Время было трудное, голодное. Папе приходилось подрабатывать грузчиком в порту, писарем в штабе воинской части. А еще студентов приглашали на эпизодические роли и массовки в спектакли профессионалов. Трешка, полученная за это, обеспечивала как-никак десяток обедов в студенческой столовой. Тогда же отец выступал вместе с Черкасовым и Березовым в знаменитом танцевальном номере, пародируя популярных в те годы комедийных киноактеров Пата, Паташона и Чаплина. С этим эстрадным номером они затем уже на профессиональной основе выступали в театрах, клубах, в кинотеатрах перед началом фильма, разъезжали по другим городам. И всегда пользовались громадным успехом. Потом, если помните, был включен в кинофильм Червякова «Мой сын».
– После окончания института Борис Петрович сразу стал сниматься в кино?
– В течение ряда лет он работал в Ленинградском ТЮЗе и одновременно начал сниматься в кино. Первым фильмом была немая кинокартина «Родной брат». Чирков играл в ней деревенского парня, который оказался в большом городе. В общем, роль подходила ему и по возрасту, и по внешнему облику, и по своему вятскому провинциализму, от которого он не успел еще освободиться. Потом играл множество других ролей и в театре, и в кино. Но главная роль, которая определила всю дальнейшую человеческую и творческую судьбу, была впереди.
– Вы, конечно, имеете в виду Максима?
– Да. Эта роль из всех (более ста), сыгранных им в театре, кино, на телевидении, была, как сказали бы сейчас, поистине судьбоносной. Он сразу стал знаменитым.
Хотя начало работы над фильмом совсем не предвещало славы. Картина должна была называться «Юность большевика». Максима предстояло играть Эрасту Гарину, а Чиркову отводилась роль его приятеля. Уже шли съемки фильма, когда им вдруг заинтересовались в ЦК комсомола. Косарев, секретарь ЦК, устроил у себя обсуждение отснятых эпизодов. В результате выяснилось, что Гарин – актер с яркой индивидуальностью, не подходит для роли простого рабочего парня. И вернувшись в Ленинград, Козинцев и Трауберг предложили роль Чиркову. Это был счастливейший момент в его жизни. Он стал увлеченно работать над новой ролью: перечитал десятки книг, статей, побывал на ленинградских заводах, беседовал с рабочими, старыми большевиками… Роль, как известно, получилась. Но сам фильм на приемках в авторитетных инстанциях поначалу вызвал серьезные возражения: не так представлена история партии, вместо глупых песен и сомнительных шуточек героя следует показать формирование большевика и т. д. Однако в «Правде» фильм приняли хорошо. Еще лучше, с восторгом, встретили его делегаты проходившего в те дни комсомольского съезда. Но главную оценку фильма должны были дать в Кремле. В те годы Сталин лично просматривал все фильмы до выхода их на экран.
Шел декабрь 1934 года. «В шесть часов вечера, – пишет в своих воспоминаниях режиссер фильма Леонид Трауберг, – нас с Козинцевым позвали в Кремль. Мы чуть опоздали: просмотр уже начался. В большой комнате было темно, и кто был там, мы не видели. В темноте послышался чей-то недовольный голос: „Что это за завод? Я такого в Питере не помню“. Немного погодя тот же голос (позже мы узнали Калинина): „Мы так перед мастерами не кланялись“. И тут раздался негромкий с очень заметным акцентом голос: „В зале присутствуют режиссеры. Желающие смогут потом высказаться“. Больше замечаний не было. Фильм закончился, и мы увидели лица, знакомые нам по портретам: Калинин, Ворошилов, Орджоникидзе, Андреев, Сталин… Других мы не знали. Все с нами поздоровались и сразу стали делать замечания. Сталин: „Вот у вас этот большевик в начале диктует листовку. Такого тогда не было“. „Секретарей не держали“, – сказал Ворошилов, и все засмеялись. Ворошилов добавил: „И очень он у вас старый. Тогда Владимиру Ильичу было только сорок, а мы все были помоложе“. Сталин не очень гневно сказал: „И что это он в мягкой шляпе и в нерабочем костюме влезает в толпу рабочих? Там же шпиков полно, сразу же схватили бы“. Я объясняю: „Диктует большевик потому, что нам очень не хотелось применять титры, надписи. Взяли мы Тарханова на эту роль, немного наивно полагая, что должно быть сразу видно: старый большевик. Пробовали нацепить на него рабочую блузу и картуз, но это ему решительно не шло“. Все засмеялись, но Сталин все-таки назидательно продолжал: „И что это он хочет текст листовки продиктовать? Подумаешь, дипломат какой!.. Будто, кроме него, не было в Питере кому листовку составлять“. Здесь Козинцев, решив, что дело проиграно, слегка побледнел и опустился на стул. Позже возникла легенда, будто Сталин топал ногами и кричал на нас, а Козинцев упал в обморок. Ничего этого не было. Я объяснил неуклюже: „Извините нас, товарищи, но мы с самого утра уже несколько раз смотрели картину, не успели даже чаю выпить и, как сами понимаете, волнуемся“. Тут все засуетились, и, словно в арабской сказке, на столике мгновенно возникло угощение: чай, бутерброды. По сути, все было закончено. Мы поклонились и пошли к выходу. Сталин, взяв в руки стакан чаю, крикнул нам вслед: „А Максим хорош! Хорош Максим!“. И это была все подытожившая рецензия».
