Никто не прервал его речь. Никто не возмутился и даже не поморщился, хотя говорить такое — а тем более, говорить громко — рядом с домом, который посетила смерть, было почти кощунством. Все, сказанное Артемом, оказалось пустопорожней болтовней, напрасным сотрясением воздуха — и это ясно читалось на лицах присутствующих. Зачем смущать душу, внимая безрассудным речам какого-то чужеродца? Мало ли всяких безумцев и сумасбродов шатается в преддверии Лета по этой обреченной земле!
Сжав зубы, Артем ждал. Он уже потерял всякую надежду найти спутника, когда из толпы выступила вперед седая женщина, почти старуха. Люди Страны Забвения редко доживали до таких лет. Предстоящее Лето, судя по всему, должно было стать последним в ее жизни. Она тащила за руку верзилу, ростом и шириной плеч резко отличавшегося от всех здесь присутствующих. Было что-то неестественное в облике этого великана — казалось, его наспех сшили из членов и органов, принадлежавших совсем другим существам. Лишь голова, да, пожалуй, еще ноги, несколько коротковатые для такого могучего торса, безусловно являлись его собственностью с момента рождения. Бочкообразная грудь была скорее грудью гориллы, а не человека. Узловатые руки напоминали древесные корневища. Смотрел гигант хмуро, исподлобья, как ребенок, которого принуждают сделать что-то помимо его воли.
— Иди! — сказала старуха, выталкивая его вперед. — Ну иди же! Иди к этому человеку!
— Вот и нашелся спутник для тебя, — в голосе Тарвада послышалась плохо скрываемая издевка. — Кому, как не калеке, искать спасение в неведомых землях.
— Ничего себе калека! — невольно вырвалось у Артема.
— Любой, кто не может спастись в саркофаге, считается калекой. А он в саркофаге просто не поместится.
— Как же он тогда пережил прошлое Лето?
— Он пропал еще ребенком. А вернулся совсем недавно. Уже вот в таком обличье. Мать узнала его по родинке на шее. Говорить он не может или не хочет, но, кажется, все понимает.
— Интересно… — задумчиво сказал Артем. — Где же он мог отсидеться?
— Вот и спроси его об этом. — Тарвад круто повернулся и, не прощаясь, двинулся к дому.
— Ты пойдешь со мной? — спросил Артем у калеки.
Тот подумал немного, оглянулся на седую женщину и кивнул головой.
— И будешь выполнять все, что я прикажу?
На этот раз он думал куда дольше, но все же опять кивнул.
— Тогда попрощайся с родными, возьми все необходимое и приходи вон туда. — Артем указал на едва заметного отсюда железного таракана, притаившегося среди пышной степной зелени. — Если найдешь какое-нибудь оружие: лом, длинный нож, кувалду — обязательно возьми с собой. Договорились?
На этот раз кивок последовал незамедлительно.
Прежде чем вернуться к вездеходу, Артем заскочил на минуту в хибарку, служившую ему приютом в последнее время, и собрал свое скудное имущество: кое-что из одежды, нож местной работы, несколько глиняных плошек и баклагу для воды. Неприхотливости он научился у жителей Страны Забвенья — зачем копить то, что в любой момент может обратиться в золу?
Забросив за спину тощий мешок, он зашагал к вездеходу и уже издали заметил, что возле его правой передней лапы кто-то сидит. Это не мог быть калека, а тем более Надежда. На всякий случай Артем переложил нож из мешка в рукав. Люди Страны Забвения от природы были неспособны к насилию, но ведь кто-то уже убил судью.
Существо, сидевшее возле вездехода, можно было отнести к роду человеческому, рассеянному по бесчисленным мирам Тропы, хотя и с некоторой натяжкой. Чем-то он напоминал злого колдуна арабских сказок — выдубленная, смуглая до черноты кожа, кривой, да вдобавок еще крючковатый нос, резкие глубокие морщины вдоль и поперек лица. Но самыми приметными, чтобы не сказать больше, были его глаза. В зависимости от того, чем был занят их владелец, они странным образом меняли свой вид — то буквально загораясь огнем, то превращаясь в мутные, ничего не отражающие бельма. По крайней мере, зеркалом души назвать их было нельзя.
Человек этот (несомненно, чужеродец) был демонстративно, вызывающе уродлив, но при более внимательном рассмотрении его уродство казалось величественным и притягательным — так, должно быть, выглядели когда-то каменные изваяния древних кровожадных богов.
— Приветствую тебя, приятель, — проникновенно сказал он.
— Никогда не имел здесь приятелей, — не очень дружелюбно ответил Артем. — Но все равно: привет тебе.
— Я назвал тебя так потому, что мы оба здесь чужие. А это нас больше соединяет, чем разъединяет.
— Пусть будет так. Но что ты здесь делаешь, приятель? — Артем подозрительно покосился на кабину вездехода. — Вокруг есть куда более приятные места для отдыха.
— Я ждал тебя. — Чужеродец встал. Под его просторной одеждой, похожей одновременно и на рубище нищего и на плащ бродячего рыцаря, могло скрываться любое оружие. — Ведь ты, кажется, собираешься пуститься в опасное путешествие и нуждаешься в попутчиках?
— И откуда тебе это стало известно?
— Слухи дошли.
— Слухи? — Артем взглядом измерил расстояние от дома судьи до вездехода. В толпе чужеродца не было, это он помнил точно. — Не думал, что слухи здесь распространяются с такой быстротой. Я едва рот успел закрыть, а слухи о сказанном мной уже дошли до тебя.
— Накануне я случайно услышал рассказ брата судьи о твоем разговоре с Марвином. Он отказал тебе, не так ли? А сегодня на рассвете я заметил это странное устройство, — он похлопал ладонью по лапе вездехода, — и подумал: может быть, что-то изменилось?
— Тебе известно, что судья умер?
— Известно.
— Откуда?
— Об этом говорили проходившие мимо люди. Очевидно, они спешили проститься с судьей.
— Допустим, я возьму тебя с собой. А что ты умеешь делать? — Артем не спускал глаз с длинной и узкой, хорошо ухоженной ладони незнакомца, на которой отсутствовали всякие признаки мозолей.
— Ничего, — спокойно ответил тот.
— Вообще ничего?
— Я умею есть, пить, размышлять, развлекаться, вести умные беседы.
— И это все? — изумился Артем.
— В среде моих соплеменников не принято заниматься чем-то более утомительным, нежели пиры и беседы. Конечно, мы знаем толк в воинском искусстве и неплохо разбираемся во всем, что касается врачевания человеческого тела. Все соседние народы закармливают и задаривают нас из одного только чувства суеверного страха.
— А не проще было бы вас всех уничтожить? Зачем зря кормить трутней?
— Нет, не проще, — задумчиво сказал чужеродец. — Совсем не проще.
— Но такая жизнь может в конце концов опротиветь.
— Это одна из причин, по которой я оказался здесь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
