- Пашка самолёт закончил, а у меня рыбка сдохла, это он её отравил за то, что я ему носки узлом связал, ну теперь он наплачется, Ил, научи меня ножики кидать, а папа вчера колесо проколол, я домкрат крутил, - Никитос, как обычно неподражаем.
- У-у, да помолчи ты, болячка! - орёт на него Пашка, а мне делается легко и весело.
В комнату заглядывает тётя Таня.
- Ребята, нельзя потише? Привет, Илья, мне твоя мама звонила, ты почему сотовый с собой никогда не берёшь? Так, мальчики, через полчаса кушать будем.
- Во, Илюха, раз тебе мобильник не нужен, - отдай его мне! - эта перспектива так захватывает Никиту, что он даже перестаёт скакать.
- Морда треснет, - утомлённо шипит Пашка.
Никитос, было, взвивается в праведном гневе, но я, поймав его, зажимаю ему рот ладонью.
- Здрасьте, тёть Тань, а ну цыц! - это я уже Занозе. - Будешь орать, - домой уйду.
Угроза не оказывает ни малейшего действия. Мелкая гадость, ловко вывернувшись, локтём попадает мне точно в солнечное сплетение. Я, выпучив глаза, согнувшись пополам, хватаю ртом воздух, тётя Таня причитает, Пашка за загривок трясёт Занозу, - в дверях, наконец-то появляется дядя Саша. Всё сразу приходит в норму, Никита получает подзатыльник и приказ отправляться на кухню, помогать матери с обедом, Пашка ограничивается грозным взглядом в свою сторону, меня дядя Саша хлопает по плечу и жмёт руку. Наступает временное затишье. Мы с Пашкой остаёмся вдвоём.
- Ты как?
- Ну, ёлки… Знаешь, Пашка, я подумаю о твоём предложении, - насчёт кладовки! Очень даже серьёзно подумаю!
Пашка смеётся.
- Где там твой Focke-Wulf? Давай показывай, пока меня здесь не убили.
Пашка достаёт с одной из застеклённых полок, где размещается его эскадрилья, своё последнее творение.
- Вот, - с гордостью говорит он. - Два месяца работы! Погоди, я его на стол поставлю, будет видно лучше.
Мы, опёршись локтями о столешницу, склоняемся над серо-голубым, с тёмными разводами на горбатой спинке, самолётиком. Я рассматриваю его, затаив дыхание, - пусть это только модель, но выглядит он, всё же, бесподобно. Мощно и изящно, грозно и элегантно одновременно.
- Ну, как? - волнуется сероглазый, моё мнение он очень ценит.
- Супер! Такого ты ещё не делал, - говорю я с неподдельным восхищением.
За плечом у меня взволнованно сопит бесшумно появившийся Никита. Он, было, тянется к самолёту, но наученный горьким опытом, тут же отдёргивает руку. Пашкины модели, - это свято! Смотреть их ещё можно, но трогать, - ни-ни! Тут кончаются всякие шутки и братская, почти безграничная, терпимость. Случались уже прецеденты. Пашка через мою спину грозит брату кулаком, тот лишь дёргает плечом, - знаю, мол, отстань!
- Да, правда здорово! Гораздо лучше, чем не окрашенный. Слушай, Паш, а значков на нём столько разных, это так надо?
- Ну а как же! - объясняет Пашка. - Илья, это же персоналка. Это Fw 190A-4 в цветах и знаках гауптмана Фрица Лозигкайта, 68 побед к этому моменту, весна 1943-го. Аэродром Арнем-Дилин в Голландии. Вот если бы он базировался в Германии, и годиком попозже, то был бы ещё интересней, на хвосте были бы цветные полосы “Защиты Рейха”, а так тут только кресты Люфтваффе и свастика на киле. Эта двойная стрелка вместо номера, - шеврон командира эскадры.
- А эти гербы и флаги?
- А флаги, - это с кем он воевал, Фриц этот! - не выдержав, встревает Никитос.
- У-у! Чтоб тебя, Никита, - Заноза прячется мне под мышку. - Ну да, это с кем он дрался… А гербы, - на капоте герб эскадры, чёртик на облаке. А вот под фонарём что за крестик, - я так и не выяснил. Какая-то его личная фишка, по ходу… Последний раз, кстати, этот Лозигкайт у нас на Курской дуге отметился, в июле 43-го. Правда, на другой машине, тоже 190-ый, только пятой модификации.
- Ну, Павлуха! Здорово! Хоть сейчас на выставку! Понял, Никитос, какой у тебя брат?
Пашка сияет как новенькая монета, Никита жутко завидует.
- А я ему помогал! - заявляет он. - Вот только скажи, что нет только!
- Да уж, куда бы я без тебя, - вздыхает Пашка.
Дядя Саша, заглянув к нам, зовёт всех мыть руки и обедать. Никита мгновенно испаряется, желая быть, как всегда первым за столом. Впрочем, хотел бы я посмотреть на того, кто рискнул бы здоровьем занять его место в углу. Мы рассаживаемся у тёти Тани на кухне. Заноза, помахивая вилкой в опасной близости у своего носа, хищно смотрит на блюдо с варениками присыпанными сахаром и сочащимися вишневым рубиновым соком.
