— Ко мне иди, говорю, — и тащит меня к себе. — Хорошо, тепло на улице, — расстегивает на мне шубу и сгребает меня под полы своей куртки. — Ну вот, так лучше, — опять шепчет на ушко. А рукой уже шарит под моим свитером, тяжело дышит.
— Зараза, чуть меня не провела… — сжимает мне грудь и целует в губы. Мне бы обезумевшую от страсти львицу разбудить в себе, но из какого-нибудь зверья во мне только обезумевший от страха заяц. Так что я так и тыкаюсь беспомощно в его губы, как будто в пятом классе и целуюсь в первый раз. Конечно, в пятом классе так не целуются.
“Да отпусти же ты меня уже, у меня сердце остановится”, — думаю, а сама не хочу, чтоб отпускал. Мне вдруг стало абсолютно всё безразлично. И что на работу завтра, и что не высплюсь, и что вообще — завтра будет продолжаться, стартанет где застопорилась и опять колесом завертится моя обычная жизнь. Безразлично. Когда так целуют. Когда так желают моё тело. Когда так шепчут моё имя мне же в ушко. Какое там завтра? И вообще — через пару дней Новый год. Начнётся новая жизнь. Ну а пока — дайте мне уже в хлам, в осколки разбить эту.
Глава 7. Мармелад
Моя ты Киса! — залетаю к себе в квартиру, еле живая, утыкаюсь носом в своего рыжего лохматого кота. Мармелад — так его зовут, недовольно мявкает, ничего не понимая. Где это меня носит до ночи? Его, конечно, покормили, но заведенный порядок явно нарушен.
— Мармеладушек ты мой, рыженький ты мой оладушек, — шепчу в его косматую нечесаную шерсть, целуя в морду. — Котеночек ты мой дорогой!
Спохватываюсь. Соображаю, что надо бы поменьше шуметь. Дети спят давно, и совсем не надо будить их посреди ночи. А вот в гостиной зашевелились. Мама наверное не спит, ждёт. “Хоть бы сделала вид, что опять заснула” — думаю я про маму сама себе. Не могу, не хочу сейчас ни с кем разговаривать. Надо бы оставить себе этот вечер. Конечно, может, что-то я и смогу рассказать, но попозже, не сейчас.
Мармелад недовольно мяукает. Трётся у моей ноги. Раздеваюсь, разуваюсь, обняв себя, стою пару секунд у стеночки. Ещё чувствую его руки, его губы. Только от мыслей голова кружится. Надо как-то успокаиваться. Птолемеев вот собранный как черт, даже продукты мои мне вручить не забыл, когда я от него к подъездной двери поскакала.
А вышло как? Паша уже тащил меня в машину. Вот взял просто, поднял и понес. Открыл дверь, я там что-то ещё сопротивлялась вяло, рассказывала, что мне на работу, что детей нужно будить рано, готовить завтрак, одного вести в школу, другую в садик. Паша так разошелся, что пообещал всех накормить и развести, лишь бы я заткнулась и садилась в машину. Я протестовала, что-то доказывая. А потом у него зазвонил мобильник.
Птолемеев ответил, сразу стал серьёзным. Спросил, что случилось? Говоря, смотрел на меня. Я поняла, что там что-то важнее, чем наши с ним заигрывания. А Паша закончил разговор, извинился, объяснил, что ему нужно ехать. Поцеловал меня ещё раз, обнял, сказал, чтоб не грустила, и мы ещё увидимся. И был таков.
Вот так. Вот и всё. Расстались мы, вроде как, хорошо. С таким сладким и нежным поцелуем на прощание. С другой стороны, в следующую же секунду Птолемеев уже как будто был и не со мной. Переключаться он умеет мгновенно.
А что делать? Тискаю котеньку. Целую в морду. Мармелад в шоке, но терпит. Двое маленьких детей в квартире, он привыкший.
Отпускаю кота на пол. Тихонько топаю в ванную. Там умыться, поплакать чуточку, посмотреть на свой фингал. Отёк и синяк ещё ладно. А вот борозды эти побуревшие, эти ссадины — чем их замазать? Такого опыта маскировки, к счастью, у меня нет. Переоделась и пошла спать. Сон, конечно, не идёт. Мысли только о Пашке. Кто бы сомневался. Мармеладик пришёл, прыгнул на мою кровать, устроился в ногах.
— Киса, киса, — тихонько позвала я. Мармелад не шевельнулся, устроился удобнее, сделал вид, что спит. А с утра будет когтями мне впиваться в ногу. Чтоб проснулась и покормила. Но не больно. Тихонько. Знает, что я его когти не жалую.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Бедный котик. Пришёл сам, уже в возрасте, не котенком. Но и не стариком. Года четыре назад как пришёл. А тут дети. И ногти ему красили, и шерсть стригли. Усы как-то еле спасла — отняла у Сашки ножницы. Совсем без царапин на детских ручках не обошлось, а всё же кот многое стерпел.
