Открытие убедило Войтова, что с Ванзаровым следует держаться исключительно любезно. А Шереметьевскому намекнуть, какой ветер может его сдуть. Вязать интриги и поддерживать нужные связи было настоящим талантом дежурного чиновника.
Ровно в назначенное время, минута в минуту, в приемной появился не слишком высокий, но и не слишком низкий господин, плотного телосложения, с крепкой, почти бычьей шеей, что говорило о недюжинной физической силе. С ним влетел уличный холод, или Войтову стало отчего-то зябко. Быть может, его приморозил взгляд, не обещавший ничего дурного, но и не суливший ничего хорошего. Такой особый взгляд, который трудно выдержать хорошо воспитанному чиновнику.
Невольно вздрогнув, Войтов вышел из-за стола и особо приветствовал посетителя. В ответ получил холодный кивок.
– Господин директор вызвал меня, будьте любезны доложить, – сказал Ванзаров без капли обходительности.
– Сию минуту, – ответил Войтов и, мягко ступая, пошел к двери кабинета. Про себя же отметил, что счастливый избранник выглядит столь мрачно и безрадостно, будто ему предстоит не повышение, а поездка в Туркестан.
Войтов забежал в кабинет и сказал только: «Ванзаров».
Настроение шефа показалось странным. Эраст Сергеевич не прикоснулся к поданным бумагам, бродил по кабинету и будто испытывал физические муки, то и дело дергая галстук и манжеты. Директор пребывал в крайней степени раздражения, если не сказать расстройства. Причины Войтову были неясны, а потому вызывали интерес. Зволянский махнул рукой, что означало «проси!», и заставил себя сесть за стол.
Ванзаров вошел и сдержанно поклонился. Ему указали на стул, который был приставлен к резному краю стола. Чиновник сыска сел и молча уставился на директора, будто желал только усложнить задачу, над решением которой Эраст Сергеевич бился со вчерашнего дня и не был уверен, что нашел нужные слова.
– Докладывайте, – резко бросил он и принялся перекладывать бумаги перед собой.
– Прошу простить, о чем?
И ведь понимает, стервец, что от него требуется. Так ведь нарочно мучает!.. Доводы рассудка Зволянский оставил при себе.
– Доложите об успехах ваших розысков за последние два дня, начиная с утра 27 октября.
– Успехов нет, – ответил Ванзаров, не опустив взгляда.
Эраст Сергеевич ощутил прилив уверенности.
– А что же так? Столько усилий приложили. И в гостинице «Виктория» опрашивали обслугу и портье, и в доме на Гороховой дворника терзали. И в Литовский замок не поленились наведаться. И даже в больницу умалишенных. И никаких результатов? Удивляете, господин Ванзаров, так непохоже на вас…
– В Литовском замке мне отказали в проведении розыска. В больнице ординатор сообщил, что мадам Иртемьева пребывает в каталепсии.
– Надо же! – Зволянский всплеснул руками. – Какой провал! И у кого? У самого бесподобного Родиона Георгиевича Ванзарова… Подумать только…
Ванзаров сидел не шелохнувшись. Даже глазом не моргнув. Зволянский ощутил новый прилив сил. Он встал и строжайшим образом стукнул кулачком по столешнице.
– Отдавая дань вашим талантам, хочу напомнить, что вы – чиновник полиции, – повышая голос, начал Эраст Сергеевич. – То есть обязаны выполнять приказы, а не заниматься самодеятельными розысками. Вам было дано подобное поручение?
– Никак нет.
– Вот именно! Более того, пристав Вильчевский установил, что смерти в гостинице «Виктория» и на Гороховой имеют естественную причину. Почему посмели действовать против фактов?
– Потому что это убийства.
– Выбросить из головы эту глупость! – Зволянский сорвал голос и закашлял. – Это приказ…
Ванзаров встал.
– Слушаюсь.
– Нос не совать ни в Литовский замок, ни в больницу.
– Так точно. Могу идти?
И хоть Ванзаров не был великаном, Зволянскому показалось, что его сейчас схватят, завяжут узлом и выбросят в Фонтанку. Такая сила исходила от внешне сдержанного чиновника сыска.
Эраст Сергеевич нервно замахал рукой, указывая, чтобы Ванзаров сел. Тот подчинился. Зволянский и сам плюхнулся в кресло.
