сигнал? — латиноамериканка указала взглядом на русского. — Чё за революция в стакане воды? Ты не пошутила?
— Я никогда не… — японка на автомате надела самое серьёзное выражение на лицо.
— Ой, завязывай! Ты ржёшь больше нас, только не показываешь! Потому что молча и в душе!
— Пента… — Миру пропустила мимо ушей разоблачение и минуты полторы излагала аргументы и выводы. — Концентратор Рыжего отзывается ему только потому, что он только к нему и тянется. Инерция мышления! И у него, и у всех.
Виктор не понял, пришлось объяснять второй раз для персонального слушателя.
— Для именно тебя, — она коснулась пальцем лба одноклассника. — Интерфейс — это двери. Я готова поспорить, что ты видишь и другие, так?
В Седькова, несмотря на позднее время, впились три пары внимательных глаз.
— Смутно, — пренебрежительно фыркнул Виктор, даже не думая отрицать, потом чуть задумался. — Знаешь, оно как без очков смотришь. Размыто и нечётко получается. А что? Не должен?
Латиноамериканки многозначительно переглянулись с японкой.
— А ты никогда часом не пробовал… — последняя не договорила, потому что не вышло.
Потому что Рыжий хмыкнул, пожал плечами и над столом без её малейшего усилия вспыхнул кубик первого из приложений в её списке виджетов.
— Это он включил? — сипло спросила зачем-то Мартинес, которая и так мониторила все процессы через интерфейс умного дома.
— Ты же сама видишь. Да. — Миру демонстративно подняла вверх руки и раскрыла свой профиль на всеобщее обозрение.
Хамасаки-младшая к активации не имела никакого отношения — стало видно даже единственному чистому натуралу из присутствующих.
— Давно так можешь? — все взгляды снова скрестились на Седькове.
— Это был первый раз. Ты сказала, что оно как свой концентратор включить — я и попробовал.
— А чего раньше молчал? — Эрнандес стала похожа на задумчивого тигра.
— Не пытался потому что! Ну, думал, неприлично! Это как по улице идёшь — а на окнах занавесок нет. Ты, вот лично ты, будешь в чужие окна заглядывать?! Тем более, руки туда совать? Просто потому, что можешь?! — Виктор изобразил спущенный шарик. — Я, кстати, думал, что все так могут. Ещё на дуэлях удивлялся — какие все благородные, есть табу, которые никто не нарушает.
— А ведь с такой логикой даже не поспоришь, — подвела итог младшая Хамасаки отстранённо. — Если тоже с позиции логики. Ты думаешь, что все думают так, только потому, что ты сам так думаешь.
По лицам одноклассниц было видно, что они полностью согласны, только не хотят этого говорить вслух.
— Ну и не спорь с моей логикой, — взгляд Рыжего заблестел и сфокусировался на обнажённых молочных железах двух одноклассниц, сидевших напротив. — Чё, выяснили, что хотели? Погнали по кроватям?
Пульс Седькова, если верить расширению, участился вместе с дыханием.
— Ещё есть здравый смысл, это отдельная, м-м-м, плоскость, — Миру устроилась поудобнее, потому что общаться предстояло долго. — Он не то чтобы лежит отдельно от логики, даже и от твоей; но я бы тебе всё же предложила иногда смотреть на вещи и с его позиций.
— Со стороны здравого смысла? — несмотря на связную речь, "брат" здесь и сейчас отсутствовал.
Его внимание было предсказуемо и полностью поглощено голой грудью Мартинес, с которой успешно боролись за пальму первенства буфера Эрнандес.
* * *
— Тс-с-с, вон, ждут. — Мартинес, на каждом шагу изображая первоклассника с рюкзаком за спиной, указывает взглядом в сторону школьных ворот.
— Я стал чуть лучше видеть, даже Толстого отсюда различаю. — Вчера у меня действительно как будто произошёл определенный прорыв.
Во всяком случае, расширение на здоровье глазные мышцы уже вторые сутки полирует (и регулярно вываливает об этом отчёты в интерфейс, даже когда сплю).
— Идите к братве, я сам туда подойду. Потом к вам присоединюсь.
Вопреки моим ожиданиям, беседа с Рашидом начинается не по моему сценарию.
Завидев меня, выходящего на аллею, он молча отделяется от своих и так же молча подходит ко мне.
Его рука лезет в карман и протягивает мне пухлую пачку банкнот.
Раз он ничего не говорит, то и я не буду.
Пересчитываю деньги и лезу в карман за сдачей.
Глава 3
— Мне чужого не надо.
Поскольку Рашид стоит руки по швам и не двигается, засовываю купюры ему в нагрудный карман.
Его единственный здоровый глаз удивлённо моргает:
— И больше ничего не скажешь?
Вопрос застаёт меня в тот момент, когда я поворачиваюсь к нему спиной, чтобы идти к девчонкам.
— А что ты ещё от меня хочешь услышать? — приходится развернуться обратно.
Поспать сегодня ночью толком не вышло: Миру терроризировала меня на кухне практически до утра. Причём вовсе не по тому поводу, блин, который хотелось бы видеть в исполнении молодой и красивой… чуть не подумал, "тёлки".
Уже даже мыслить начинаю лексиконом Мартинес, ужас.
Латиноамериканки, в отличие от нас, позевали рядом на высоких барных стульях лишь первые полчаса. Потом, понаблюдав за моими занятиями и уничтожив вторую стеклянную сковородку еды (готовила снова японка), они решительно откланялись и пошли досыпать. Мартинес уже не ломала ваньку и стены их спальни сделала непрозрачными.
Мне же досталась целая серия "учебно-тренировочных упражнений от Хамасаки" на какое-то там слияние с новым либо экспортированным нейропрофилем. Говоря по-простому, на кухонном столе разложили четыре концентратора — а я под руководством "сестры" учился "быстро открывать двери", причём гаджеты латиноамериканок были намеренно прикрыты какими-то видами защиты.
Если мыслить по аналогии, очень похоже на отработку простых подходов под передней рукой в боксе, но это именно что по аналогии.
— Я сейчас не смогу точно рассчитывать дистанцию. — Толстый указывает пальцем на тот свой глаз, которого в данный момент нет. — Как противник не стою ничего против ударной школы, с которой и здоровым не каждый раз справлялся накануне.
— Мне тебя пожалеть или посочувствовать?
— Можно, конечно, попытаться задавить массой и заняться борьбой но тогда я с одной стороны вообще ничего не увижу. — Такое впечатление, что ему нужно озвучить какой-то определенный свод текста. Обратная связь собеседника не нужна. — Снова затык.
Интересно, что это может быть? Он сейчас похож на бота.
— Зачем ты мне всё это говоришь?
Я всегда, в том числе в силу опыта, крайне скептически относился к историям из разряда "пришёл — увидел
