Наш лакей Джон, бывавший с Эмерсоном на раскопках в Египте, немедленно забросал нас вопросами «о своих дружках Абдулле, Селиме и всех-всех-всех». Видели бы вы, читатель, с каким презрительным изумлением Джеймс следил за нашим дружеским общением. Разговаривать с прислугой, как с ровней!... Фи! Что за плебейские манеры! Ха-ха-ха! Джеймс еще в пеленках был жутким снобом.
Заметив, как ежится бедняжка Эвелина, я поняла, что встреча затянулась. Джону предстояло прямо из порта вернуться в Кент с нашими вещами. Наш же путь лежал в лондонский дом младших Эмерсонов.
В одном экипаже места всем явно не хватало, поэтому Уолтер предложил разделиться:
— Дамы пусть воспользуются экипажем, ну а мы с братом наймем кеб и отправимся следом.
О моем брате речи не было, что не помешало Джеймсу присоединиться к мужской компании.
Рамсеса я решила взять с собой. В комплекте с Розой, разумеется, — после долгой разлуки никакие силы не заставили бы ее расстаться с мальчиком. Запрыгнув на сиденье, Рамсес с головой ушел в подробнейшее описание своих египетских подвигов. Повезло парню. Где бы он нашел более благодарного слушателя? Роза внимала ему молча, с улыбкой бессмысленного обожания на устах.
— Надолго в Лондон, дорогая? — Повернувшись к Эвелине, я еще разок обняла подругу. Мы так редко видимся и так надолго разлучаемся... но тем трогательнее наши встречи...
— Нет-нет! Хотели только встретить вас, дорогая моя Амелия, и пригласить на лето в Элсмир. Дети соскучились по Рамсесу, все спрашивают, когда приедет их братик.
— Так уж и спрашивают!
Прервав ученую речь, Рамсес одарил меня недвусмысленно долгим взглядом. На комментарии я ему времени не оставила.
— Видишь ли, дорогая... Эмерсон еще не определился с планами, но скорее всего нам придется задержаться в Лондоне. Нужно помочь ему дописать первый том «Истории Древнего Египта». Издатель торопит. Его можно понять, ведь Эмерсон обещал сдать рукопись еще в прошлом году. Да и отчет о последних раскопках тоже займет время...
— Уолтер так и сказал, — вздохнула Эвелина. — Поэтому мы решили не закрывать свой лондонский особняк. Там Рэдклиффу будет удобнее, чем в гостинице. Я только надеялась, что ты...
— О нет! Исключено! Без моей помощи ему не справиться. Благодарю за предложение, дорогая. Мне и самой приятнее было бы провести лето за городом, но я не брошу Эмерсона. Без моей поддержки и напоминаний он не закончит эту книгу и к следующему сезону.
— Да-да, конечно, — с легкой улыбкой кивнула моя прелестная подруга, — я все понимаю.
— Тетя Эвелина! — неожиданно встрял Рамсес. — Тетя Эвелина, мне крайне важно получить информацию по одному интересующему меня вопросу. Надеюсь, вы не сочтете мое вторжение в вашу беседу...
— Рамсес! Я категорически запретила тебе обсуждать эту тему.
— Да, мама. Но...
— Ты понял?
— Да, мама. Только...
— Ни под каким видом.
— Ну что ты, Амелия! — укоризненно шепнула Эвелина. — Пусть мальчик спросит. Разве он может обидеть?
Отреагировать на это наивное замечание я не успела. Почувствовав поддержку, Рамсес моментально воспользовался выпавшим шансом.
— А дядя Джеймс живет у дяди Уолтера и тети Эвелины! — выпалил он.
— Рамсес, я тебе уже тысячу раз говорила... сколько можно повторять... Что-о-о?!
— Роза сказала, что он приехал с лакеем и с чемоданами и... остался. Я решил, мама, что тебе следует это знать. Обратив внимание на не слишком сердечный прием, который вы с папой...
— Ясно. Не стоит углубляться в детали, Рамсес. Я благодарна тебе за информацию и возможность обсудить ее без папы. Боюсь, эта новость радости ему не принесет.
— Прости, Амелия! — ломая руки, простонала Эвелина. — Я не виновата...
— Да как я могу винить тебя, дорогая?! И за что? За доброе сердце? Беспардонность — отличительная черта моего братца. Уверена, он и не подумал спросить позволения. Свалился как снег на голову, полагаясь на «кровные узы», такие же, кстати сказать, сомнительные, как и его братские чувства ко мне. Угадала? — Эвелина молча уронила голову. Роза, скорбно поджав губы, закивала как марионетка. — Вопрос в другом... Что у Джеймса на уме? Просто так он не приехал бы. Эмерсон прав — братцу определенно что-то от меня нужно.
— Не будь такой циничной, Амелия, — покачала головой Эвелина. — Мистер Пибоди открыл мне сердце. Он искренне сожалеет об отчуждении между вашими семьями и сгорает от желания возродить былую теплоту...
