Уходила Сара так же бесшумно и осторожно, стараясь ступать по своим же следам, что, впрочем, не представляло особых трудностей — отпечатки ее ног на покрывающей пологий склон траве были отчетливо видны невооруженным глазом. Прохладный ветер с моря освежал легкие, а неброская красота расцветающей весенней тундры ласкала взор и наполняла все ее существо энергией и радостью жизни. Несмотря на хрупкое телосложение, этой стройной тридцатилетней женщине с высоко поднятой головой, увенчанной короной пышных и тонких, как кудель, льняного цвета волос, всегда нравилось работать на свежем воздухе. Так повелось еще с детских лет, когда родившаяся и выросшая в захолустном Вайоминге девчонка проводила летние каникулы в Тетонских горах, лазая по скалам или катаясь на лошадях в компании своих буйных братцев. Любовь к дикой природе привела ее на ветеринарный факультет университета соседнего штата Колорадо. Поучаствовав в нескольких научно-исследовательских программах на восточном побережье, она приняла предложение своего бывшего преподавателя поработать в ЦКЭ — Центре контроля за распространением эпидемических заболеваний, — но с условием, что ей не придется безвылазно торчать в лаборатории. Заняв должность полевого эпидемиолога, она получила возможность совмещать свою тягу к природе с конкретной деятельностью по специальности. В ее обязанности входило выявление и изучение опасных для человека заразных заболеваний животных.
Командировка на Алеутские острова стала для Сары Мэтсон чем-то вроде рождественского подарка, хотя вызвавшая ее причина отнюдь не радовала. На западе полуострова Аляска была отмечена неестественно высокая смертность в популяции морских львов. При этом не удалось обнаружить никаких признаков экологической или техногенной катастрофы, которая могла привести к эпизоотии. Сара и двое ее ассистентов срочно вылетели из Сиэтла с заданием установить характер заболевания и его масштабы. Они начали обследование с Any — самого дальнего из Алеутских островов, — постепенно продвигаясь все ближе к Аляске. Действуя таким образом, группа рассчитывала, в первую очередь, четко определить границы зоны распространения болезни. Каждые три дня за ними прилетал гидросамолет и перебрасывал на следующий остров. Сара следила за лежбищем на Юнаске вторые сутки, но ничего угрожающего состоянию здоровья местной колонии морских львов пока не заметила. Это радовало, хотя ни о чем пока не говорило.
Красивая, легкая, с высокими скулами и лучистым взглядом широко распахнутых светло-карих глаз, мисс Мэтсон никак не укладывалась в рамки общепринятого образа женщины-ученого. Шагая энергичной, упругой походкой, она быстро преодолела две мили до лагеря, если можно так назвать три небольшие ярко-красные палатки, разбитые в ложбинке между двумя холмами. Приземистый бородач в бейсболке и фланелевой рубашке ковырялся в содержимом большого морозильного ящика.
— А вот и Сара! — с улыбкой приветствовал руководителя экспедиции Ирвин Фаулер, жизнерадостный пятидесятилетний крепыш, которому никто не давал больше сорока, — А мы с Сэнди как раз подумывали сварганить что-нибудь вкусненькое на ланч.
Из крайней палатки выползла на четвереньках миниатюрная рыжеволосая женщина, держа в одной руке котелок с поварешкой.
— У Ирва с утра до вечера одно на уме — как бы сварганить что-нибудь вкусненькое. Половником тебе в лоб, а не ланч, бездельник! — сердито проворчала Сэнди Джонсон, но глаза ее смеялись, и никто не воспринял угрозу всерьез.
— Как провели утро? — поинтересовалась Сара, с облегчением плюхнувшись на раскладной стул.
— Все данные у Сэнди, — сообщил Фаулер. — Мы проверили крупную колонию на восточном берегу. Все выглядят здоровыми и толстенькими. Я нашел один труп, однако, судя по его внешнему виду, бедолага скончался от старости. На всякий случай взял образцы тканей для лабораторного анализа, — Продолжая докладывать, он одновременно подсоединил газовый баллон к переносной плитке и зажег горелку, вспыхнувшую голубым пламенем с характерным «пу-уф-ф».
— У меня аналогичная картинка, — кивнула доктор Мэтсон, окинув взглядом окружающий лагерь зеленый ландшафт, — Из чего следует, что до морских львов очаровательной Юнаски зараза еще не добралась.
— После полудня не мешало бы осмотреть лежбище на западном побережье острова, — предложил Ирвин, — Все равно самолет за нами прилетит только завтра утром.
— Топать далековато, — покачала головой Сара, — Правда, можно будет по пути заглянуть на метеостанцию и поболтать с персоналом. Пилот говорил, что в это время года там уже работают люди, а не автоматика.
— Ну а теперь, — торжественно объявил Ирвин, водружая на конфорку объемистый котелок, — настало время заняться фирменным блюдом.
