— Дураки вы, университетские, ты уж прости, студент. Хотя ты и умнее многих. Объединиться лучшим людям… Где их сейчас найдешь, этих лучших людей, кроме как в армии? Ты был прав — у нас все прогнило, все слои общества. Элита слепа и беспомощна. Политики — хуже дешевых шлюх. О финансистах и говорить не хочу. Интеллигенты — не обижайся, но повидал я вашего брата, — слабы и продажны. Нет, только армия. Огнем проверяется человек, в бою не соврешь…
Они пили еще долго, до хрипоты рассуждая о судьбах отчизны и как эту отчизну наилучшим образом обустроить (кажется, пиво к этому времени сменилось ромом), потом за столом оказались две скудно одетые барышни из кордебалета — впрочем, их явно интересовал ладный офицер, а не толстый и безденежный студент. Тоху на девушек не обиделся, потому что ему к этому времени больше хотелось спать, чем предаваться как интеллектуальным спорам, так и порче нравов. Он, наверное, и задремывал пару раз за столом, потому что точно не помнил, где и как распрощался со штурм-коммандером Цурумией, но пришел в себя лишь уже в утреннем рейсовом автобусе, куда, видимо, погрузился на автопилоте. К счастью, у него был проездной — он потому вчера и задержался на Прудовой, что проездной был только на автобус, на такси денег не хватало. Он еще немного вздремнул по пути, понимая, что в общежитии выспаться не удастся. Там он успеет лишь прихватить папку с конспектами и учебники.
Но, все еще приходя в себя после бессонной ночи (от похмелья он, к счастью, не страдал никогда), Тоху обнаружил, что в фойе университета полно народу, но при этом царит какая-то непривычная для толпы студентов давящая тишина.
Он протолкался к доске объявлений, где толпа была гуще всего, и прочитал.
«В связи со сложной военной обстановкой философский факультет с пятого числа сего месяца закрывается вплоть до особого распоряжения Министерства образования.
Учебники и методические пособия следует срочно вернуть в библиотеку и на кафедры.
Студентам, не имеющим освобождения от военной службы, явиться на медицинскую комиссию».
2. Закон один — стреляй первым
Столица и окрестности.
— Закрой окно, придурок, — сказал Волдырь.
— Так ведь вы курите, шеф… — заикнулся было Шереф-младший.
— Сказано тебе закрыть — закрой, — подал голос Фердж, сидевший за рулем. — Дождь ведь.
Правильный парень. Хотя тоже придурок. Не из-за дождя окна прикрываем, безопасности ради. Хотя и в самом деле дождь.
Бронированный дозовский «секач» бодро катил по шоссе — в этом районе редко бывали пробки, да и час поздний. В машине с шефом было трое сопровождающих, не считая водителя. Рядом с Ферджем громила Фиу, на заднем сиденье младший дознаватель Кава. Фердж и Фиу волки стреляные, младшие тоже не совсем сосунки, опыт имеется. Однако от азарта не избавились еще, полны предвкушения. Все, все придурки. Хотя верные. В случае чего всегда прикроют — проверено. А большего от них и не требуется, думаю здесь я…
Капли шлепали по пуленепробиваемым стеклам, из-за дождя и тумана видимость была отвратная. Кажется или нет, что до войны погода в Столице была не такая отвратная? Или это возраст сказывается? Хотя и раньше-то климат здесь был омерзительный. Что ж, как сострил бы Канцлер, «другого климата у меня для вас нет».
Ладно, отметились, как подобает приличным людям, размышлениями о погоде, теперь — к делу.
Ноготь назначил встречу на объекте К-25. Объект этот, как выяснилось, представлял территорию замороженной стройки новой очереди авиационного завода. Разумеется, Волдырь посылал туда людей разведать что и как, а также просмотрел документацию. В первое десятилетие после войны Столица переживала строительный бум, от старой, веками складывавшейся планировки города не осталось и следа, перепланировкой же всерьез никто не занимался. Не до того было. Слишком многое нужно было восстанавливать. В первую очередь — промышленные объекты и жилье для граждан, оставшихся без крова. Тогда титаническими темпами расчищали город от развалин, в которые после бомбежек превратилось большинство столичных строений, кто был в состоянии — и при состоянии, — спешили получить подряды, разумеется, имели место случаи злоупотребления земельными участками, с этим злом справились несколькими расстрельными делами — Волдырь лично этим озаботился. Заводы и фабрики, жизненно важные для страны, строились в кратчайшие сроки, причем в городской черте, остальные ждали своей очереди. Но вот К-25 этой очереди так и не дождался. Волдырь уже не помнил почему. То ли было признано, что в новое время развитие авиации не является приоритетным, но ли банально не хватило денег, но корпус не был достроен. Тем не менее объект продолжал считаться режимным, и посторонние туда не совались. Потому, пояснил Ноготь, и будет возможность перетереть без свидетелей.
