Это, как и запах, было делом рук Мими. Этот узор был для нее жизненно важен, потому она и тратила последние силы, пытаясь передать его Сюзанне.
Но она ничего не понимала.
– О Боже, —раздался сзади голос сестры.
Вторжение разрушило усилия Мими, и калейдоскоп исчез. Рассыпавшись вихрем разноцветных брызг. Сюзанна продолжала смотреть в лицо Мими, которая вдруг потеряла все свои силы, выпустила руку внучки и закатила глаза. Из ее рта пополз ручеек темной слюны.
– Подождите, пожалуйста, за дверью, – скомандовала сестра, нажимая кнопку вызова над кроватью.
Сюзанна отошла к двери, шокированная звуками, которые издавала Мими. Вошла вторая сестра.
– Вызовите доктора Чая, – сказала ей первая. Потом обратилась к Сюзанне. – Пожалуйста, подождите снаружи.
Она послушалась; пора было уступить место специалистам. В коридоре было полно народу, и она нашла место присесть только в двадцати ярдах от палаты.
Ее мысли, как слепые бегуны, в беспорядке метались туда-сюда. Она снова и снова вспоминала спальню Мими на Рю-стрит; шкаф вставал над ней, как некий грозный и мстительный дух. Что бабушка хотела напомнить ей этим запахом лаванды и странным калейдоскопом? Что она еще может сделать?
– Вы Сюзанна Пэрриш?
На этот вопрос она могла ответить.
– Да.
– Я доктор Чай.
Лицо доктора было круглым, как торт, и таким же невыразительным.
– Ваша бабушка, миссис Лащенски...
– Что?
– ...она в очень плохом состоянии. Вы ее единственная родственница?
– В этой стране единственная. Мои отец и мать умерли. У нее есть еще сын в Канаде.
– Вы знаете его координаты?
– У меня нет с собой его телефона... но я могу узнать.
– Думаю, ему нужно сообщить.
– Да, конечно. Но что... в смысле, вы можете мне сказать, сколько она еще проживет?
Доктор вздохнул.
– Кто знает? Когда ее привезли, я думал, что она не доживет до утра. Но она дожила. И так уже три дня. Удивительная стойкость, – он прервался, глядя на Сюзанну. – Знаете, по-моему, она дожидалась вас.
– Меня?
– Да. Из всего, что она говорила здесь, можно было разобрать одно – ваше имя. Думаю, она не хотела отходить, не поговорив с вами.
– Понимаю.
– Должно быть, вы очень важны для нее. Хорошо, что вы приехали. Знаете, многие старики умирают здесь совсем одни. Вы где остановились?
– Пока нигде. Поеду в отель.
– Тогда сообщите ваш телефон, чтобы мы могли позвонить в случае чего.
– Конечно.
Он кивнул и оставил ее среди снующих посетителей.
Мими Лащенски не любила ее. Как такое могло быть. Они были закрыты друг для друга. Мими ни разу не видела ее взрослой. И все же доктор Чай был прав. Бабушка зачем-то ждала ее.
Но зачем? Взять ее за руку и из последних сил передать ей порцию какой-то непонятной энергии? Странный дар. То ли слишком большой, то ли слишком маленький.
Сюзанна вернулась в палату. Старуха лежала неподвижно, закрыв глаза. Она уже ничего не могла сказать. Лучше было вернуться на Рю-стрит и посмотреть, что из вещей там осталось.
Она так долго боролась со своим детством и вот, вернувшись, обнаружила, что та же самая загадка терпеливо ждет ее.
Существо в шкафу – ее отражение в зеркале, заставившее ее с плачем сбежать по лестнице.
Там ли оно еще? И ее ли это отражение?
VI
Чокнутый Муни
1
Кэл был испуган, как никогда раньше. Он сидел у себя в комнате, заперев дверь, и дрожал.
Эта дрожь началась сразу после событий на Рю-стрит, почти сутки назад, и с тех пор не прекращалась. Иногда руки у него так тряслись, что он едва мог удержать стакан виски, которое пил всю ночь, не в силах заснуть. Иногда он стучал зубами. Но в основном дрожь была внутри, как будто голуби забрались к нему в живот и били там крыльями, пытаясь выбраться.
И все потому, что он увидел нечто чудесное и знал в глубине души, что его жизнь непоправимым образом изменилась. Ведь он прыгнул в небо и увидел те волшебные края, куда мечтал попасть в раннем детстве.
Он всегда был замкнутым ребенком, находившим развлечения в собственных фантазиях. Половину школьных лет он провел, глядя в окно и думая о какой-нибудь строчке в стихах, которой он не мог понять, или о чьем-то голосе, поющем песню в соседнем классе. Это напоминало ему о далеком неведомом мире. Этот мир ударял ему в лицо теплым ветром в хмурый декабрьский день, а во сне он беседовал, дружил и враждовал с его удивительными жителями.
Но хотя это место и было ему знакомо, он никогда не мог отыскать туда пути. Он читал все книги, которые могли навести на след, – бесполезно. Королевство его снов было слишком прекрасным, чтобы существовать в действительности.
Он знал, что истинная Страна чудес не такая. В ней столько же тени, сколько и света, и попасть в нее можно только великим напряжением ума и чувства.
Потому он и дрожал теперь, чувствуя, что его голова вот-вот расколется.
2
Он встал рано, спустился на кухню и поджарил себе яичницу с беконом. Потом сидел, уставясь в тарелку, пока наверху не послышались шаги проснувшегося отца.
Он позвонил на работу и сказал Уилкоксу, что заболел; потом сообщил то же Брендану, который воспринял это так же равнодушно, как и все остальное.
Сделав это, он опять поднялся к себе, сел на кровать и в который раз стал вспоминать случившееся на Рю-стрит, надеясь как-то прояснить суть таинственного происшествия.
Но это не получалось. Как он ни поворачивал вчерашние события, они не поддавались разумному объяснению, и у него оставалось лишь всё то же мгновенное воспоминание и долгая боль потом.
Там, в той стране было все, к чему он стремился: он это знал. Все, во что его отучали верить в школе – чудеса, тайны, причудливые тени и сладкоголосые духи. Все, что знали голуби, знал ветер, знали когда-то и люди, но забыли – все это ждало его там. Он видел это собственными глазами.
И это, быть может, значило, что он нездоров.
Как еще можно объяснить такую красочную галлюцинацию? Конечно, он не в своем уме. У него ведь это в крови. Его дед, Чокнутый Муни, кончил дни в желтом доме. Похоже, он был поэтом, хотя в семье об этом не говорили. Едва Брендан упоминал о нем, Эйлин говорила: «Хватит болтать», – но в отсутствие жены он кое-что рассказывал сыну о странном предке и даже читал его стихи. Кэл запомнил кое-что наизусть. И вот результат: в лучших традициях рода он видит галлюцинации и льет слезы в виски.
Вопрос стоял: сказать или не сказать. Рассказать о том, что видел, вызывая смешки и косые взгляды, или сохранить все в тайне. Какая-то часть его хотела все открыть кому-нибудь (может, даже Брендану), но другая часть говорила:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