Лохматый Мармеладик, конечно, обормот. И шерсти от него по всей квартире. Стричь никогда не возила — как-то жалко. А чесать его — и чесалку, как её там по модному — фурминатор? Чесалку эту сломаешь… Дети вычесывают. Лешка приловчился. Кот терпит.
А Мармелад он у нас — потому что любит мармелад. Нельзя котам сладкое. А эта морда рыжая выпрашивает. Вообще он больше шоколад любит. Гематоген тоже — урчит аж, как просит. Но первым делом детки накормили его сгущенкой с мармеладом. «Сгущенкой» кота называть не стали — он же мальчик. А «Мармелад» прижилось.
И как я потом только не объясняла, что сладкое котам нельзя! Запрещала! Но дети же… Как-то в сердцах сказала, что от сладкого Мармеладу будет плохо и он может умереть. Ой, реву было!
Съел что-то не то Мармеладушка. Стащил. Забрался, довольный, с конфетой в зубах на холодильник — Саша в слёзы. Котик не то съел, котик теперь умрет?
Животных дети мои любят зато. Кот этот — член семьи.
Урчит чего-то. Голову поднял, смотрит на меня.
Не сплю я, Мармеладик. Мыслями разными голова забита. И жизнь свою уже всю в мыслях и так и эдак перевертела. И про Пашку не думать ни секунды не могу.
Не знаю, что дальше? Не может же быть, что всё? Хотел бы он уехать, уехал бы, когда я сказала: «Прощай». А он ответил, что на мужа моего плевать ему…
А что я? Плохо или хорошо, а с Петром мы прожили почти семь лет. Кажется, это какой-то критический срок для брака. Кризис семи лет. Вот и наша семья этот «кризис» не выдержала. Или я одна…
Не хочу об этом. Перевернулась на другой бок. Подождала, когда котёнька в ногах опять удобнее устроится.
Паша не идёт из мыслей. Руки его на теле как будто чувствую, губы помнят наши поцелуи. Сердце тоже помнит. Потому что заухало тут же тяжко. Должно быть легко, а мне тяжко. Когда непонятно, всегда тяжело. А кроме меня у моих детей никого нет. Мать моя уже в возрасте — не в счёт. Бывший муж — тем более.
Нельзя мне с ума сходить из-за мужика, хоть и такого желанного.
Утро вечера мудренее. Так говорят. Мармеладик потянулся, высунув и прикусив розовый язык. Давай спать, котенька, завтра будет новый день.
Глава 8. Яблочное утро
Утром еле живая. Поняла, что будильник звенит, глаза открыла, услышала шум на кухне. Там уже хозяйничала мама. Ну вот и начался новый день.
Похлопала я глазами, потёрла веки ладонями. Случайно дотронулась пальцами до ссадины своей, от боли поморщилась. Как будто проснуться помогло.
Скинула одеяло, выползла из кровати. Пол холодный. Пошарила ногами тапочки. Один нашла, а второго нет. Огляделась — лежит второй поближе к двери. Дошла, подцепила ногой.
Мармеладик этим утром меня не будил. А всё потому что уже сидел на кухне и кушал.
— Доброе утро, — буркнула я, заглянув. Мама кивнула, я пошла в ванну.
— Детей пора будить, — крикнула мама вдогонку. Я посмотрела на часы. Да — пора.
— Когда я вернулась, мама спросила:
— Рассказывать будешь?
— О чём? — не глядя на неё, спросила я. Дома прохладно. По утреннему так бодрит. Форточка открыта настежь. Ну и пусть проветривается. Дети зайдут, закрою.
— Налей мне чаю, мам.
— Сама встань налей, я кашу варю, — мама бросила ложку в мойку. — Так где ты была вчера? Что вернулась пьяная и с подбитым глазом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ты меня не отчитывала и не начинай. И на гулянки я никогда не ходила, — вдруг разозлилась я. — А глаз подбит — так поскользнулась и в столб. Вот и вся история.
И ведь нельзя сказать, чтобы неправда.
Может, этот разговор и продолжился бы, но проснулись дети.
Собрать сонных деток тот еще квест, Лешка хоть как-то помогает, но по-настроению. Тоже может вредничать. Сашка с утра вредничает почти всегда. Это только в мультиках счастливая родительница печет блины и варит какао. А в жизни ты сидишь и пытаешься накормить чад своих кашей, которую они не едят.