- Сначала окрошку и котлеты, - говорит дядя Саша, забирая у него вилку.
- Не хочу окрошку, пусть вон Пашка с Илюхой её лопают пусть!
- Тогда вообще ничего не получишь, - меланхолично отзывается дядя Саша.
Компромисс всё же найден, Никита, щедро засыпав стол вокруг своей тарелки перцем и солью, начинает стремительно расправляется с котлетой, торопясь к вареникам. Пашка удручённо за ним наблюдает.
- А я вчера двенадцать раз подтянулся, - сообщает мне Никита с набитым ртом. - Вот Пашка вот подтвердит, он считал, скажи, Паш, скажи!
- Илюша, тебе сметаны в окрошку положить? - спрашивает тётя Таня
- Да, спасибо, и квасу побольше, если можно.
Я смотрю, как из запотевшего, сразу из холодильника, большого стеклянного кувшина в мою тарелку кручённой янтарной струёй льётся квас домашнего приготовления. Дядя Саша потрясающе его делает, - со смородиновым листом и ещё какими-то прибамбасами, составляющими его гордость и тайну. А окрошка, - это просто поэма!
Мы болтаем за столом о пустяках. Дядя Саша рассказывает, как вчера намучился с Никитосом, когда тот помогал ему менять колесо. Тётя Таня говорит, что ей страшно заходить в комнату к сыновьям, простая уборка там уже бесполезна, надо делать ремонт. Пашка канючит, чтобы ему купили новую модель, - он в “Зорях Урала” видел Dornier 335V11, прототип учебного двухкабинного, такого ни в одном музее нет. Его спрашивают, сколько эта rara avis, редкая птица, стоит. Сероглазый, скромно потупившись, называет сумму. Его онемевшие родители потрясённо молчат… Я рассказываю про то, как мама учила меня водить машину, - все смеются, кроме Никитоса, тот алчно поедает вареники, заливая всё вокруг сладким и липким вишнёвым соком. Косточки, как горох, сыплются под стол. Покончив со своей порцией и солидной добавкой, он вдруг внимательно смотрит на нас с Пашкой. В его ясных, серых фамильных глазах рождается какая-то мысль.
- А что, Пашка у тебя сегодня ночует? - нейтрально спрашивает он меня.
- И завтра тоже, - подозрительно смотрит на брата Пашка. - А тебе-то что?
- Ага, ага… - Заноза что-то напряжённо соображает, аж уши шевелятся. - Ну, так я с вами буду!
Я дёргаюсь, прикусив язык, и беспомощно смотрю на Пашку. Тот, открыв рот, смотрит на Никиту. Помощь приходит со стороны.
- И думать забудь, - решительно отрезает дядя Саша. - Вы там втроём всю квартиру разнесёте, - как мы с Натальей Сергеевной будем объясняться?
- Не разнесём, я только поиграю с ними немного только, - мечтательно говорит Никитос.
- Папа это и имеет в виду, знаем мы твоё “немного”, - вступает тётя Таня.
- Да ладно, мам, пускай идёт с нами, - вдруг кротким голосом говорит Пашка.
Это для всех, в первую очередь для Никитоса, является такой неожиданностью, что за столом воцаряется гробовая тишина.
- Пускай, пускай! - в тоне сероглазого возникают зловещие нотки. - Мне Илья давно уже обещал приёмы на удушение показать, - вот мы на нём и потренируемся, вместо манекена. А на ночь в ванной закроем! И свет при этом выключим! А утром…
- Ну, всё, Павел, хватит! - пресекает сладкие Пашкины речи дядя Саша. - Никита, сказано - нет, значит - нет! Кончена дискуссия…
- Да ладно, ладно, кончена, так кончена, - но Заноза, как и сам Пашка, никогда не сдаётся, это у них семейное, он легко находит потрясшее всех продолжение. - Тогда я теперь спать буду на твоей кровати тогда!
Обалдевший Пашка теряет дар речи.
- Это-то ещё зачем, болячка ты гнойная? - устало спрашивает он.
- А вот захапал себе лучшее место, а сами меня на втором ярусе поселили! - упрёк относится ко всем. - Лазюю туда каждый раз… А если я ноги себе переломаю?
Вот этого уж фиг дождёшься, с грустью думаю я про себя, а вообще-то, не плохо было бы…
- Да ведь ты же сам! Ну, мам, пап! Он же сам, вы ж помните! Какой скандал он тогда закатил! У-у, Занозинский… Да фиг с тобой, дрыхни ты где хочешь… - силы оставляют Пашку.
- И зачем только люди в цирк ходят? - спрашивает у меня дядя Саша.
Я в ответ пожимаю плечами. Когда я у сероглазого дома, мне всегда спокойно за судьбу этого Мира. Уж коль здесь есть такие люди, как Пашка со своей семьёй, то значит всё ОК. Один только Никитос, смог бы не напрягаясь, дать сто очков вперёд любому из Зол моего Гирлеона…
- Как я иногда завидую Наташе! - говорит тётя Таня. - Покой, тишина, порядок. Илья на ушах не ходит, мебель не роняет, в комнату к нему можно спокойно зайти, - на голову ничего не упадет, и ноги не отобьёшь о гантели какие-нибудь, никому не нужные.
