Собственно говоря, Славникова уже давно заслужила славу блестящего стилиста, но в «2017» она превзошла себя. Читатель, как муха в варенье, утопает в тексте, до предела насыщенном метафорами и сравнениями. При этом текст не распадается на серию ярких картинок, как это случается, например, с романами Проханова. Не превращается он и в сплошное развертывание нескольких метафор, эманирующих все новые и новые ассоциации, как в рассказах Юлии Кокошко.
Мастерство и природный талант Славниковой не только восхищают, но и озадачивают, даже пугают. Красоту камня Славникова понимает своеобразно. Профессор Анфилогов собирает уникальную коллекцию камней-уродов, настоящую геологическую кунсткамеру: «Одна за другой перед Крыловым представали гротескные друзы, где была видна навеки застывшая мучительная борьба кристаллов-зародышей, геометрическая трагедия в молочной мути хрусталя; хищные кристаллы с жертвой внутри — замещенным кристаллом-фантомом, оставшимся только в виде голограммы… кристаллы с переломами, в разных стадиях регенерации, похожие то на распухшие суставы, то на вязко склеенные леденцы». Этот паноптикум — всего лишь часть художественного мира, где красоту заменило уродство, норму — патология. Все привычные понятия как будто перевернуты: «красота камня» может вызвать отвращение, а, например, еда — тошноту. Не верите? А как насчет «ватной булки и зачерствевших, красных, как ссадины, ломтей ветчины»? Или «резинового сыра, покрытого белыми вспухшимися пятнами»? Не нравится? Может быть, вам больше по вкусу придется «сырная стружка и гнутые, серые сухари», которые вам придется «точить передними зубами с упорством грызуна». В своей старой статье я, помнится, рекомендовал перечитывать сцены подобного рода тем, кто желает похудеть. Могу с готовностью повторить свой совет.
Мир патологически уродливых вещей населяют люди, все более теряющие признаки антропоморфности: «Главный инженер и арт-директор были безволосы, как кальмары, их лица состояли из складок, неглубоких, но скрывавших, казалось, все человеческое». Прабабка Коляна, помощника и оруженосца Анфилогова, жила в покосившейся избе, «будто картофелина завалилась в ящике». Старик походил на «одетую человеком тощую собаку». Одинаковые, злые лица милиционеров в далекой среднеазиатской республике, где протекало детство Крылова, напоминали «усатое масло». Даже Тамара, наверное, самое красивое и относительно нормальное, точнее — приближенное к человеческой норме существо, уподобляется птицеголовому богу Тоту.
Но более всего Славникова любит сравнения из мира членистоногих. Это просто-таки бросается в глаза. «Фланелевые пациенты» шевелились на песчаной дорожке больничного парка, «будто мухи на клейкой ленте». Колян в тумане «походил на муху в молоке». Девица в баре, «будто бабочка хоботком», сосала коктейль. Убийца старого мастера Леонидыча, учителя Крылова, чертами лица напоминал «убитую муху на белой стене». Да что уж там говорить, если сам мир рифейца «походил на мир насекомого».
Внешний вид насекомого, если рассматривать его сквозь увеличительное стекло, отвратителен. Даже изящные стрекозы и красавицы-бабочки при ближайшем рассмотрении превращаются в омерзительных монстров. Не случайно многие чудовища в голливудских фильмах скопированы именно с насекомых. Монструозный потенциал этих членистоногих раскрывается в полной мере в картинах Сальвадора Дали. Вряд ли Славникова, поселившая в собственном тексте столько насекомых, сделала это случайно. Ее мир намеренно монструозен.
Четыре года назад я все-таки склонялся мысли, что Славникова так любит изображать уродство и болезнь из-за стремления уйти от стереотипов, избежать банальности. Помнится, сама Славникова в статье «Rendes-vous в конце миллениума» писала: «Один из способов уйти от банального есть полная откачка из текста того наркотика, на который подседают любительницы лавбургеров. Никаких красивых людей и вещей не должно оставаться в принципе». Да, красивых людей в «2017» почти нет. Даже сама Хозяйка Горы предстает не бажовской статной красавицей, а бледной, болезненной женщиной неопределенного возраста. Но теперь мне все более и более кажется, что такой взгляд на мир у Славниковой не дань моде, не способ уйти от расхожих стереотипов, а некое природное свойство. Слишком уж последовательна Славникова, слишком удачны ее «монстры». Чувствуется, что писатель здесь «играет на своем поле». Нет, она не просто разглядывает мир через цветные стекла и светофильтры. Ее глаза не нуждаются в дополнительной оптике. Это какая-то особая эстетическая мутация.
