Вряд ли вы можете себе представить, что это означало.
Моя жена скрылась из города вместе со своей матерью и маленьким сыном, и в течение нескольких недель они прятались в лесу, пока в городе не утихли первые беспорядки. Молодая голландка, работавшая на заводе Хейнкеля, пыталась уверить мою жену, что русские совсем не так страшны, как все думают, и что рассказы об их зверствах всего лишь пропаганда. В тот самый день, когда русские вошли в город, голландка была изнасилована целой группой русских солдат, и на следующий день она сделала то, что до нее сделали многие немецкие женщины, – покончила с собой.
Моей жене довелось увидеть и пережить много ужасных событий. Это она, а не я, должна была бы написать книгу, и книга эта была бы поистине печальной. Конечно, я не знал о страданиях, выпавших на долю моей жены, но я предполагал, что она терпит лишения, и мучился от того, что ничем не мог помочь ей.
На третий день моего пребывания в лагере Кокфостерс дверь комнаты неожиданно открылась и вошел не кто иной, как мой старый приятель лейтенант Ганс Энгель. Всего лишь десять дней назад – теперь это казалось мне вечностью – мы попрощались в Лорьяне. Мы познакомились на курсах командиров подводных лодок, а потом вместе принимали участие в подводных маневрах в Мемеле. Энгеля направили на субмарину «U-31» (командир – капитан-лейтенант Прельбург) в качестве стажера, а меня – к Йенишу на субмарину «U-32». Они вышли из Лорьяна за два дня до нас, а 2 ноября субмарина «U-31» была потоплена британским эсминцем «Энтилоуп» в тех же водах, что и наша подлодка, и большая часть экипажа была спасена. Это была поистине нежданная встреча.
Разумеется, нам было о чем поговорить, но мы подозревали, что комната прослушивается, поэтому, говоря о чем-то важном, переходили на шепот. Должен заметить, что, несмотря на самые тщательные поиски, нам не удалось найти и следа микрофонов, так что, возможно, мы чересчур осторожничали.
Ганс Энгель был моим ровесником, и мы быстро сдружились в основном благодаря тому, что у нас было много общего: мы оба были моряками, и наши отцы также были морскими офицерами. Кроме того, мы оба интересовались музыкой и искусством. Мы были так похожи, что нас часто путали, – оба высокого роста, худощавые, с темными волосами и голубыми глазами.
В лагере Кокфостерс нас кормили трижды в день. Еда была самая обычная, хотя некоторые блюда показались нам странными. Например, нам часто давали картошку в мундире. Ножи нам не выдали (должно быть, это считалось холодным оружием), так что в конце концов приходилось есть картошку вместе с кожурой. Почти каждый день нам давали мясо. На завтрак мы пили кофе, ели хлеб с маслом, а вечером нам подавали чай и снова бутерброд с маслом. В общем, пища была простая, но жаловаться было не на что, а когда в один прекрасный день к нам в комнату зашел британский офицер и сообщил, что ежедневно каждому из нас будет выдаваться по два шиллинга, чтобы мы могли тратить их в столовой на что пожелаем, все наши проблемы были решены. Первым делом мы заказали себе шоколад и бананы и незамедлительно получили требуемое.
Следующее, о чем нам стоило подумать, была наша одежда. Мы заказали себе рубашки и пижамы. На это ушло денежное пособие за несколько недель. Кроме того, мне выдали пару британских армейских ботинок и синий пиджак.
Будучи офицерами, мы в течение всей войны продолжали получать свое армейское жалованье, хотя пересчет его сначала в британские фунты стерлингов, а позже в канадские доллары ощутимо сокращал получаемую на руки сумму по причине искусственно завышенного обменного курса. К сожалению, военнопленным, не являющимся офицерами, не так повезло, как нам. Они стали получать жалованье гораздо позже и первое время сидели без денег. Конечно, им не приходилось, как офицерам, покупать себе одежду, кроме того, они получали бесплатные сигареты и табак через Красный Крест и Христианскую ассоциацию молодых людей, но всего остального они были лишены.
Эта несправедливость чрезвычайно возмущала меня, и я очень расстроился, когда остальные офицеры отвергли мое предложение разделить наше жалованье с теми, кто его не получал. В конце концов, они ведь сражались плечом к плечу с нами. В большинстве своем против выступили офицеры люфтваффе. Среди них почти не было людей, не имеющих офицерских званий, в то время как мы, офицеры-подводники, должны были заботиться о матросах из экипажей наших субмарин. Время от времени мы передавали им фрукты и шоколад, к сожалению, это все, что мы могли для них сделать. Позже ситуация коренным образом изменилась. Они имели право найти себе работу и зарабатывать деньги и, таким образом, оказались более обеспеченными, чем мы. В отличие от рядового состава нам, офицерам, работать запрещалось.
В Кокфостерсе Энгель купил себе трубку, и, поскольку недостатка в табаке мы не испытывали, он вынимал ее изо рта, только когда ложился спать. Я не курил, но не могу сказать, чтобы табачный дым сильно досаждал мне. С трубкой Энгеля и книгами, которые мы вскоре начали получать, в нашей комнате воцарилась мирная домашняя атмосфера.
Книги, как и следовало ожидать, были самого разного рода. Сначала мы вынуждены были брать все, что нам выдавали, затем я наладил дружеские отношения с одним из охранников, и у меня появилась возможность выбора, который, впрочем, был не слишком велик. Между прочим, я был весьма удивлен, обнаружив среди книг военные мемуары генерала Людендорфа.
В подобных обстоятельствах я читал все, что попадалось мне на глаза: книги немецких авторов и книги, переведенные на немецкий язык (например, некоторые произведения Джека Лондона). Позднее благодаря помощи Красного Креста, Христианской ассоциации молодых людей, а также нашим собственным семьям мы стали получать заказанные нами книги, и в конце концов у нас образовалась довольно неплохая библиотека. Чтение мое стало более систематичным. Я купил тетрадь, в которой вел учет всех прочитанных мною книг, а также заносил туда свои критические заметки. Эти записи я вел на протяжении всех семи лет моего заключения, и в конце его в моем списке было 503 книги.
Я вспоминаю, что в бытность мою младшим лейтенантом на борту линкора «Шлейзен» в 1935 году я частенько жалел, что у меня было мало времени для чтения. Что ж, теперь в моем распоряжении было все время мира. Хьюстон Стюарт Чемберлен («Основы девятнадцатого века»), Шпенглер («Закат Европы») и Альфред Розенберг («Миф двадцатого столетия») – я прочел их всех. Я взялся также и за Канта, но, к сожалению, так и не одолел его. Затем были Шекспир и Гёте. Должен сказать, что возможность читать и учиться – вот единственная польза, которую принесли мне долгие годы плена.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
