– Вот знаешь, брат, ты попухнешь на этом своём «Я самый умный». Можно даже на Таро не гадать.
Я парировал:
– Не гадай. Я верю только фактам.
– А в шерше ля фам[7] не веришь? – подмигнул Кир.
– Верю. Во всех проблемах ищите женщин, – буркнул я. – А так как рынок дронов в настоящее время – это война, где все средства хороши, то я предпочитаю с дамами вести короткий разговор. Одна ночь и до свидания… – Мне снова представилась стройная красавица с ненатуральной улыбкой, очень натуральной грудью и обольстительным личиком в душистых белокурых локонах. Я решительно отбросил воспоминание и добавил: – Считай, что я призвал себя в армию.
Кир наморщил нос, словно считал мои мысли.
– Ты попухнешь, помяни моё слово.
* * *
Ровно в полночь на следующий день меня разбудил рок-н-ролл…
Глава 6
Милена
Если бы этого самодовольного нахала не было, его стоило бы придумать! После измены Дэна я чувствовала себя несчастной, после позора с нефтяниками – растерянной, после отъезда мамы – преданной. Я была не я, словно потерялась. Но когда достигаешь точки «Д»… – увы, не «Джи», а самого что ни на есть Дна, ничего не остаётся, кроме как колотить лапками и всплывать. Или сбить масло из всего безобразия, в которое врюхалась.
Я сплюнула яду в сорняки, заколола волосы, переоделась в то, что почти не жалко, и закатила рукава.
Йухуу, понеслось!
Лишь слегка облившись, я набрала вёдра из колонки, вспомнила старые добрые времена и вымыла пол. Подумаешь, нет горничной! Подумаешь, газ включить не удалось! Я решила, что чай вреден: в нём содержание кофеина выше чем, в кофе. Отравлюсь завтра. Зато я напилась экологически чистой воды громко и жадно, как полковая лошадь, наелась энергетических батончиков без глютена, пустила в расход гигиенические салфетки для всех частей тела и антибактериальную жидкость. О, разве меня испугать отсутствием горячей воды? Я ездила в пустыню, когда была моделью!
Распахнув окна, я впустила в свой новый старый дом свежий воздух со степей, запах трав и отряд мошек. Ничего, ароматические пирамидки из индийской лавки и не таких выкуривали! Я вынесла на улицу пропахший мышами матрас. Сгрузила на него в кучу всё из дубового шифоньера, при виде которого у меня в голове сам собой звучал патефон и рассказ прабабушки о том, как трещину на шкафу оставили немцы во время отступления.
Прабабушка сбежала в поля, и им не досталась. Я, видимо пошла в неё духом и прытью. Неизвестно, был ли в моём роду Колобок, который от всех ушёл, или Монте-Кристо, но полагаю, что оба отметились, потому что энергия била ключом и хотелось мести.
Войска пылищи отступили под моим натиском. Вонь тоже. Побрызгав духами старые верблюжьи одеяла, я уложила их в три слоя на металлическую сетку, сверху пристроила коврик для йоги. Решив, что на отсыревших серых простынях спать не гигиенично, я вынесла их во двор. И тут кто-то проорал благим матом от калитки так, что я подскочила и наступила в железную миску. Поскользнулась, но удержалась, чудом не треснув себя по лбу дверью.
– Добры вечор!
В сумерках над забором белело лицо неизвестной пышнотелой дамы с укладкой и в куртке а ля девяностые. Я поздоровалась, осторожно присматриваясь.
– Ванька у вас енту штуку спёр? – Гостья задрала над серыми досками сверкающий спиннер. – На вылысапед прицыпив и гоняе. Та я отняла…
– Не волнуйтесь, спиннер я ему сама подарила, – ответила я. – Смышлёный мальчик, подсказал, что к чему.
Дама с волновым движением всем телом отворила калитку и переместилась во двор, словно желе из одной банки в другую. Груди, живот всколыхнулись и мирно растеклись по местам под цветастым платьем. Выше «желе» улыбалось, и я ответила тем же:
– Вы, наверное, сестра Вани?
– Мать, – с придыханием и сбивающим наповал любопытством приблизилась она ко мне. – Надежда.
