ребенка берут ее родичи. Иногда, впрочем, отец получает разрешение от рода матери на воспитание сына, но только до наступления его зрелости. Гунантуна никогда не поручают воспитание ребенка мачехе. Женщиной-воспитательницей является или бабка — мать отца — или тетка — жена брата отца (брат отца и жена брата отца согласно господствовавшей в родовом обществе классификаторской системе родства считались его «отцом» и «матерью»).
В том случае, когда умирали и мать и отец, воспитание детей возлагалось, как и в первом случае, на брата матери. Дядя обязан был заботиться о племяннике и по достижении им зрелости заплатить за его вступление в тайный мужской союз. Мейер отмечает, что это долг дяди, к «которому его принуждает строгое общественное мнение под угрозой потери уважения»[16].
При отсутствии близких родственников сироту должны усыновить более отдаленные родичи со стороны матери.
Однако, отмечает Мейер, «круглого сироту» иногда обижают, даже если его воспитывают родичи с материнской стороны. Впрочем, подобное дурное обращение «не санкционируется и не прощается у гунантуна»[17].
По свидетельству Мейера, для обозначения сироты употребляются четыре термина: один из них — ling, он означает «лишенный чего-либо», «оставленный и потому живущий изолированно». Глагол lingling означает «жить в одиночестве, в стороне, быть связанным с небольшим числом лиц». Глагол valiling означает «воздерживаться», «устранить, устраняться», «избегать», «подавлять» и т. п. Второй термин — a nat nangur — имеет то же значение, что и первый. Третий — mat kan, то есть «человек, у которого кто-то умер», «лишенный чего-то», «осиротевший». Четвертый термин — a bul na rara. Это выражение означает «заблудившийся», «ненормальный», «отклонившийся от нормы». Последний
