Кое-кто зааплодировал.
Должно быть, это были Танины соседи по двору или сослуживцы, не попавшие в колонну.
Война
Ночью, конечно, полегче. И света мало, и есть где утаиться. Да и спать ему хочется. А кому не хочется? Часа два урвал, и порядок. Он, немец, тож не дурак. Днем оно, конечно, понятно, чуть голову высунул – и каюк, натурально. Стрельнет, и мозги в разные стороны. А ночью – дело другое. Ночь к стрельбе не сподручна. Но ночь она еще когда настанет! Дожить бы до нее, до ночи-то…
Но стреляет он – мама не горюй. Научили же. Хотя, когда нас на фронт призвали, политрук говорил, что масса немецких солдат из рабочего класса. Стало быть, не с руки она ему, война-то. Против своей воли вроде как пошел. И в своих же рабочего класса людей он стрелять не будет, и, натурально, в скорости наша победа придет. Только где она, победа? Курск сдали, Ржев сдали, бомбежки одни да артобстрелы. И непонятно, откуда он тут взялся-то? А с другой стороны, он тоже, небось, сидит да думает, а откуда я взялся? А я так разумею, что артобстрелом и наших, и его накрыло. Он, наверное, в разведроте служит, вот они и всплыли, аккурат возле наших позиций. Только снаряд он же дурак. Ни своих ни чужих не различает.
Вот и сидим мы, ни мне, ни ему не уйти. Кто первый деру даст, зараз пропадет. Дела…
А Кольку жалко, конечно. Про сеструху свою он вчера так смешно рассказывал. Она у меня, говорит, рыжая да до ебли ловка. Хе-хе-хе. Где он теперь, Колька-то? Лежит, милый, навзничь. И повоевать толком не успел. Жалко, молодой парень. Война…
А пить охота, сил нет. Пить. Ползти. Надо ползти за водой. Всяко помирать. Уж лучше от пули фрица, чем от жажды. Всяко помирать-то…
Метров пять еще. Ну десять там. Слава богу, лужа ко мне ближе. Воистину, Бог православных любит.
Метр еще, там котелком черпану.
Сука, блядь, вот сука! Вроде кость не задета. Ну ни-чо, ничо, отползу, там перетяну рану. Падла, ебана-рот. Головы не поднять. И откуда у него патронов столько? Хотя понятно, его люди мертвые лежат, вот он патронами и разживается. Умеет стрелять, гнида. Ну хоть краем котелка черпанул, до вечера дотяну. А там он поползет. Всяко, не железный. Авось и подставится. Дай время, я тебе должок в девять грамм верну. И сколько в человеке крови? Вроде затянул, а она все каплет, юшка-то. Дела…
* * *
Неделю, почитай сидим. Ну, я его позавчерашний день задел, он ажно вскрикнул. В ногу попал, видать. Может, под коленку? Дай-то Бог. Дай-то Бог.
Ну, теперь ночь спокойная. Теперь уж не подползет, гнида фашистская. До рассвета дотянем, а там, может, и каюк ему настанет. А рассветы красивые стали. Или просто я раньше не замечал? В деревне-то, бывало, встанешь ни свет ни заря, в свинарник зайдешь, потом закрутишься, в правление сходишь, туда-сюда. И рассвета толком не видел. Только пацаном когда, да и то не понимал. Красивый рассвет. Ну что, будет день, будет пища. Воды-то набрал да вот жрать охота. Живот сводит. Без жратвы оно никуда, знамо дело.
Чой-то он? Ебанулся? Простынь на палке. Сдается, что ль? А под простынью? Чой-то он там налепил?
– Хенде хох! Гитлер капут, нахуй! Руки в гору, выходи сдаваться!
– Найн, найн! Фото. Фото, муттер, фото, камараде!
Палку мне кинул. Вот мудак-то. Муттер? На палке фотография бабы какой-то. И какой я ему камараде? Друг, что ли, значит? Да таких друзей за хуй – и в музей. Что за баба на карточке? Может мать его? Точно, мать. В годах баба. Это чой-то он? И не прячется обратно? Дружить, что ли, предлагает?
А что если ему карточку Зинки кинуть? На палку нацеплю только. Вот, лови там!!!
Ишь щерится. Вертит карточку-то, стерва. Гы-гы. Чо?
Фрау? Жена, значит? Да нет, не жена пока. А почитай вроде и жена. Вот вас прогоним да и обженюсь. А что? Она баба видная, расторопная.
Чо, гришь? Вассер? Пить? Пить охота, факт. Пошли, камарад?
Ишь, не отпускает автомат-то. Не доверяет, значит. Я те тоже не доверяю. Да не дергайся, дура, ха-ха-ха-ха! Нихт шизн, натурально.
Щерится. А улыбка у него добрая. Да и ровесники по виду…
* * *
– Да не могу я так, ебицкая вошь! На, бери ты эту гармошку и играй сам, а я что-то так враз не могу. Дуешь, дуешь и не выходит ни хрена. Я лучше так спою, без этой мандулы твоей.
Ой, то не вечер, то не ве-е-е-е-чер, мне-е-е малым мало спалось. Нравится? То-то и оно. Это тебе не майн либер Августин твой. Да шучу, шучу я, не обижайся. А водка у вас ничего. Мягкая такая. Шнапс? Ну, может, по-вашему и шнапс, а по-нашему водка.
Махры хочешь? Сигареттен? Ну вроде как и сигареттен. Только нам чой-то сигареттен не выдавали. Россия нихт сигареттен. Вот махра в самый раз. Смешно ему. Смейся, смейся. Да ты попробуй, враз свои сигареттен выкинешь. Да не так, не так. Давай скручу. Вот. На, тяни.
