— Пошли.
* * *
4.09.2026 г. Москва. Вентиляционная камера в районе станции метро 'Авиамоторная'
Андрей открыл глаза. Тихо и темно. Он щелкнул зажигалкой, осветив ей гермодверь.
— Надо же, — дуя на обожженные пальцы левой руки, правой, он нажал какой-то выключатель, замеченный им справа от двери. Аварийная лампочка освещала только пятачок между вентиляторами, Со всех сторон, куда не проникали ее лучи, будто беря его в клещи, медленно надвигалась тьма. Андрей почувствовал себя одиноким и беззащитным. Толща земли над головой, казалось, вот-вот раздавит его. Быть может он — единственный кому удалось выжить… Пока.
В углу что-то промелькнуло.
А-а-а — не выдержав напряжения, Андрей швырнул в ту сторону, попавшийся под руку камень и в отчаянии рванул гермодверь за ручку. Ее пятидесятисантиметровая туша неожиданно легко, хоть и со скипом поддалась, открывая перед ним, слабо освещенный проход между еще одной парой фильтров, стоящих за вентиляторами. Далее, уже совсем еле различимый, виднелся угол поворота горизонтальной вентшахты. Андрей, потянув за небольшой штурвал, закрыл за собой гермодверь. Он повернул штурвал два раза и, перехватив поудобней топор, двинулся вперед. За поворотом был довольно длинный тоннель все из тех же не больших тюбингов, что и сама вентшахта, заканчивающийся небольшим лазом, забранным в решетку, с которой Андрею пришлось изрядно повозиться.
Расправившись с упрямой металлоконструкцией, он нырнул в лаз. По спине пробежал холодок. Ноги предательски подогнулись. Он находился в середине тоннеля между станциями. Не смотря на то, что он догадывался — поезда встали, как и вентиляторы в шахте, ощущение того, что сейчас из-за поворота выскочит поезд, не покидало его. Андрей повернулся на право, неуверенно пошел, держась ближе к кабелям. Он двигался медленно, с остановками, во время которых давал остывать зажигалке.
Черт, — он больно ударился локтем обожженной, пять минут назад выброшенной зажигалкой, руки. Вытянув руки вперед, Андрей нащупал холодный металл метровагона. Часы у него были обычные, без подсветки. Поэтому Андрей не знал, сколько времени он шел. Поезд остался далеко позади. Сильно болела ушибленная нога. Он собирался уже сесть прямо на рельсы, когда впереди забрезжил свет.
* * *
18.09.2026 г. Башкирия. 20 километров западнее п. Кулмас.
Шедшая впереди колонны ИМР-6М, поведя пулеметами, остановилась, дожидаясь БМПТ-3, в которой Волохов, приникший к тепловизору, внимательно изучал окрестности.
Теперь впереди шла инженерная машина разграждения с двумя мощными ножами-тралами. За ней БМПТ-3. За то, что она была напичкана ракетно-гранатометно-пулеметными комплексами, ее называли — комбайном по убийству живой силы или 'терминатор-3 . Потом шла уцелевшая БМП-5. На пересеченной местности и в городской черте колонна останавливалась и вперед выдвигалась пешая разведгуппа. Четверо, из оставшихся шестнадцати человек уже побывала в разведке и с учетом того, что местность была все еще сильно заражена, а 'нетадон' можно колоть только раз в два месяца — скоро пешая 'прогулочка' предстояла и ему. А ведь еще нужно сделать вылазку за соляркой — БМПэшка с топливом накрылась медным тазом и оставшегося им хватит километров на четыреста пятьдесят.
Они изменили тактику, после того как потеряли две единицы бронетехники из пяти. Дорого обошлась им самоуверенность. Уже через десять километров от Белорецка, возле Азикеево, они были обстреляны неизвестными из легкого стрелкового оружия. Потом мост через малый Инзер взлетел на воздух, увлекая за собой Т-102. А БМП-5 сгорела перед Кулмасом. Два РПГшника, засевшие в придорожных развалинах, были сметены термитными гранатами со всех шести комплексов Волоховского БМПТ-3. Но потерять десять процентов личного состава и почти половину бронетехники, уже через сто пятьдесят километров от Убежища, было немыслимо. Они были готовы к чему угодно, но такое… Волохов был подавлен. Причем не столько тем, что потерял технику и людей, сколько тем, что он увидел за пределами Убежища. Нет, конечно, он не ожидал увидеть безоблачного синего неба над сверкающими белизной домиками, разбросанными тут и там, среди изумрудных полей. Нет, все как по учебнику — шквальный ветер гнал низкие свинцовые облака, роняющие кислотно-фонящий снегодождь на мутные потоки рек и ощетинившиеся обвяленными штырями берез рощи. Косяки бумажного мусора и какого-то обгоревшего тряпья кочевали не только на юг, а запеченные, прямо на грядках и ветках, плоды, так никогда и не будут сняты. Другой урожай собирала 'ядерная осень', пройдясь световым, ударным, тепловым и нейтронным гребешками своей дьявольской жнейки. Те, кого не коснулась эта страшная 'жатва', кого в первые дни не 'окучила' в подвалах ударная волна, не сожгла, как дачники сжигают сорную траву, световая, не 'скосили' нейтроны и гамма-лучи, продолжали 'молотить' друг друга своими 'молотилками' разного калибра, подсекать друг друга 'серпами' кинжалов, финок и кортиков, за кусок незараженного хлеба, за глоток чистой воды, за место под 'солнцем' аварийной лампочки бункера. Но и большинство из них, не задумываясь об этом, 'зрели', подобно дарам природы поздних сортов, чтобы потом, через недели или месяцы, все равно, корчась в судорогах лучевой болезни, упасть к ногам этой 'ядерной осени'.
