А затем приятели наперебой начинают давать мне советы, как не застрять надолго без работы, и в конце концов звучит то, чего я так опасался: «Если что, выйдешь на вокзал и попробуешь предложить себя первому встречному толстосуму». Столь блестящая идея принадлежит Бет, которая преподносит ее с непроницаемым видом и без тени улыбки на лице. В яблочко.
— И сколько, по-твоему, я мог бы заработать?
Она косится на мой зад и оценивающе щурится.
— На чизбургер хватит, если сильно постараешься.
Эмма сидит и молча рассматривает мебель, картины и довольно неудачную репродукцию кувшина, наполненного — нет, забитого до отказа — сухими цветами. Мы выпиваем по джину с тоником, потом еще. Майлз разрумянился, стараясь развлечь гостей; он радушный хозяин и даже умудряется попасть в число любимцев Эммы, удачно польстив ей. (Заметил ее новую прическу, которая, на мой взгляд, ничем не отличается от предыдущей.) Впрочем, для меня так и осталось полной загадкой, зачем ему вообще захотелось снискать расположение Эммы.
Вскоре мы с Майлзом погружаемся в воспоминания о студенческих годах, которые вливаются живительным потоком в тусклую повседневность. Студенчество! Помнится, на входе в здание университета всегда стоял полоумный Джефф, а один парень сходил по-большому в фонтан, и его оштрафовали. А еще у нас была нимфоманка Бронвен по прозвищу Уэльская Гора, которая соблазнила — вернее сказать, изнасиловала — немалое число наших сокурсников. «А помнишь, как «голубой» хормейстер все время крутился в раздевалке и помогал мальчикам облачаться в мантии?» Подобные воспоминания, как правило, доставляют массу веселья непосредственным участникам, в то время как сторонних наблюдателей способны повергнуть в немыслимую скуку. Эмма оборачивается к Бет и заводит беседу о семейных ценностях. Разговор явно не клеится, но они его упорно продолжают, чтобы хоть как-то подчеркнуть независимость от мужчин.
Осушив напитки, набираем пригоршни чесночных крекеров. От смеха и веселья разрумяниваются щеки, повсюду царит оживление, а Майлз буквально захлебывается от смеха. Начинает прыгать на диване и тут же закашливается самым непристойным образом, стараясь освободить дыхательные пути от крошек заблудившихся чесночных печений.
Эмма собирает посуду и с мученическим видом отправляется на кухню. Бет даже не пошевелилась — ей, судя по всему, очень удобно валяться на диване и, потягиваясь, посмеиваться над великовозрастными дурачками: мной и Майлзом. Майлз раскраснелся от счастья, точно только что вернулся с велосипедной прогулки на морозце. Тонкий шерстяной кардиган Бет тесно обтягивает ее маленькие аккуратные грудки, и она крутит прохладную ножку бокала между пальцев. Я отвожу взгляд.
Эмма тоскливо вздыхает на кухне.
После ужина (мы съели макароны с подливкой) Майлз предлагает выпить по рюмочке «нашего любимого».
— По рюмочке чего? — переспрашивает Эмма с совершенно необъяснимым раздражением.
— Портвейна, конечно, — весело поясняю я.
Эта шутка у нас в ходу уже лет десять, и она по-прежнему нас развлекает. Как-то давно, еще на первом курсе университета, мы с Майлзом начали пить портвейн, полагая, будто это очень аристократично. Уже позже, постепенно познав толк в напитках, мы стали склоняться к мнению, что вряд ли добрые старые сквайры увлекались вином по 4,99 фунта за бутылку, которое можно купить в каждом универсаме. Ныне мой друг пьет исключительно марочные сорта. Впрочем, он может себе это позволить.
— Готов побиться об заклад, это плимутское, — с заговорщическим видом шепчу я.
— Точно, — отвечает Майлз, вскидывая брови. — Может, даже роттердамское.
Мне в рот словно смешинки попали.
— А может, из самой Иокогамы [15]!
(Помню эти долгие вечера, когда мы сидели и разговаривали, выпивали и смеялись, позабыв о часах, потому что знали — впереди у нас еще десять тысяч дней или даже больше…)
— Джин, вино и портвейн, — говорит Эмма. — Хм. Интересно.
— Мне бренди, — просит Бет. Она пьет с явным удовольствием и довольно много. Впрочем, это на ней никак не отражается. Знаю я таких: никогда не откажется от лишней рюмочки, лишней затяжки или последней щепотки кокаина. Она балансирует на грани и никогда не падает. У Бет целая коллекция масок, которые она держит под замочком, а в секретном ящичке хранит приворотные зелья и пьянящие настои. Майлз просто слепец.
— Главное пить по нарастающей! — самодовольно провозглашает мой друг и наливает два больших бокала портвейна и один бренди.
Короче, мы порядком нализались — вот тогда все и произошло.