– Прекрасно выглядите! – почти не соврала я, понимая, что если с неё откинуть сорок кило, отдать в руки нормального стилиста и, конечно, снять эти калоши, Надежда-мать Ивана была бы красоткой. – Я Мила.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Гостья протянула мне спиннер и покачала головой:
– Выщица дорогая, прынять не можем. Отдарить нечем.
Я отодвинула её руку с игрушкой:
– Да что вы! Ерунда ведь! Только мальчишкам и играть.
– Та ну… Ой да? Ну да ладно, спасибочки. А чыго ж к нам? – разглядывая меня от маникюра до бровей, спросила Надежда. – От мужика своего сбежала? Или прячешь кого? – И потянула нос к светлой щелке за дверью и косому крыльцу.
– Наследство получила, – ответила я, не показывая, что удивлена.
– Та ладно! Баб Тося давно ж помёрла, думали чи продавать будут, чи посёлку хата отойдёт за ненадобностью… А тут нате, гости.
– А вы купить хотите? – улыбнулась я, сожалея об оглобле, – терпеть не могу, когда лезут с расспросами.
– Та не, я шо? Вона Чупа-Чупс, тот может.
– Кто?! Чупа-Чупс? – опешила я.
– Ну, Мессершмитт, Бабовоз…
Я моргнула. Желейная Надежда всплеснула руками в нетерпении и тут смекнула:
– Ну да ж, ты не местная! Барын в общем! Гродский, – она мотнула головой на замок. – Вроде скупает.
– Подавится, – совсем ласково улыбнулась я, с восторгом перебирая в голове услышанные прозвища. Какой простор народного творчества!
В глазах желейной дамы возникло понимание, словно она узнала в инопланетянке вдруг «свою».
– Ой как! Уже познакомилися с Чупа-Чупсом?
– Успели, – поджала я губы. – А почему Чупа-Чупс?
Надежда поморщилась и приглушила голос заговорщически, оглядываясь на замок:
– Больно умный. Доча там горничной, ага. Так говорит, Мессершмитт себе цены не сложит! На колидоре табличку повесил: «Только умным». И запер. Сам ходит! Один то есть с мозгами, остальные, мол, дураки…
Я присвистнула и мысленно потёрла руки: у меня намечается союзник.
– Неслыханно, какое высокомерие! Я думала, он только мне вместо соседского приветствия на дверь указал.
– Тебе?! – вытаращила глаза Надежда и ещё больше приняла меня душой, судя по взгляду и расползшейся навстречу груди. – Так я же и говорю: барын. Туды к нему не подступись, – закивала она. – Глава просил коров не пугать самолётом, как бы не так – летает! Маршырут, говорит. Девки в клуб приглашали, куды ж! В магазин зашёл как-то, нос воротил, мол, грязно и колбаса не та – почему в деревне молоко не домашнее и зачем сметана в пластике. Санитарами грозил, теперь мыть приходится. Тёмку, деверя моего, уволил за то, что раз всего на работу выпимши явился! А кто не выпивает? Сарай чинить – не зерно собырать! Ни с кем не знается, одно слово – барын!
Мои глаза загорелись.
– Ага, то есть и ваш деверь Тёма, и глава посёлка, и владелец магазина, и продавщица, и девушки местные, все вы не любите этого спесивого поклонника феодализма? – заинтересовалась я.
– А чыво ж его любыть? – сложила руки на животе Надежда.
У меня на душе стало хорошо, как от сливочного масла с мёдом.
– Так приятно познакомиться с вами! – подхватила я под руку опешившую Надежду и затараторила: – Даже не представляете, как! А я подумала: домик такой милый достался, может дачу устроить? Скрываться мне не от кого, а недвижимость зря пропадает, я тут пару раз в детстве была, решила подышать воздухом предков, знаете ли. Жаль, чаем угостить не могу, печку включить не получается, но воды попить с батончиками милости прошу!
– А шо там с печкой? – оживилась Надежда и поторопилась освободиться. – Дай погляжу!
Я впустила её в дом. Оказалось, что просто был пуст газовый баллон. Но меня взяли на абордаж, утащили в третий дом второй улицы после кустов и сторожки. В гуле домочадцев, телевизора и хит-парада Русского радио из телефона волоокой громадной девицы по имени Оксана меня накормили борщом, поставили на стол что-то страшно спиртовое, в чём я решилась только губы смочить. И, кажется, приняли в семью. Мне стало тепло-о-о. И вольготно!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