Ха-ха-ха-а, закашлялся? Проняло. Кури, кури, милок.
Дас регген? Это чо? А… дождь. Ну да, поползли в блиндаж в тот, укроемся, что мокнуть-то, ажно скоту?
Ну вот, все посуше будет. Слушай, когда ж это закончится, а? И зачем вы сюда пришли? Ну, договорились бы, Гитлер там твой с нашим товарищем Сталиным. Вот сейчас бы написал твой Гитлер товарищу Сталину. Извини, мол. Ну, бес попутал. Враз войска отзываю. Товарищ Сталин он добрый, он бы его простил. И зажили бы как перед войной. Что капут? Сталин капут? Москау капут? Это ты, значит, брось. Я у тебя в Берлине еще нассу перед дверью. Берлин капут!!! Что значит нихт Берлин? А где? Ну в Мюнхене твоем, значит. Но всяко там будем. Месяц-другой пройдет – и войне конец. Товарищ Молотов так сказал по радио. А он зря не скажет. Вы, значит, вероломно, без объявления войны наступили, а мы вам враз охоту отобъем.
Да ладно, чой-то я, спьяну, видать… Давай спать, завтра будет день, будет пища. На вот плащ-палатку, чтоб не на земле, в шинелишке твоей. Ага. Спи давай…
* * *
– А сколько у нас еще тушенки осталось? Цвай? С хуя ли цвай-то? Я вроде как (драй, фирф… бля!) я вроде как нойн видел. Вот по пальцам считай. Ага. И где? Что зонне? Чо ты кажешь-то? На солнце вздулась? И ты ее выкинул? Ну ты пиздец, камарад. Во. Ага. Я бы ее съел. Чо ты крутишь-то? Ага. Себе покрути у виска, мне оно без надобности. Скоро кирзу будем жрать, вот тогда про нее вспомнишь. Ну ты дал маху. Иди ищи. Ага, в окопах там до хера осталось. Нам как раз перед вашим залпом сказали, что провизия дня через два придет. Ну да. Ушел. Гордый какой. Ума-то нет совсем.
А ведь убьет он меня. Как жратва начнет заканчиваться, так и убьет. И так ее нет почти. И ушел зачем-то. Неужто жрать искать? Так я ему и поверил. Он как до воды добрался, осмелел мальца. И ходит последнее время с хитрой рожей. Надо бы на изготовке быть. Я и так уже вторую ночь сплю по часу, все думаю, он мне ножа даст. Уж лучше бы как до этого, в разных окопах. Ой, не к добру он ушел, не к добру. С ума сойти можно. Надо его в расход пускать. Не нравится мне это дело, вроде как вместе ели-пили. Ну тут уж кто кого. Другого случая может не быть. Идет.
Идет. Что у него в руке-то? Никак граната! Размахнулся, падла! Эх, Витя, пиздец тебе! На!!!!! На от пуза, сука, на, гад проклятый! Успел. Николай Угодник, батюшка. Как есть, успел.
Лежит, гнида. Гранату хотел в меня метнуть, сволочь. А мы тоже не пальцем деланные. Надо бы подойти. А вдруг она в руке рванет? Досчитаю до пятидесяти. Нет лучше до ста. Вот. Подойду. А верно я подумал, что убивать он меня идет. Я-то ему махорки, как родному. Он ведь еще неделю назад в меня стрелял.
Фашист он и есть фашист. Ну отнес Бог. Пойду гляну на него.
И откуда он гранату-то взял? Не было у него гранаты. Ишь, разметался. А чего ж ты хотел меня убить? Не вышло.
Посмотрим, что за граната в руке. Так вот.
Господи…
Господи…
Галеты. Пачка галет. Он же шутя метнуть хотел. Кто ж так шутит? На войне, они какие шутки? Галеты. Нашел. Он за едой ходил. Он НАМ есть принес. А я его…
Родной, может ты дышишь еще, нет? Родной. Мы ж с тобой тут две недели почитай сидим, из одного котелка ели. Ты ж мне как брат был, а? Зачем же ты шутил-то? Я ведь подумал. Ой, Господи. Я подумал-то чего!!! Ты же со мной на одной плащ-палатке спал. Господи, что ж я сделал?! Дыши, а? Дыши, родненький. А может, я тебя ранил только? А может, очередь краем задела, а? Слышишь? Ну не молчи, не молчи! Ну, скажи!
Помнишь, вчера на гармошке меня учил играть, а? Ах майн либер Августин, Августин. Скажи! Скажи, родной! Я научусь, я обязательно научусь играть. У меня и получается уж вроде.
Ты только скажи, рукой пошевели. Я сейчас, погоди, сейчас воды тебе принесу. Погоди, слышишь? Я мигом управлюсь.
* * *
Донесу, донесу. Уж километров пять протопали, верняк. Скоро к нашим частям выйдем – и в лазарет. Я своим скажу, что ты хороший. Что за нас, за коммунизм, значит. Дойдем. Никак нельзя не дойти.
А там и войне конец. Я тебя в деревню свою свезу, с Зинкой познакомлю. Водки выпьем на Первомай, ты на гармошке начнешь играть, а мы с мужиками петь будем. Весело…
А ты хоть бы и обженишься? А што? У нас баб много на селе хороших. Давай присядем, покурим? Ты молчи, молчи. Я знаю, ты махру вроде не любил. Помнишь, как кашлял тогда? Ха-а-а-а-а, ох и уморил ты меня. Слушай, ты синеть стал, это от холода, наверное, у нас тут осенью рано холодает. Ну ничего, до ближней части дойдем, там отогреют. Там вот… А глаза у тебя в небо смотрят. Любишь на небо смотреть? Я тоже люблю. Небо оно такое. И не опишешь, в общем.