За гранью добра
Безвинно я качался в колыбели,
Когда меня колдунья закляла
И я повлекся по дорогам зла,
Срывая ледяные асфодели.
Роберт Говард
«БОГА НЕТ» — надпись над маленьким рукотворным водопадом, с которого, собственно, начинался когда-то Екатеринбург, появилась не просто так. В романе Славниковой нет ничего случайного. Если в «Стрекозе» еще упоминается некое «Верховное существо, заменяющее упраздненного Бога», что «оберегало Софью Андреевну из городских нечистых облаков», то в «2017» Его просто нет. Правда, герои время от времени стараются убедиться в Его не существовании. Крылов ставит эксперимент «по выявлению Бога». Профессор Анфилогов пытается «оставить Бога проигравшим». Хитнику, полюбившему Хозяйку Горы, кажется, будто «Бог сотворил для него, единственного, дивное существо». Но это не Бог, а только чары Хозяйки Горы. Окончание «эксперимента» Крылова читателю не суждено увидеть, но его результаты (Крылов отправился за рубинами на место гибели Коляна и профессора) не сложно предугадать.
Впрочем, по мнению Марии Ремизовой, Крылов предпринял эксперимент «по выявлению Бога» еще раньше, когда переселился в свое «убежище», тайно приобретенную им квартиру: «Если Бог есть, Он должен проявить себя именно в такой точке — ибо здесь больше ничто проявить себя не может. Пустота либо останется пустотой — либо неизбежен Большой Взрыв», — пишет критик. Но ведь, «ex nihilo nihil». В убежище Крылова Бога нет (это автор специально подчеркивает), и Богу неоткуда появиться. Пустота сама по себе может только оставаться пустотой.
Уже в самом конце повествования автор еще раз напоминает читателю о Его не существовании. Вот декорации предпоследней сцены: Крылов и Фарид отправились на вокзал, в свою последнюю экспедицию, город был охвачен беспорядками, гражданской войной «красных» и «белых», а «на скосе плотины, валившей пивную воду в мягкий ледяной жирок, блестела подновленная надпись «БОГА НЕТ».
Отсутствие Бога предопределило многие особенности художественного мира Славниковой. Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Бог отсутствует не только как верховная личность, как высший разум. Важнее отсутствие Его как источника нравственности, как персонификации добра, красоты, справедливости. Хочу подчеркнуть, дело не в безбожии как таковом, а в исчезновении Бога как опоры христианской системы ценностей и в размывании самой этой системы. Славникова — писатель-реалист. Элементы модернизма и, тем более, фэнтези служат лишь острым соусом, добавляющим сочности и остроты «основному блюду». Ее роман в известной степени «отражает жизнь». В мире Славниковой «Бога нет», в реальности он, как известно, «умер».
Надо сказать, что сама по себе утрата веры не привела автоматически к уходу Бога из жизни людей. Своеобразным заместителем религии стал гуманизм. Нравственность, стремление к справедливости были отнесены к неотъемлемым свойствам самой природы человека. Божья кара уже не грозила безнравственному человеку, но время, когда «все позволено», наступило не сразу. Пока верность традиционной системе ценностей была необходима, чтобы в глазах окружающих оставаться человеком, Бог еще «не умер». Он существовал, пусть в не персонифицированной форме, но существовал. Но гуманизм, плод христианской цивилизации, пришел в упадок вместе с нею. В современном мире основы гуманизма подточены, многие христианские ценности осмеяны и отвергнуты. В моде конформизм, прагматизм, гедонизм и беспринципность. Принципы «мешают жить», а традиционная мораль противоречит основам священной политкорректности. И потребностям тела она тоже противоречит. Вот в этом-то мире Бог и умер, точнее — он покинул тех людей, что от Него отреклись.
Но вернемся к Ольге Славниковой. Она относится к тому редкому типу писателей, что создают не только свой, изолированный художественный мир, но и становятся творцами собственной мифологии. Когда в печати появились первые сказы Павла Бажова, критики тут же объявили, что автор просто систематизировал местный фольклор. Однако впоследствии литературоведы обнаружили, что фольклорный материал был беден и разрознен. Мир Хозяйки Медной Горы, Великого Полоза, бабки Синюшки и Серебряного Копытца создал не «народ», а именно Бажов.
