— Не сердитесь на неё, Тамара Михайловна. Знаете же, что дочка вас очень любит, но и она трудные времена переживала, — говорит Паша, подходит ближе и… подмигивает фотографии моей матери!
И тут я замечаю, что могила не так уж и заброшена, как я себе представляла. Да, накидало опавших листьев, кое-где сухие стебли каких-то цветов, но земля вокруг выстлана плиткой с орнаментом, от чего трава практически не пробивалась, и не заросло всё вокруг.
— А это откуда? — перевожу растерянный взгляд на Пашу.
— Убирал немного, пока в армию не забрали, да и после слегка, — не смотрит на меня и бубнит под нос нехотя, явно преуменьшая свои труды, — А плитку мы маме перекладывали, попросил отца заказать чуть больше. Мне Тамара Михайловна как вторая мама была, так что это пустяки.
Порывисто обнимаю его, но отпускаю, когда ощущаю горячее прикосновение руки к своей спине. Боюсь я. Боюсь сгореть в этом огне. Но так хочу…
Берёмся за дело, быстро вдвоем сметаем листья, вырываем сорняки, срезаем сухие стебли, протираем памятник и убираем мусор.
— Зайдем и к моей маме? — спрашивает Паша и смотрит на меня с такой надеждой.
— Конечно, — шепчу в ответ.
Не смея нарушать тишину разговорами, под шелест листьев и пение птиц идём по узким тропинкам между оград в ту часть кладбища, где могилы постарше. Останавливаемся у памятника с изображением красивой молодой девушки. Земля выложена той же плиткой, что у моей мамы, вокруг низкая оградка в виде цепей, на территории есть скамейка. Состояние у могилы идеальное, в уборке она явка не нуждается.
— Ты очень на неё похож, — говорю. — Скучаешь?
— Я ведь её совсем не знал, — переводит взгляд на меня. — Так что не могу сказать, что скучаю, как ты. Но мне было грустно, когда бывал у тебя в гостях, видел вас с мамой и представлял, что так могло быть и у меня.
Мне хочется расспросить подробности, ведь всё, что я знаю, это что случилась какая-то страшная авария, но в этот момент мне кажется это настолько неуместным, что я не смею.
Павел
Высадил Еву у своего дома, она надумала готовить ужин, а сам помчался в сервис.
На территории у нас сегодня людно. Стоит пару машин и снуют туда-сюда люди. Егор курит у угла ангара. Подхожу, здороваемся за руку, сигарету в левой держит.
— Знаешь, кто это? — взгляд цепкий, напряженный из-под бровей мне за спину кидает.
Там возле Логана парочка стоит, он наружности неприятной, не в смысле урод или оборванец, а просто ощущение такое нехорошее его лицо создает, и взгляд недобрый. И она от людей подальше жмётся, но не к нему, а к двери машины, в длинной платье закрытом, из-под лёгкого пальто выглядывающем, красиво повязанном на голове платке, а когда спиной оборачивается, вдоль позвоночника коса пышная лежит, светлая, до самого пояса.
— Её не знаю. А это Семён Баженов, видел его у отца в конторе пару раз. Но он из этих, — понижаю голос, — из сектантов.
Ни для кого из жителей городка не секрет, что за его чертой выстроили своё поселение какие-то религиозные фанатики, не вдавался в подробности, кто именно, не интересуюсь.
— Понял, — мрачнеет Егор, глядя, как Баженов по-хозяйски усаживает девушку в машину.
— Что-то случилось?
— Приезжают не первый раз, а я не в курсе, просто любопытствую, — тушит сигарету и ведёт меня демонстрировать фронт работ.
Вымазался, как чёрт, пока до вечера в яме и под капотом проторчал, хорошо, что мы оборудовали пару душевых себе прямо в сервисе, а то даже наступающая темнота на улице не помогла бы мне скрыть эту красоту.
— Виктор Александрович, надеюсь, вы не против, что я решила похозяйничать на вашей кухне? — смущенно спрашивала Ева, вынимая из духовки противень на плиту, пока мы с отцом сервировали на стол. И через секунду ещё смущённее, глядя на свое творение. — И по поводу моего исполнения блюда.
— Ева, — по-доброму хохотнул па, — По сравнению с готовкой моей и Пашки, у нас сегодня пища богов. Про свою готовку, кстати, немного приврал, чтобы успокоить Еву, и я ему за это благодарен. Готовит мой папа вполне прилично.