– Вторая и третья серии первоначально не предполагались?
– Нет. Но после выхода на экран «Юности Максима» – таково было окончательное название фильма, – на «Ленфильм», лично режиссерам, исполнителю главной роли стали поступать письма с просьбой продолжить картину. Люди принимали созданный на экране образ Максима как историческую личность, спрашивали о дальнейшей судьбе героя. И авторы картины решили ее продолжить. Вскоре вышла вторая серия «Возвращение Максима», а через два года и третья «Выборгская сторона».
Трилогия имела грандиозный успех и у нас, и за рубежом. Отца всюду узнавали. На почтовых конвертах писали: «Москва, Максиму Чиркову». И нам приносили письма. Незнакомые люди на улице говорили: «Здравствуйте, товарищ Максим!». Мальчишки бегали за отцом толпой и кричали: «Максим! Сколько лет, сколько зим!». И он скрывался от них в ближайшем магазине или в подъезде дома. Бывало, в очереди или в трамвае люди уступали ему место. Однажды во время войны бойцы воинского эшелона, направлявшегося на фронт, задержали отправление поезда дальнего следования, в котором ехал папа, чтобы он выступил перед ними. И целых полчаса с башни танка, стоявшего на открытой платформе, Максим рассказывал, читал, пел. Как-то, вскоре после выхода фильма на экран, он мимоходом заглянул в один бильярдный зал. Два игрока разыгрывали партию, а группа болельщиков внимательно следила за ними. Вдруг кто-то сказал: «Смотрите, Максим!». Игра тут же прекратилась, а отцу сразу протянули несколько киев: «Пожалуйста, покажите парочку ваших ударов!». Разочаровывать своих почитателей папе не хотелось и, сославшись на больную руку, он торопливо вышел из бильярдной.
Ведь ни Жаров, «король санкт-петербургского бильярда», ни отец, так, как это показано в фильме, играть не умели. За них это делал настоящий мастер Жорж Гаев. Эпизод тот был просто хорошо смонтирован.
– Как воспринимал Борис Петрович эту вот, вдруг возникшую популярность, узнаваемость его? Это нравилось ему или тяготило?
– Конечно, аплодисменты в театре, цветы и все такое были ему приятны. Но порой поклонники, особенно поклонницы, были уж очень бестактны. И это, конечно, не могло ему нравиться. В ресторане как-то подвыпивший мужчина все норовил его поцеловать. А четыре девчонки одно время стали ему так осаждать своим вниманием, всюду преследовать, что отцу даже пришлось обращаться в милицию. Но однажды, например (это было сразу после выхода на экран «Юности Максима»), папа стоял как-то у книжного магазина на Литейном. К нему подошел незнакомый мужчина, молча пожал руку и поблагодарил. Чирков был приятно взволнован.
– После трилогии о Максиме режиссеры, очевидно, стали активно приглашать Чиркова в свои фильмы? Как он относился к этому, по-прежнему ли охотно откликался на все предложения, или стал более разборчивым?
– Думаю, ему было приятно повышенное внимание режиссеров. Но при этом огорчало, что предлагавшиеся роли были во многом похожи на то, что он так удачно уже представил на экране в образе Максима. Чирков опасался стать актером одного амплуа, типажом. Это его угнетало. Он не хотел повторяться. Считал, что актер должен появляться перед аудиторией в разных ипостасях. И все время думал, как ему вырваться из заколдованного круга типажных ролей. И, как это часто случается, неожиданно раздался звонок, из Киева. Режиссер Луков начинал снимать фильм по роману Всеволода Иванова «Пархоменко» и предложил в нем роль… Махно.
Папа все ждал большой интересной роли, которая бы только не была похожа на Максима. И вот желание его исполнилось. Казалось, радоваться бы только этому. Но у него появились сомнения: надо ли приниматься за новую роль? Уж очень большая разница была между Максимом и Махно. Многие считали, что это не его роль, что Чирков может играть только положительных героев и не надо ему браться за Махно.
