то время, что свободен от какого бы то ни было влияния традиций и схем.
Так и следует понимать то, что он писал после Семилетней войны: «Если я и должен был вести войну, то я бы разбил свой лагерь лишь на такой позиции, чтобы уже ни в коем случае не быть вынужденным к сражению, если я не считаю этого необходимым»[34], и, в другом месте: «Нам следует явно отразить в своей памяти, что в будущем мы не должны вести войну в иных формах, нежели бой артиллерии или выставление постов – то есть позиций, – что требует усердного изучения местности, а это и определяет силу или слабость постов, а согласно этому военное искусство и принимает формы: от прочной обороны и до успешной атаки»[35]. В 1777 году стареющий король писал: «Искусство генерала состоит в том, чтобы использовать свои войска против врага так, чтобы солдаты его были расстреляны еще до того, как они собственно смогут начать сражение. Для этого необходимо, чтобы огонь противника был бы подавлен за счет нашего в нем превосходства»[36]. Опыт долгой военной карьеры с учетом тяжелого положения его государства с неудобными границами сделал короля осторожнее, спокойнее. Дух порыва к действиям юных лет сменился более рассудительной манерой старости. Воззрения короля теперь придавали возросшее значение воздействию оружия, однако же базовые его представления о сути войны оставались все теми же. Это проявляется в том числе и в его теоретической работе 1775 года, озаглавленной «Размышления о плане кампании»[37].
Там было выдвинуто предположение, что Пруссия, Австрия, Германская империя, Голландия и Англия заключат союз против Франции и выставят вместе 390 тысяч бойцов против 270 тысяч у Франции и ее союзников. Из войск государств, заключивших союз против Франции, во Фландрии будут сконцентрированы 180 тысяч человек. «Не для того, чтобы каждый год давать по сражению и занимать некоторые укрепленные позиции, на что потребовалось бы 7–8 кампаний, а более для того, чтобы вторгнуться в сердце королевства, наступая в направлении на Сомму и одновременно угрожая столице».
На случай войны против Австрии, в которой Пруссия могла быть усилена 30 тысячами солдат русского вспомогательного корпуса, 60 тысяч должны были вторгнуться из Саксонии в Богемию, а 110 тысяч – сосредоточиться в Верхней Силезии, чтобы оттуда наступать по кратчайшему пути и добиваться решительного исхода на Дунае, вынудив австрийцев очистить Богемию. Здесь видно, что стареющий король был далеко от того методического ведения войны, которое было характерно для его брата Генриха[38], австрийцев Дауна и Ласси[39]. И если в поздних работах он и призывал так часто к осторожности, то все же в этом он, очевидно, не видел ни малейших оснований к тому, чтобы передать искусно созданное здание прусского государства в более слабые руки. Поэтому при чтении его трудов мы всегда должны учитывать, что свои самые глубинные размышления он приоткрывал лишь настолько, насколько полагал других способными и имеющими возможность их использовать.
Ведь уже в ходе Войны за баварское наследство[40] в 1778 г., еще при жизни короля Фридриха, стал явно проявляться упадок в ведении им боевых действий. Хотя король с 80 тысячами вторгся из Силезии, а принц Генрих с армией такого же размера, из них 20 тысяч – саксонцы, вошел в Богемию из Лаузица, до «хорошего сражения в Моравии», на которое рассчитывал король, не дошло. Король сомневался в необходимости проведения атаки на сильно укрепленную позицию, занятую австрийскими войсками за верховьями Эльбы. Объяснение действиям Фридриха следует искать, прежде всего, в том, что Война за баварское наследство ни в коем случае не являлась жизненно важным вопросом для прусской монархии. Основная цель, определявшая действия короля в ходе Семилетней войны, теперь послужила иной манере действий. Как раз потому, что тогда для него речь шла о схватке за то, чтобы «быть или не быть», что давало ему силы для блестящих свершений, которые и придали войне, пусть и в форме, свойственной XVIII веку, вполне современный отпечаток.
Вооруженная демонстрация в защиту независимости Баварии – ведь никакого иного основания для серьезной войны 1778 г. не было, естественно, там отсутствовали крупные побуждения, – позволила Фридриху вновь вернуться в этом вопросе к своего рода кабинетной войне, которая, на счастье Пруссии, была столь свойственна ее врагам и в Семилетнюю войну.
Эта последняя война короля, которую сам он называл «безвкусной» кампанией, а в армии прозвали «картофельной войной», имела дурные последствия для духа и образа мыслей прусской армии. Вялые и поверхностные натуры должны были невольно способствовать тому, чтобы вместо кровопролитных дней Праги, Лейтена, Цорндорфа и Торгау недавно проявившийся способ ведения войны был сочтен более мудрым. И все же это был тот же самый царственный герой семи лет, который здесь явно обратился к новому методу. Этот кажущийся отход первого полководца эпохи от ранее исповедуемого им военного искусства должен был сказаться и далеко за пределами прусской армии. Австрийские позиции на верхней Эльбе были без сомнения очень сильны, и средствами линейной тактики к ним действительно было тяжело подойти, однако король не собирался идти на слишком большой риск. В действительности же это были лишь растянутые приграничные позиции. Если же Фридрих и воздержался от таких напрасных действий, то очевидно потому, что тогда повсеместно придерживались кордонной системы, теории, которая в стремлении обеспечить прикрытие всего и вся, исходила из того, что следует встречать наступление противника на широко растянутых позициях, что стало бы самым действенным военным средством. В особенности уверовали в нее австрийцы, полагая, что это и привело к их победе над королем в 1778 г. Кордонная позиция и искусные маневры при уклонении от сражения стали обоими полюсами оперативных и тактических воззрений того времени. Действия принца Генриха Прусского, который в Семилетнюю войну неизменно избегал решительного сражения, в противовес таковым у короля, казались наилучшими.
В Австрии главным сторонником кордонной системы был фельдмаршал Ласи. Этот, кстати, чрезвычайно заслуженный в организационной сфере деятель, будучи в Семилетнюю войну генерал-квартирмейстером Дауна, вполне овладел его осторожной манерой ведения войны. Ласи, заявляя о том, что Дауну удавалось в ходе Семилетней войны часто избирать позиции, которые Фридрих Великий с его меньшими силами был не в состоянии атаковать, признавал, что именно благодаря таким его действиям объединившимся против Пруссии державам в ходе войны так и не суждено было добиться своей цели: разгрома короля Пруссии и раздела его монархии.
И вряд ли стоит удивляться тому, что при таких воззрениях обеим немецким великим державам не удалось подавить французскую революцию, к тому же они бросили в борьбу против нее лишь часть своих вооруженных сил. Но и тактика армий старой Европы уже
