Дело было, конечно, не только в шпаге (хотя Вите казалось прямо невозможным расстаться с ней!).
Дело было и в том, что Витя ужасно дорожил отношением к себе Поповых. И Гаврила Семёнович и Марья Ивановна значили для него очень, очень много.
Гаврила Семёнович всегда держался с Витей, как с равным, расспрашивал про школу: рассказывал обо всём на свете: обещал взять весной на охоту: показывал все свои картины и этюды к ним; объяснял про разных художников и уже два раза водил на выставку…
А Марья Ивановна? С какой готовностью Витя исполнил бы любое её поручение!
Марья Ивановна всегда выбирала для него самые интересные книжки; когда он схватил по английскому двойку, целый вечер готовила его к контрольной; сколько раз в изложениях поправляла ошибки!.. Доверяла Пудельку, поручала всякие интересные вещи, например, отнести на почту пакет с рисунками Гаврилы Семёновича или послать телеграмму…
А один раз, когда Марья Ивановна заболела, она попросила Витю сходить к ней на работу с запиской. Витя отдал записку для какого-то главного инженера и проторчал у проходной завода целый час: за проволочным забором то и дело пыхали, как молнии, огни электрической сварки, что-то шипело и гудело, и огромный кран то поднимался, то наклонялся над забором, а на стреле у него горела красная звёздочка…
Витя всегда рассказывал Гавриле Семёновичу с Марьей Ивановной гораздо больше, чем у себя дома. Дома усталый отец часто отмахивался от него, мать всё убирала или шила Танюшке какие-то фартучки… А Гаврила Семёнович с Марьей Ивановной всегда находили время послушать его и уже знали, какие у них в классе учителя и что Витя после школы собирается стать разведчиком… И никогда не сердились, если Витя и другие ребята отрывают их от дела. А совсем недавно, узнав про витин день рождения, подарили ему «Спартака» в цветной обложке и оба — Гаврила Семёнович и Марья Ивановна — написали на первой странице: «Нашему другу Вите на добрую память»… Нашему другу!
В школе учителя были учителя, вожатая Тома-вожатая. Но никто из взрослых ещё никогда не называл Витю другом!
Кривошип, конечно, считался когда-то другом. Но это был всё-таки просто мальчишка. А Гаврила Семёнович и Марья Ивановна — первые настоящие, взрослые друзья.
Витя страшно гордился этим.
И что же… что же получилось теперь?
Он не оправдал доверия Гаврилы Семёновича. Гаврила Семёнович уехал, считая его обманщиком.
Марья Ивановна собирается придти к нему домой, разыскивает его, как какого-нибудь жулика, похитившего ценную вещь. Это было ужасно.
Да, но ведь Гаврила Семёнович подарил ему шпагу! Нет, он ещё не подарил. «Если сегодня же вечером принесёшь от родителей расписку, то дарю её тебе…» — сказал Гаврила Семёнович.
У Вити просто не хватало духу самому пойти к Марье Ивановне, отдать шпагу и рассказать ей про всё…
Ему было очень, очень тяжело!
Глава седьмая
Клуб железнодорожников, где всегда на школьные каникулы устраивались детские утренники и вечера для старшеклассников, был уже ярко освещён.
На тротуаре и мостовой толклись ребятишки, прыгали через потемневшие сугробы. Малышей по вечерам в клуб не пускали, но они упорно старались туда прорваться.
Витю и Милочку несколько раз окликали, и Витя постепенно успокоился.
Раз уж всё так нехорошо у него получилось, он внутренне махнул рукой. Сегодня ещё понаслаждается шпагой, а там будь что будет! Семь бед, один ответ!..
Шпага всё время напоминала ему о себе: колола рукояткой в бок, стукнула по коленке.
— Эй, Витяй, чего опаздываешь? — крикнул Сеня Юрченко из их класса, верзила-второгодник, который покровительствовал Вите.
— А сам? — Витя сделал вид, что идёт отдельно от Милочки. — Наших не видал?
— Наши все прошли! А я лучше кино дождусь… — Юрченко не очень-то интересовался книгами и писателями.
— Какое будет?
— «Корабли штурмуют»… Вторая серия.
— Мировая! Я видал!
Витя раздвинул плечом толкавшихся у двери мальчишек-мелюзгу, второклашек, — пропустил Милочку и вошёл сам.
— Ребята, вы куда? — строго спросила стоявшая в тамбуре билетёрша.
— На встречу с писателем. «Ракета восемьдесят три»!
— Больше не пропущу.
— Так это же для нас! Я из пятого класса, она из четвёртого… — заторопился Витя. Чего доброго, билетёрша принимает их за второклашек?
— Опоздали. Началось уже.
— Тётя, пропустите! Нам обязательно надо!
— Сказано, не пущу.
