За всеми этими разговорами Кулинич, не уделяя достаточно внимания игре, два раза остался козлом. Уходить побежденным он посчитал оскорбительным для чести мундира и поэтому задержался еще, чтобы преподать урок дружинникам. В паре с Кротом взяв реванш и в довершение навесив соперникам "яйца", он заметил, что времени уже "ого-го", и пора бы действительно взяться за спекулянтов.
Тяжко вздохнув, опер уже хотел идти, но тут оказалось, что ближайший спекулянт фактически у него в руках. Ребята собрались на операцию. Накануне Крот договорился по телефону с неким Андреем о покупке у него наручных часов по явно завышенной цене, и сейчас собирался взять этого Андрея и пустить его по административке за "незаконную продажу по ценам, превышающим…". Как понял Кулинич, это была уже отработаная процедура: подставной покупатель задержание — протокол — статья 1502 — судья — штраф с конфискацией. Отделению регулярно сыпались "палочки", а Крот тренировал своих ребят для более серьезных дел.
Естественно, опер заявил, что примет участие в операции и договорился о получении задержанного спекулянта в свое распоряжение.
Возле дежурной части его окликнул Петрович, дежурный по отделению:
— Але, Николаич! Это для тебя, кажется. Тут ребята жилой сектор отрабатывали…
Петрович почему-то ко всем обращался исключительно по отчеству и на "ты" и к своим коллегам, и к гражданам, и к задержанным. "Ну, че, Сергеич, подписывать будешь", — добродушно говорил он арестованному и при этом так искренне улыбался, что задержанный тоже расплывался в улыбке как дурачок, совершенно забывая, что ему светит лет пять срока. Единственным исключением для Петровича был начальник отделения, именовать которого Владимирычем он решался только за глаза.
— …Нашлось двое свидетелей, как накануне убийства этот сукин сын Фотиев поругался с каким-то черным. Но не тем, что у нас отдыхает, а другим, вроде бы, спекулянтом. Вот протоколы, почитай.
Эмоциональная оценка потерпевшего не вызвала у опера протеста. Так испортить показатели отделения, позволив убить себя в конце квартала, мог только законченный сукин сын.
В показаниях утверждалось, что накануне вечером Фотиев на лестнице бурно объяснялся с неким гражданином упомянутой национальности, о котором известно было лишь то, что это оптовик, регулярно носивший в общежитие партии товаров. Ни имени, ни подробностей внешности очевидцы не сообщили. Хотя у Кулинича возникли определенные сомнения относительно искренности свидетелей, но протокол составлял зампорозыску Хусаинов, и если уж он не смог вытянуть у свидетеля всей правды, значит уже ничего не поможет. Не исключено, впрочем, что свидетель действительно не знал имен.
Вот и стало ясно, о чем расспрашивать спекулянтов.
Все вышло удачно. Продавец явился на встречу один, товар принес с собой и, как только взял деньги, был немедленно повязан. Формальности заняли около часа времени. Следовало составить рапорта о доставлении нарушителя, административный протокол, получить объяснение с "покупателя" и составить протоколы об изъятии полученных продавцом денег и добровольной выдаче купленных часов. Для протоколов пригласили двух понятых, за которыми пришлось бегать на второй этаж и еще уговаривать. Последний документ — расписка "покупателя", что деньги ему возвращены — и дело можно было передавать на рассмотрение.
Здесь Кулинич несколько изменил обычный ход процедуры. Он увел задержанного к себе в кабинет и долго втолковывал ему, что теперь дело плохо, его отчислят из Университета, он попадет "на учет" как спекулянт и тому подобное. Уже через двадцать минут задержанный "потек" и согласился ответить на некоторые вопросы в обмен на заминание дела.
Последующая беседа дала кое-какую полезную информацию. Торговец, который оказался никаким не Андреем, а вовсе Никитой, немного знал замаячившего в деле пока что анонимного кавказца, носящего оптовые партии товара в общежитие. И даже не одного, а двух. Работали они, по его словам, в паре, появлялись регулярно то один, то другой. Одного, который постарше, звали Рустам, а более молодого — Шамиль. Скидывали они товар десятку своих знакомых, а те распродавали более мелкими партиями. Никита знал только одного из таких "дилеров" и, немного поупиравшись, назвал его имя и номер комнаты — Антон, 417.