Ева заулыбалась и принялась раскладывать нам порции. Мои губы тоже невольно растягивались в улыбке от вида её, сидящей с нами за столом в этой квартире.
Посмотрели втроём еще легкую комедию перед сном и разошлись по комнатам.
Через какое-то время меня из дремоты выводит звук открывающейся двери и лёгких Евиных шагов в сторону кухни. Выжидаю пару мгновений и направляюсь следом. На кухне темно, шарю рукой по стене и включаю свет. Ева испуганно оборачивается ко мне, разливая воду из кружки, которую пила. И вот прозрачные дорожки бегут от её ключиц под ворот майки. И мои глаза за ними. Оглядываю её с головы до ног. Маленькая маечка и маленькие шортики из одного набора открывают мне доступ к её телу. Шумно сглатываю. И знаю, что, пусть и не идеально, из-за своего зрения, но и Ева сейчас может рассмотреть всего меня в одних боксерах. Даю нам пару мгновений, а затем утапливаю кухню в темноту и двигаюсь к ней. Нахожу руками ее в темноте, рядом она, тёплая, желанная такая, легонько подсаживаю на кухонную тумбу. Совсем кожа к коже быть не получается, Ева ноги сжимает, не разводит, только в сторону немного сдвинула, но мне и такая близость мозг взрывает. Руки от ее талии не убираю, наоборот, под майку скольжу руками по бархатной коже спины, что тут же мурашками покрывается. Ева что-то пищит возмущенно, но я ей подумать не даю, накрываю ее губы своими. В ушах кровь шумит, так, что уже не слышу ничего вокруг, рисуя языком узоры на губах ее и между них языком толкаясь. Ева будто всхлипывает и приоткрывает рот, сдаваясь. Мне сдаваясь. Кружу вокруг ее языка своим, танцую с ним, танцую…И топит меня, нежностью, желанием, эйфорией топит…
И тут раздается щелчок выключателя. Под потолком загорается свет, оборачиваюсь, все еще сжимая Еву, и вижу своего отца. Немая сцена.
— Тысяча извинений, — бормочет он и щелкает выключателем снова. В темноте слышны удаляющиеся шаги. А мне становится так смешно, что я закусываю щеку изнутри, чтобы не расхохотаться в голос.
А вот Еве не очень. Едва услышав, как закрывается дверь комнаты отца, она отталкивает меня, спрыгивает с тумбы и скрывается в моей комнате.
Утром воскресенья стучусь в дверь к Еве и, дождавшись её разрешения, вхожу. Она стоит у окна, не глядя на меня. Подхожу сзади и легонько обнимаю. Ева вздрагивает от неожиданности, а я наклоняю голову и вдыхаю аромат её волос, что-то с яблоком и корицей.
— Что теперь подумает про меня твой отец? — шепчет Ева.
— Мой папа совсем не старый, современный и продвинутый, он всё понимает и осуждать не станет.
— Вот именно, твой отец всего на 8 лет меня старше! — говорит громче и отходит от меня. — Как мне в глаза ему теперь смотреть, Паш?
— Он будет рад за меня, вот увидишь.
По глазам вижу, что не верит. Но я-то знаю, о чём говорю.
— Мне нужно поработать до обеда, Ева. А потом будем выезжать.
— Можно с тобой? — смотрит неуверенно. — Если есть там для меня местечко, где я не буду мешать. Тоже займусь работой. Не хочу… не хочу тут оставаться.
Приезжаем в сервис вместе, знакомлю Еву с ребятами, провожу небольшую экскурсию по территории, чтобы отвлечь её. Потом она усаживается на диване рядом с небольшим окошком и начинает проверять чьи-то рефераты. Я ухожу в рабочую зону, копаюсь в движке, изредка не удерживаюсь и кидаю на неё взгляды. Ладно, часто кидаю. Ева смешно хмурит лоб и шевелит губами, водя ручкой по бумаге. Мои глаза как магнитом каждый раз туда тянет, а губы, глянусь, улыбаются сами.
Около двух снова оказываемся вдвоем в тесном пространстве машины и держим путь обратно в столицу.
— Ева, о том, что было ночью…
— Может, просто забудем? — с надеждой (?!) в голосе спрашивает она.
Забудем? Забудем?! Да я столько к этому шёл, столько об этом грезил, сказать хотел, что п****ц это как важно для меня было, а она мне «забудем»?
— Я намерения свои выражать стараюсь ясно, Ева. С тобой. Хочу. Быть, — говорю последнюю фразу чётко с паузой после каждого слова, забыв про дорогу, на неё глядя.
