Сразу начались неурядицы. Доски настила выдерживали орудия и автомашины, но расползались. Артиллерийские битюги проваливались в щели, ломали ноги, падали; образовывались заторы. Лошадей приходилось пристреливать и сбрасывать в реку. В щелях застревали колеса орудий и автомашин, бойцы и работники штаба тащили их на руках. И все же переправа шла.
Вдруг дождь неожиданно прекратился. Тучи быстро расползлись, и полная луна ярко осветила местность. Противник сразу же обнаружил переправу и открыл по мосту артиллерийский огонь. Снаряды рвались все ближе. Вскоре к артиллерийскому огню прибавился автоматный: вражеские автоматчики засели в станционных помещениях.
Решение пришло почти мгновенно. Катуков приказал командиру стоявшего рядом тапка сержанту Капотову скрытно прорваться к вокзалу, выбить оттуда автоматчиков и поджечь несколько деревянных зданий.
Вскоре автоматные очереди прекратились, а затем у вокзала вспыхнул пожар. Положение сразу изменилось. Ослепленные пламенем, вражеские артиллеристы уже не могли вести прицельный огонь. Переправа пошла полным ходом. Танки подходили к мосту, продолжая отстреливаться от наседавшего противника. Многие тащили на прицепе подбитые боевые машины или грузовики: Катуков приказал ничего годного врагу не оставлять.
С первыми машинами переправились на другой берег Катуков и Бойко. Насквозь промокшие и продрогшие, они только сейчас почувствовали, какого нервного напряжения стоила им переправа бригады. После войны Катуков отметил в своих мемуарах: «Тем, кому удалось остаться в живых, переправа через железнодорожный мост, наверно, запомнилась навсегда. Недаром танкисты прозвали этот мост „чертовым“.
На правом берегу Зуши заняла оборону 13-я армия. Подходили и другие соединения. Фронт, преградивший путь врагу к Москве, начал стабилизироваться. 4-я танковая бригада была отведена во второй эшелон 50-й армии.
Утром 12 октября Катукова вызвал к телефону Федоренко.
– Ну, спасибо! – радостно заговорил он, ответив на приветствие. – Вы хоть толком знаете, с какими силами противника дрались?
– Знаю.
– Видимо, не все. Лучшие свои соединения Гудерин против вашей бригады бросил. Тут у нас один из большого начальства сказал, что у вас полководческий зуб прорезался… Если бы даже несколько танковых дивизий так потрепали группу Гудериана, то и это было бы большим успехом. А тут бригада!
Федоренко говорил дольше обычного, что-то, видимо, хотел сказать конкретное, но так и не сказал.
Вечером смысл недомолвок Федоренко прояснился. Радио передало Указ Президиума Верховного Совета СССР «О награждении орденами и медалями начальствующего и рядового состава танковых войск Красной Армии». Диктор перечислил фамилии 32 воинов 4-й танковой бригады. Катуков и Бойко были награждены орденами Ленина. Затем был объявлен отдельный Указ о присвоении звания Героя Советского Союза сержанту Ивану Тимофеевичу Любушкину. Награжденных поздравляли, качали. Смущенный Любушкнн краснел и растерянно повторял:
– Почему мне одному, все воевали…
Да, воины 4-й танковой бригады имели все основания для ликования. Прибыли они на Орловское направление, когда врагу удалось прорвать оборону советских войск. Танковые соединения Гудериана двигались тогда по 80–90 километров в день. Бригада сбила этот темп до 7 километров. А ведь противник все время имел многократное превосходство, в отдельные дни в десять и более раз. Каждый километр продвижения давался противнику ценой огромных потерь. Впоследствии Гудериан признал в своих мемуарах, что из-за тяжелых потерь «исчезли перспективы на быстрый и непрерывный успех». И в этом немалая заслуга воинов 4-й танковой бригады.
Бои под Орлом и Мценском с особой силой выявили незаурядные командирские способности Катукова. Да, прав был тот большой начальник, о котором говорил Федоренко, отметивший, что у Катукова «прорезался полководческий зуб». Удачно это выражение или нет, но смысл его, безусловно, правилен.
16 октября Катукова вызвали в штаб 50-й армии. «С Вами будет говорить по ВЧ Верховный Главнокомандующий», – объявили ему. Поздоровавшись, Сталин спросил о боеспособности бригады. К этому вопросу Катуков был, разумеется, готов и, как-то сразу успокоившись, кратко доложил о главном: бригада готова к новым боям. Верховный Главнокомандующий, видимо, довольный ответом, приказал как можно быстрее прибыть бригаде в район Кубинки.
…Волоколамское направление! Как часто упоминалось оно в сводках Совинформбюро во время битвы под Москвой! Именно на Волоколамском направлении противнику удалось вбить наиболее острый клин в оборону советских войск и выйти на ближние подступы к Москве. Здесь стала насмерть стяжавшая себе вскоре легендарную славу 16-я армия под командованием генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского. В ее состав была включена и 4-я танковая бригада.
6 ноября к КП Катукова подъехала легковая машина в сопровождении броневика. Из машины вышел Рокоссовский.
– Вольно! – остановил он кинувшегося навстречу Катукова и обнял его. – Здорово, Катуков! Давненько не виделись, ну пойдем к тебе, расскажешь, что ты там натворил с Гудерианом.
За импровизированным ужином Катуков рассказал о бригаде, о том, как она готовится к боям и как воевала. Рокоссовский обрисовал обстановку в районе 16-й армии.
– Превосходство противника, особенно в танках, многократное. Тут как раз будет очень полезен твой опыт боев под Орлом… Попробуй обобщить, – предложил Рокоссовский, – в виде памятки или инструкции, что ли.
– У меня есть кое-что. Начал еще в Сталинграде. – Катуков вынул из походного сейфа папку и передал ее Рокоссовскому.
– «Инструкция танкистам по борьбе с танками, артиллерией и пехотой противника», – прочитал Рокоссовский и стал бегло просматривать брошюру. – Интересно… Как раз то… Тут и танковые засады, атаки на максимальной скорости… Интересно, очень интересно… Очень правильно о разведке: в подвижных формах боя она должна простираться на десятки километров…
Разговор с Рокоссовским приятно взволновал Катукова. Перелистывая только что одобренную Рокоссовским инструкцию, Катуков почувствовал облегчение. «Какой из меня теоретик!» – бывало, сомневался он, работая над инструкцией. В то же время он чувствовал потребность обобщать боевой опыт, извлекать из него наиболее эффективное, имеющее перспективу. Оценка Рокоссовского укрепила эту потребность.
Радовали и интерес, с каким расспрашивал Рокоссовский о боях бригады под Орлом, и высокая оценка его, Катукова, решений и действий в этих боях. Это ощущение ничего общего не имело с чувством удовлетворенного тщеславия. Катуков всегда был далек и от тщеславия, и от благодушной удовлетворенности достигнутым. Все было проще: мнение столь талантливого военачальника подтверждало, что он, Катуков, стоит на правильном пути в своих исканиях. Это и радовало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