Принявший на себя всю ту ненависть 'уцелевших' за месяц, минувший с ТОГО МОМЕНТА, Волохов никак не мог отмахнуться от стоявшего перед глазами видения — тощие, с бледной, покрытой язвами, кожей, в клочьях, бывших когда то летней одеждой, с воспаленными, красными глазами, люди копошатся в развалинах и как по команде, обернувшись на урчание их моторов, начинают швырять в колонну камнями, изрыгая неслышные бойцам проклятия. А одна женщина с растрепанными волосами, подняв высоко над головой мертвое тело годовалого ребенка, бросает его на броню Волоховского БМПТ.
* * *
4.09.2026 г. Москва. Тоннель в районе станции метро 'Цветной бульвар'.
Первым желанием Скворцова, после того как его глаза привыкли к полумраку, было броситься бежать дальше, куда глаза глядят. Он так и сделал. Пробежав метров триста по темному тоннелю, как потом оказалось в сторону 'Менделеевской', академик наткнулся на стоящий, темной махиной, поезд. Задыхаясь, он прислонился к прохладному металлу вагона. Ему все равно. Он устал. Устал чувствовать себя зайцем, на которого охотятся уже третий день. У него уже было столько возможностей погибнуть… Сейчас или позже — какая разница. Нахлынувшая усталость приглушила и без того уже мизерное чувство опасности. Скворцов сполз на холодный бетон.
— Что нам делать? — детский голос из вагона вывел его из оцепенения.
— Наверное надо идти на станцию, — неуверенно ответили ему.
— Страшно!
— Здесь тоже страшно, — из проема открытых автоматических дверей высунулась девчачья голова.
— Гош, пойдем.
— Осторожно — здесь высоко, — Скворцов вытянул в сторону
девочки руку, пытаясь не дать той упасть.
— Кто Вы?
— Не бойтесь, я не кусаюсь. А вы здесь как одни оказались?
— Мы с дядей Сашей в цирк ехали, а потом свет погас, поезд остановился и дядя Саша куда-то потерялся.
— Ага потерялся, — подумал Скворцов — сбежал сволочь, — и уже вслух — Ну пошли на станцию — вашего дядю искать.
Дядю они так и не нашли — видимо человек он энергичный — далеко убежал, и забота о Маше и Гоше (так звали его новых знакомых) помогла Скворцову в первые дни не сойти с ума от всего пережитого.
Как говорил Начальник станции 'Цветной бульвар', он же начальник местного штаба ГО, — 'чтобы у людей не поехала крыша — их надо чем-то занять'.
Вот и занимались все — кто чем. Одни бесцельно блуждали, изучая бесчисленные служебные и технические помещения, другие проводили время в разговорах о том 'кто виноват' и 'что делать'.
Скворцов тоже сначала вдоволь наговорившись, отправился изучать окрестности с пареньком из метроперсонала, с которым познакомился на второй день. Он узнал, что помимо самой станции и двух тоннелей в районе 'Цветного' существует еще масса тупиков, 'отводных' и 'опорных' тоннелей, рабочих стволов и подходов к ним, созданных при строительстве станции, а так же тоннельно дренажные камеры(ТДК), сан. узлы, вент. камеры, пункты технического обслуживания поездов (ПТО) и много еще чего.
Потом он присоединился к людям, которые занимались 'хозяйственными' делами — таскали воду из скважины, заготавливали 'дрова' из всего, что может гореть, в промежутках попивая, получивший название 'цветной', так называемый 'чай', а попросту кипяток, который, он не сомневался, где-то был и чаем 'По-павелецки' и 'По-ясеневски'. Словом шевелился. Но в эти первые три голодных дня были и такие, кто не разделял оптимизма Скворцова. Оставив попытки сначала уговорить, а потом заставить начальника станции, открыть гермодвери и выпустить их наружу, они ушли по тоннелю, в надежде просочиться где-нибудь на поверхность. Таких было довольно таки много. К концу третьего дня ушло больше половины. Может кому-то из них и удалось выбраться, судя по тому что потом он увидел — к их несчастью.