– Запомните: никаких дел не было и нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Так точно.
– Да хватит вам! – обиделся Эраст Сергеевич. – Что вы заладили… Изображаете служаку… Не понимаете, какую кашу заварили?
Ни один волосок усов Ванзарова не дрогнул.
– Прошу простить, никак нет, – ответил он.
– Эх, Родион Георгиевич… Сделали одно доброе, но частное дело, а главное-то упустили!
– Поэтому позволили себе…
– Да не о том речь! – директор выразил искреннее раздражение. – Как могли упустить machina terroris? Как позволили, чтобы аппарат исчез и теперь неизвестно в чьих руках находится? Как с вашим умом совершили такую непростительную оплошность?
Бесполезно напоминать, что ничего подобного от Ванзарова не требовали. Ну, почти не требовали.
– Эраст Сергеевич, позвольте говорить напрямик? – спросил он.
Ему позволили.
– Обязан разъяснить: machina terroris не существует. Это выдумка, а вернее, большая ошибка господина Иртемьева, в которую он верил и поплатился за это. Все прочее – пустые фантазии.
Зволянский удовлетворенно кивнул.
– Фантазии? А как же погибшие, причину смерти которых вам не удалось установить? Как быть с ними?
Ванзаров промолчал.
– Так вот, драгоценный Родион Георгиевич, у нас имеются неопровержимые факты, что machina terroris – не выдумка, а настоящее. Более того, поисками этого аппарата заняты чрезвычайно опасные личности.
– Желаете, чтобы я продолжил розыск? – спросил Ванзаров.
Эраст Сергеевич величественно взмахнул рукой.
– Нет! Уже не желаю! Вы опоздали, Ванзаров! С вашей хваленой логикой и сообразительностью сели в лужу, опростоволосились, дали маху, проворонили, нет, хуже того – вы ошиблись! И теперь на вас несмываемое пятно позора! Был у нас в полиции единственный сыщик, не знавший поражений, да весь вышел. Все, конец. Раз не верите, что аппарат, который может натворить неисчислимые бедствия, существует, то и спросу с вас нет. Возвращайтесь в сыск, занимайтесь кражами в бакалейных лавках. Там вам самое место. А machina terroris будут искать другие, настоящие таланты. И с Божьей помощью сыщут… Все, более не задерживаю.
– Благодарю за откровенность, – сказал Ванзаров, поклонился и вышел.
Оставив дверь кабинета широко распахнутой, а чиновника Войтова в сомнениях: что-то не похоже, чтобы после обещания должности счастливчик вылетал в эдаком ледяном бешенстве. А различать эмоции Войтов умел. Все-таки в департаменте полиции служит, не в посудной лавке.
6Екатерининский канал
Октябрь кончается. Не пройдет и двух недель, как каналы и речки столицы встанут во льду. А еще через недельку Нева оденется в белый панцирь. Сезон перевозок окончен. Уже такие волны, что на большую воду сунуться боязно, не то что пассажиров везти или поклажу.
Лодочник Портнягин привязал канат к причальному кольцу, вделанному в гранит канала, и с тоской подумал, что заработать до зимнего безделья уже не придется. Лодчонка его отслужила и этот год, с апреля таская на себе мелкие грузы и господ, желающих приятно провести время, качаясь на волнах. Да только платят мало, а речная полиция чуть что – требует патент. Откуда у Портнягина патенту взяться. Только и живет, что с мелкого извоза. Кому бочку перевезти, кому мешки с капустой. Мечтал построить большую лодку, чтобы под парусом катать веселые компании в Финском заливе. Там и заработок другой, и уважение. Да только мечты остались мечтами. Летом некогда, а зимой руки не доходят: то свою лодку законопатить, то приятелям с мелким ремонтом помочь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
По добру, Портнягину уже давно пора было браться за весла, плыть на Васильевский, вытаскивать лодку на берег и волочь в зимний сарай. Да только все надеялся заработать лишний рубль. Тут, на канале, о заработке и думать нечего. Кто захочет кататься по вонючей канаве, да еще в осеннюю непогодь. Умом Портнягин понимал, но еще на что-то надеялся. Как надеется русский человек на удачу, несмотря ни на что.