Майлз ставит какой-то диск (старый джаз), и нас окончательно развозит. Хозяин лежит, развалившись в своем огромном кресле. Мы с Бет и Эммой сидим напротив, на повидавшем виды диване, у которого из-под низа торчит набивка, от чего он сильно смахивает на некое безжалостно выпотрошенное животное, Разговор становится бессвязным и скатывается к сюрреализму. Эмма засыпает. Подумать только! Она храпит во сне, вот забава! Затем начинает клевать носом и Майлз.
Неожиданно Бет поднимает вверх ноги и пристраивает их у меня на коленях.
— Займись делом. Пощекочи мне пальчики.
Я исполняю приказание. Ножки у нее довольно милые.
— М-м, — говорит она чуть погодя. — По крайней мере ты знаешь, что такое хороший массаж. Может, из тебя все-таки получится неплохая проститутка.
Я самодовольно закрываю глаза, сжимаю ее стопы и поглаживаю нежную кожицу между пальцев. Иногда Бет хихикает и ерзает, а иногда постанывает: «М-м, как хорошо».
Несколько минут спустя она меняет позу и кладет голову мне на плечо.
— Голова, — тихо просит она.
Первый импульс — сострить: «Как мило с твоей стороны. Да, пожалуйста, займись». Но я тут же упрекаю себя в неотесанности и кладу руку ей на плечо. Нежно поглаживаю лоб, стараясь доставить Бет максимум удовольствия.
В комнате царит тихая спокойная атмосфера, какая бывает в доме друзей, когда все вдоволь навеселились и мирно посапывают рядом друг с дружкой. В камине языки пламени лижут дрова, и мы сидим в теплом рыжеватом полумраке. Кресло хозяина стоит в углу, в тусклых отсветах огня. Время словно застыло.
Бет протягивает руку и касается моего живота. Поглаживая ее голову, я медленно опускаю руку ниже и касаюсь спины. Начинаю нежно массировать лопатки. Она поворачивается ко мне, и мы соприкасаемся ладонями. И в этот самый миг мы решительно и бесповоротно переходим границу, разделяющую игру и эротику.
Я медленно веду рукой по ее затылку, шее, глажу плечи, а Бет точно кошка изгибается и мурлычет. Меня внезапно охватывает чувство, что с этой девушкой можно все. Единственное — нельзя слишком шуметь, иначе кто-нибудь проснется: Эмма или Майлз.
Тускло светится огонь в камине, играет музыка — тихий грудной голос Пегги Ли. «Огонь желаний».
Бет скинула кардиган и оказалась в свободном платье. Я-нежно глажу рукой ее ключицу и провожу средним пальцем между грудей. Из-под платья видны черные кружева бюстгальтера. Все, что происходит сейчас между нами, происходит чрезвычайно медленно. Моя рука пробирается все ниже, я обхватываю левую грудь, кончиками пальцев касаюсь тонкого шелка лифа и начинаю поглаживать сосок. Обвожу пальцем и нежно сжимаю. Голова Бет лежит на моем плече, она обратила ко мне лицо и тяжело дышит в самое ухо, поглаживая меня под рубашкой. Каждое движение отдается горячей волной возбуждения! Мой живот словно превратился в отдельный сексуальный орган, и каждый дюйм кожи возбужден. Тут рука Бет рассеянно опускается в пах. Я давно возбужден и тверд, и она начинает сжимать меня и мять через брюки. Подвожу руку к ее лицу и поглаживаю дрожащим пальцем губы. Она приоткрывает рот и втягивает мой палец, а я соскальзываю рукой вниз, под платье, и, прокладывая влажный след на голом теле, смачиваю сосок ее собственной слюной. Партнерша млеет, вздрагивает и выгибается, вздыхает, поворачивается ко мне, покусывает мочку. Кажется, она хочет, чтобы я повернулся и поцеловал ее. Но я не смею — не спуская глаз, слежу за Майлзом.
И тогда он просыпается. Шевелится, зевает, протирает заспанные глаза и обводит мутным взглядом застывшие на диване фигуры. Мы уже убрали пальцы и языки из ненадлежащих мест и убедительно притворяемся крепко спящими.
— Пора ко сну, — говорит Майлз.
Мы, пошатываясь, встаем. Эмма благодарит хозяина дома за чудесный вечер и чмокает его в щечку. После некоторых колебаний я целую на прощание Бет. Майлз предлагает вызвать такси, но мы отказываемся: хочется немного прогуляться, а потом поймаем кеб на Кингз-роуд. Желаем друг другу скорой встречи и направляемся к дверям. Выходим на улицу. Дверь закрывается.
Эмма вылезает из такси в Фулхэме. Я еду дальше, заползаю в постель и долго лежу без сна, думая о Бет. Надо же такому случиться! Ведь она — девушка моего лучшего приятеля. Какова развратница! И насколько все случившееся банально.