Свидетели ему не нужны, это понятно. Не слишком прочно держится сейчас Ноготь, потому и назначил встречу не в офисе и не дома. Пасут его — это показало даже поверхностное наблюдение. Кто — контрразведка или его же собратья из Союза промышленников, Волдырь пока разбираться не стал. Пока имело значение, что Ноготь сам пошел на контакт. Видно, основательно ему подпалило пятки. Они, хоть и были знакомы с давних времен, не сотрудничали никогда. Паче того — когда Волдырь еще не именовался Броней и секирой нации, а был для финансистов пандейцем с неясным армейским прошлым, позволял этот господин в адрес главы ДОЗа не слишком лестные высказывания — от насмешек над его внешностью до шуточек по поводу необходимости «придавить волдырь ногтем». Однако тогда Канцлер ответных шуток над весельчаком не дозволил, нужен ты был тогда ему зачем-то, пронырливый ты наш. А теперь, стало быть, нужен не слишком. Или вовсе не нужен. Вот и кинулся в объятия Департамента Общественного Здоровья. Весь вопрос — какие бонусы из этого воспоследуют. Ноготь намекнул, что дело касается какого-то суперсекретного проекта, который полностью изменит нынешнее состояние экономики. На экономические проблемы Волдырю было, прямо скажем, плевать — не его профиль работы. Но сразу отбрасывать это предложение не следовало. Нужно прокрутить, как можно употребить полученные сведения в свою пользу, потому что лишней информации, как известно, не бывает.
Ноготь намекнул, что место встречи имеет непосредственное отношение к проекту. Ну, посмотрим, благо тащиться шибко далеко не приходится. Время назначено после вечернего сеанса, улицы к этому часу освобождаются даже в оживленных районах, здесь же вообще почти никого. Миновали пару блокпостов, пропуск, предъявленный Фиу, действовал безотказно. Охрану несли полицейские, не легионеры. Последнее тоже не стало бы проблемой — Боевой Легион в конечном счете находится под контролем ДОЗа, хоть и командует им Дергунчик.
За последним блокпостом — бетонная ограда, над которой протянута проволока. Судя по тому, как проржавела (это даже в сумраке заметно), — обесточена. А если б и нет, нам не через забор лезть. У Фарджа среди инструментов есть и резаки, и отмычки, но, похоже, они здесь не нужны. Ворота отперты.
«Секач» затормозил, и Фиу вылез наружу для рутинной проверки. Через несколько минут вернулся, доложил:
— Он здесь. В остальном вроде чисто.
Приоткрыл створку ворот и остался снаружи — наблюдать и дать сигнал, если что. Машина въехала во двор, точнее, на пустырь, за которым высилась громада недостроенного корпуса. И это в городской черте, где драка идет за каждый кусок полезной площади. Массаракш, что за разгильдяйство!
Автомобиль Ногтя высветился фарами почти сразу же — навороченный «лосось» последней модели, скоростной, в серебристой броне-чешуе. Скромнее надо быть при нынешних-то твоих раскладах, Ноготь…
Владелец машины стоял возле своего чешуйчатого сокровища. Плащ на нем блестел от дождя. Стало быть, не сиделось ему в машине, вылез заранее, терпежу не стало. Косит под персонажа довоенного кино — с этим плащом непромокаемым и белым шарфом. А шляпу не носит, волосы мокры, а может, смазаны маслом каким… ты ведь старше меня, Ноготь, а все еще в молодого играешь.
Сам шеф ДОЗа был в старом, без пижонства, пальто, а голову прикрывал беретом. Холодно с плешью под дождем, пусть плешь наша и геройская. Не без сожаления он затушил сигарету и вылез из машины — тяжелый, массивный, особенно в сравнении с оппонентом.
— Добрый вечер, — сказал Ноготь.
— И тебе того же. Если он добрый. Зачем звал?
— Какой ты грубый, Волдырь. Или у вас в Пандее хамство считается за доблесть?
Лет двадцать назад на это был бы ответ: «В Пандее мои предки таких, как ты, на кол сажали. Хочешь попробовать?»
Нынешний Волдырь пропустил этот выпад мимо ушей.
— Как хочешь, так и понимай. Ты человек светский, а я занятой. Если тебе больше сказать нечего, то бывай.