Витя вдруг увидел, что на широкой, покрытой красной дорожкой лестнице стоит и внимательно смотрит на них Пузырь.
Невольно Витя сунул руку под пальто, сжал рукоять шпаги. Повторил с отчаянной решимостью:
— Нам обязательно надо!
— Мальчик, будешь кричать, к администратору сведу!
У Милочки задрожали уголки губ, глаза стали ещё больше. Она тихонько потянула Витю за рукав.
Но в это время Пузырь, не спускаясь с лестницы, проговорил:
— Тётя Даша, будьте так любезны, пропустите этих товарищей. Я ручаюсь за них.
— Ну уж ладно, что с вами делать, раздевайтесь, — смилостивилась билетёрша. — Только чтобы тихо, не шуметь.
Совершенно уничтоженный вмешательством Пузыря и тем, что оно подействовало. Витя даже не заметил, как гардеробщица унесла на вешалку их с Милочкой пальто. Повернулся к стене поправить шпагу: может быть. Пузырь увидел, что она топорщится под курточкой, и испугался?
— Какой вежливый мальчик, правда? — шепнула Милочка, с восхищением глядя снизу вверх на Пузыря.
— Не в этом дело! — таинственно ответил Витя. И, стараясь не хромать, зашагал по лестнице. Милочка — рядом.
— Прямо через фойе, потом направо! — делая рукой, как милиционер на перекрёстке, скомандовал Пузырь и подмигнул Вито — на рукаве у него была приколота красная повязка с белыми буквами «Дежурный».
Но Витя не заметил и повязки.
«Ещё подмигивает!» — с негодованием подумал он, подозревая в непонятном поведении Пузыря какой-то подвох.
Они с Милочкой прошли через пустое со сверкающим полом фойе к завешенной бархатной портьерой двери.
В зале было темно. На освещённой пустой сцене стоял высокий мужчина в очках, с похожей на шапку копной седых волос. Раскинув большие, точно крылья, руки, он молча смотрел куда-то на люстру.
— …Повидимому, этот человек будет очень похож на того, кто задал мне этот в высшей степени остроумный вопрос! — сказал вдруг мужчина на сцене и быстро махнул руками.
В зале дружно захохотали, кто-то радостно взвизгнул.
— Про что это он? — спросил Витя сидевшего с края мальчишку с оттопыренными ушами.
— Тише ты, не мешай! — буркнул тот, не оборачиваясь.
Милочка прошептала:
— Витя, вон два места свободные! — И они стали пробираться по проходу.
Кругом зашипели, кто-то ущипнул Витю, подставив ножку, но они всё-таки уселись.
— …А между тем советские учёные уже близки к разрешению этой загадки, — сказал мужчина на сцене, и в зале снопа стало тихо, как будто никого не было. — Межпланетное сообщение, которое ещё недавно казалось фантастикой, вымыслом, в недалёком будущем станет такой же реальностью, как… как, например, в наши дни воздушное сообщение между городами…
Витя оглянулся в одну сторону, в другую. Слепа оказался незнакомый парнишка. А справа… Витя обомлел.
Справа, рядом с Милочкой, подавшись к сцене и ухватившись за спинку переднего стула, сидел… Шурка Кривошип! «Римский профиль» вытянулся вперёд, чёрный, как уголёк, шуркин глаз светился восторгом.
Витя сразу перестал слушать, что говорит мужчина на сцене, и беспокойно задвигался на стуле.
Милочка шёпотом спросила:
— Тебе не видно, да? Хочешь, поменяемся?
Вите показалось, что у него загорелась правая щека.
Что теперь делать? Как держать себя с Кривошипом? Он, конечно, сейчас повернётся и увидит их обоих — Милочку и Витю. Будь Витя один, он даже обрадовался бы встрече с Шуркой. Но Милочка!..
«Тёлкин жених»! — вдруг с ужасом вспомнил Витя.
Что, если Кривошип при ней, при Милочке, ляпнет такое?
И Кривошип повернулся.
Сначала лицо его просияло, но он быстро согнал улыбку и довольно равнодушно спросил:
— Ага, появился? О тебе уж и Тома спрашивала, домой хотела идти. Что же не заходишь?
— Да так… А ты что не заходишь? — с вызовом, громко ответил Витя.
Милочка прошептала сбоку:
— Что ты, Витя, пожалуйста, не шуми…
— И я тоже так. У тебя теперь, вижу, друзья новые. — Даже в темноте было видно, как Кривошип раздул ноздри и добавил, презрительно кривя губы: — На всех других непохожие!..
Этого Витя уже не мог стерпеть.
— Ну, ты, знаешь… потише! А если трепаться начнёшь, берегись! — и, забываясь, покачал кулак.
Милочка смотрела на Витю круглыми, как плошки, глазами.