Задержанного спекулянта Кулинич отпустил с миром. Изъятые часы (супермодные "Командирские") хотел сперва оставить себе, но, вспомнив о щепетильности Крота в таких вопросах, вернул Никите, отчего тот совсем развеселился, и чтобы испортить ему настроение, опер на прощание пообещал помочь, если впредь возникнут сложности: "Вы, как наш секретный сотрудник, можете рассчитывать…". Благодаря усилиям журнала "Огонек" и иже с ним, в последнее время слово "сексот" стало страшнейшим оскорблением, и большинство граждан скорее согласились бы умереть под пытками, чем пойти в "секретные сотрудники". Услыхав, кем он теперь стал, Никита ушел с такой кислой миной, что опер искренне порадовался. Теперь он никому ни за что на свете не расскажет, что Рустамом заинтересовалась милиция.
"Ну вот, — рассуждал Кулинич, — есть ниточка к Рустаму. А как ее реализовать? Если Рустам действительно имеет отношение к убийству, то, скорее всего, здесь появляться больше не станет, во всяком случае, какое-то время. Хотя, черт его знает, если он уверен, что доказательств на него нет, то скрываться — давать лишний повод для подозрений. Может и придти как ни в чем не бывало. Хорошо, допустим, придет. И как же до него добраться? Поставить наблюдение за комнатой Антона? Оптовик может приходить раз в неделю, кто же станет столько сидеть в засаде? Да и вообще, кто станет сидеть? Людей для этого у нас нет. Можно обратиться к следователю, пусть заказывает Семерку. Нет-нет, нереально: ему не дадут, да и не сделает тут ничего хваленая Семерка. Общежитие — здесь не замаскируешься. Потом, сколько может быть у этого Антона контактов? Он же спекулянт — по нескольку десятков в день, всех отследить совершенно нереально! Значит, придется с ним беседовать и пытаться получить информацию о Рустаме. Может и не знать. С какой стати оптовик станет оставлять сведения о себе? Нет, не может быть, чтобы ничего о нем не знал. Конспирации их не учили. Но может просто не сказать. Конечно, добровольно не скажет, прошли те времена. Надо будет припугнуть. Чем? Он — спекулянт, значит, найдется, чем. Итак, решено: берем в оборот этого Антона."
В паспортном столе общежития опер выяснил фамилию и другие данные Антона. Проживал он в комнате один. Это навело на мысль, что Антон — не простой студент. Да и семнадцатая комната считалась в некотором роде привилегированной.
"Социальный статус" обитателя 417-й выяснить оказалось нетрудно. Антон Аверченко вот уже два года занимал пост председателя студкома одного из факультетов. Невесть какая шишка, но, если окажется вредным, может получиться скандал. По опыту Кулинич знал, что самое отвратительное по нынешним временам — это нарваться на такого вот общественного активиста мелкого размера.
Простой студент (если он, конечно, не юрист — об этих разговор особый) знает свое место. С другой стороны, если вдруг попадется действительно солидный человек типа замдекана или какой-нибудь профессор, то он по положению своему скандала боится. С таким спокойно и по-деловому можно договориться. А вот всякая мелковажная шелупонь вроде председателей студкомов — это что-то! До хрипоты будет права качать и после не успокоится. Таким чем больше скандала, тем лучше. Они на этом популярность имеют. Сейчас ведь кто громче крикнет, тот и прав. А начальство с молодежью заигрывает. Те почувствовали слабину — и наглеют раз от разу.
Настроившись на неприятный разговор с Аверченко и очень вероятный скандал, Кулинич уже собрался отправиться в гости к Антону, но в коридоре столкнулся с начальником отделения майором Валентиновым.
— Ты чего бездельничаешь? — как всегда, начал тот.
В ответ Кулинич подробнейшим образом расписал ему свои поиски в мире спекулянтов, естественно, кое-что приукрасив и дополнив постоянно возникавшими на пути трудностями.
Начальник отделения очень любил быть в курсе всех дел, и чем больше информации ему сообщить, тем выше он оценивал работу подчиненного. Правда, пользоваться этой чертой начальника для завоевания его расположения коллеги не торопились. Еще одна черта руководителя состояла в том, что, получив хоть какую-то информацию, он тут же начинал строить планы, организовывать суперхитрые ОПЕРАЦИИ и задействовать в них всех подчиненных, кого мог найти.
Так, например, однажды кто-то из оперов, застигнутый Валентиновым за забиванием "козла" в рабочее время (любое время у него автоматически считалось рабочим), пытаясь задобрить начальника, выложил ему агентурную информацию о том, что студент такой-то, прогуляв много занятий, достал фальшивую медицинскую справку для оправдания прогулов. В результате доложившему, а также еще двоим ни в чем не повинным сотрудникам отделения пришлось два дня пахать как проклятым, ибо Валентинов придумал ОПЕРАЦИЮ по выявлению подделки документов. Опера перерыли личные дела нескольких сот студентов в поисках поддельных медсправок.