— Твое фирменное блюдо только пожирателям огня лопать! — успела вякнуть ехидная Сэнди, прежде чем ее бесцеремонно оборвали.
— Молчи, женщина! Ничего ты не понимаешь в настоящем луизианском чили, — ухмыльнулся Ирвин, вываливая в закипающую воду буро-коричневое содержимое большой консервной банки.
— Laissez le bon temps rouler,[6] как говаривают в Новом Орлеане, — хихикнула Сэнди.
* * *
Эд Стимсон напряженно всматривался в монитор атмосферного радара, наблюдая в верхней части зеленоватого экрана постепенное разрастание скопления белых электронных облаков. Типичный штормовой фронт среднего уровня, разворачивающийся где-то в паре сотен миль к юго-западу. Опытному метеорологу нетрудно было предсказать последствия этого шторма для островитян: минимум несколько дней сырой, ненастной погоды. От картинки на экране его отвлек резкий скрежет над головой — Варне все еще торчал на крыше, занимаясь сломавшимся анемометром.
Из радиоприемника в дальнем углу послышались чьи-то оживленные голоса, перемежаемые треском электростатических помех. Обычная трепотня о погоде и всякой ерунде шкиперов рыбачьих судов, промышляющих в близлежащих водах. Слушать их переговоры также входило в обязанности обслуживающих метеостанцию людей. Стимсон покрутил ручку настройки, пытаясь добиться более отчетливого приема, и не сразу обратил внимание на доносящийся снаружи странный воющий звук. Лишь когда радио на мгновение умолкло, метеоролог услышал его: низкий нарастающий гул, как от заходящего на посадку реактивного самолета. Это продолжалось несколько томительных секунд, затем интенсивность пошла на убыль и шум оборвался с громким хлопком.
Решив поначалу, что слышал раскат грома, Эд уменьшил границу захвата радара до двадцати миль и обозрел окрестности, но экран монитора показывал в непосредственной близости от Юнаски лишь обыкновенные кучевые и перистые облака и ничего, даже отдаленно напоминающего грозовую тучу. «Должно быть, военные летчики озорничают», — подумал с усмешкой Стимсон, припомнив небо над Аляской в далекие уже времена холодной войны. Но все мысли о воздушных хулиганах вылетели у него из головы, когда за дверью жалобно и как-то взахлеб заскулил Макс, тот самый сибиряк-хаски, еще несколько минут назад мирно спавший у порога хижины.
— Что с тобой, Максик?! — встревоженно воскликнул ученый, распахнув дверь и выскочив наружу.
Пес испустил в ответ исполненный смертной тоски вой и, дрожа всем телом, повернулся к хозяину. Стимсона ужаснули безумный взгляд закатившихся глаз и густая белая пена, сочащаяся из полураскрытой пасти. Секунду-другую Макс стоял, пьяно покачиваясь из стороны в сторону, потом лапы его подогнулись, и он тяжело рухнул наземь.
— Господи Иисусе! — вскричал Эд, — Майк! Майк! Скорее сюда!
Варне уже оседлал прислоненную к крыше лестницу, но чем ниже он опускался, тем больше испытывал трудностей, нашаривая ногой нижнюю перекладину. С последней вообще ничего не вышло: он сорвался с лестницы и удержался от падения лишь потому, что успел вцепиться в нее руками.
— Майк, с нашим псом… — взволнованно начал Стимсон, но тут же проглотил окончание фразы и пристально вгляделся в побледневшее лицо напарника. — Эй, парень, у тебя все в порядке? — спросил он автоматически, уже осознав, что у того не только не все в порядке, а даже еще хуже, чем показалось с первого взгляда. Дышал Варне неровно и прерывисто, глаза его остекленели и стали почти такими же пустыми и безумными, как у Макса. Обхватив его за плечи, метеоролог втащил теряющего сознание Майка в комнату и усадил в кресло.
Секунду спустя того вывернуло наизнанку. Когда Барнса отпустило, он ухватил Стимсона за руку и чуть слышно прохрипел:
— Там дрянь какая-то… в воздухе…
Последнее слово едва успело сорваться с губ Барнса, как глаза его закатились, по телу прошла судорога, и он безжизненно повалился на пол.
Метеоролог оцепенел от неожиданности, но уже в следующее мгновение все завертелось перед его глазами, пол и потолок поменялись местами, в голове запульсировала жуткая боль, а легкие словно сдавило железными тисками, выжимая из них остатки воздуха. С трудом доковыляв до передатчика, он ухитрился послать сигнал бедствия, но и только: язык и губы отказались повиноваться дальше. В желудке все жарче полыхал невидимый костер, пожиравший его внутренности. Задыхаясь и потеряв всякую ориентировку в пространстве, Эдуард Стимсон зашатался и упал, испустив дух раньше, чем голова его коснулась пола.