— Возродить?! Ха и еще раз ха! Да между мной и Джеймсом отродясь не было никакой теплоты. А уж между ним и Эмерсоном... Смех, да и только. Ладно, Джеймса я сама выпровожу, если только Эмерсон от него еще не избавился.
Эмерсон, как выяснилось, понятия не имел ни о планах, ни даже о вторжении Джеймса в гостеприимный дом Уолтера и Эвелины. Сомневаюсь, чтобы во время поездки профессор закрыл рот хоть на секунду и позволил вставить спутникам хоть одно слово. При виде выползающего из кеба Джеймса (пыхтел и кряхтел он при этом так, что и не описать) я, признаться, вздохнула с облегчением. Какой-никакой, а брат все-таки. Эмерсон запросто мог вышвырнуть его по дороге на мостовую, а расхлебывать-то потом мне!
Легко спрыгнув вслед за Джеймсом со ступеньки кеба, Эмерсон схватил пухлую руку братца, стиснул как следует, отпустил побелевшие толстые пальцы — и решил, что с родственничком покончено.
— Вперед! — Эмерсон подхватил нас с Эвелиной под руки и зашагал по дорожке к парадному входу.
Но прежде чем он втащил нас в дом, нечто весьма и весьма любопытное отвлекло меня от мыслей о кознях братца-ловкача.
Дождь к этому времени усилился, разогнав народ по домам, так что не заметить единственную открытую всем стихиям голову было трудно; тем более что голова эта на фоне серой пелены сияла всеми огненными оттенками. Владелец буйной ирландской шевелюры занял выжидательную позицию через дорогу от дома, у ограды парка. Поймав мой взгляд, он поднялся на мыски и принялся жестикулировать, точно обезумевший глухонемой. Вскинул руку, продемонстрировав четыре пальца, затем поднес к губам воображаемую чашку, ткнул пальцем в меня, влево, в небеса и снова влево. Проделав все эти манипуляции, рыжеволосая бестия пришлепнула кепку на макушку и была такова.
Джеймс от ленча отказался. Поразительная тактичность, которой я никак не ожидала от своего нахального братца! После семейной трапезы Эмерсон и Уолтер продолжили дискуссию на египетскую тему в библиотеке. Эвелину я уговорила прилечь (подозрения моего наблюдательного супруга насчет прибавления в этом чадолюбивом семействе подруга подтвердила, заливаясь горделивым румянцем). Без умолку болтающий Рамсес остался на попечении Розы.
Самое время обдумать странное, мягко говоря, поведение мистера Кевина О'Коннелла.
Почему, спрашивается, настырный репортер просто не оставил записку, вместо того чтобы гоняться за нами от порта до дома, а потом изображать из себя полоумного мима? Опасался реакции Эмерсона? Очень может быть... Признаться, впутывать своего благоверного в эту историю мне тоже не улыбалось... а вот перекинуться парой слов с мистером Ирландским Всезнайкой не мешало бы.
Пантомима в оригинальном исполнении Кевина могла означать только одно — приглашение на чай в четыре часа. Времени до четырех оставалось не так уж и много, а меня еще ждала целая кипа непрочитанной прессы.
Спустя полтора часа я расправилась с газетами, а заодно и с остатками дружеского снисхождения к репортерским выходкам мистера О'Коннелла. Нет, каков наглец! Мало ему было заявления о нашем страстном желании взяться «за дело мумии-убийцы», так на прошлой неделе он окончательно распоясался.
Подумать только, «мумия-убийца»! Курам на смех. Кевин О'Коннелл в своем репертуаре. Да никто и не вспомнил бы о смерти подвыпившего ночного сторожа и уж тем более не связал гибель графа Ливерпуля с мумией, если бы репортеры не продолжали раздувать сенсацию всеми мыслимыми, а по большей части немыслимыми способами! Справедливости ради добавлю, что и публика внесла в это «дело» немалый вклад. Особенно постарался так называемый жрец в изъеденном молью леопардовом одеянии. Загадочная личность, то и дело возникая в египетском зале музея, падала ниц перед древним саркофагом и диким воем наводила ужас на остальных посетителей — не иначе как в попытке умилостивить злобную мумию.
Острие своего журналистского пера предатель О'Коннелл направил на нас с Эмерсоном. О чем только не вспомнил въедливый писака! Не жалея красок, живописал наши прошлые подвиги, а уж портрет Эмерсона нарисовал такой, что мой ненаглядный, попадись ему на глаза эта статья, не остановился бы и перед смертоубийством. На страницах газет вновь всплыла прошлогодняя стычка профессора с достопочтенным хранителем. Подумаешь, было бы о чем говорить! Эмерсон помахал кулаком перед физиономией Баджа, только и всего! Бадж, между прочим, еще легко отделался. Его возмутительная статья в «Таймс» с критикой в адрес Эмерсона пестрела выражениями, которые джентльмен не вправе себе позволить.
