в эту минуту каждое нервное окончание в моем теле буквально вопит:
«ВОЛК! ВОООООООООООООЛК! ВОЛК, ВОЛК, ВОЛК! Это птица? Это самолет? НЕТ, ЭТО ПРИШЕЛ СЕРЕНЬКИЙ ВОЛЧОК!»
— Ну что, — говорит мама. — Мы на месте.
Плотная пелена облаков укрывает Лондон, бледное солнце пробивается сквозь нее, как свет маяка в густом тумане. Музей естествознания нависает над нами соборными шпилями и арочными сводами. Осталось меньше трех часов до того, как мама получит тут свою награду, стоя прямо под скелетом синего кита.
Говорю же: сегодня важный день.
Бел смотрит на меня с соседнего сиденья:
— Поверь в себя, Питти.
Я делаю вдох и выпрыгиваю из машины. Бел сует руки в карманы пальто и неторопливо шагает вперед, а мама останавливает меня прикосновением к плечу.
— Анабель говорит, ты боялся сюда идти. Из-за страха испортить мне день. Так вот почему ты паниковал сегодня утром? — Я уставился в асфальт. — Ты никогда ничего не испортишь. Даже при всем желании. Питер, сегодня все состоится только благодаря тебе и твоей сестре. Моя работа, моя жизнь — ничего этого без вас у меня бы не было, ты это понимаешь?
Она обхватывает мое лицо ладонями и задирает мне голову вверх. Она вся светится гордостью и любовью.
— Я ужасно рада, что ты сегодня здесь со мной.
В огромные стеклянные потолки и арочные окна проникает свет, заливая бледно-серые скелеты.
С верха ленивой синусоиды китового позвоночника на нас взирает массивный череп самки синего кита по имени Хоуп. Пока я стою в очереди на вход, пересчитываю ее кости (двести двадцать одна), затем стекла в потолках над головой (триста шестьдесят восемь) и, наконец, количество шагов, отделяющих меня от двери (пятьдесят пять, но число продолжает увеличиваться с пугающей скоростью). Ничего не могу с собой поделать. Слава богу, я так и не начал курить.
Вокруг нас зал преображается. Кто-то выкрикивает распоряжения, эхом отражающиеся от стен, по плиточному полу скрипят колеса, позвякивают связки ключей на ремнях одетых в черное разнорабочих (их восемь), которые выставляют освещение и развозят по местам ящики с оборудованием.
— Как ты? — шепотом спрашивает Бел.
— Блестяще, феерично, непобедимо, восхитительно, превосходно, вне…
Она вздыхает, и я затыкаюсь.
— Слушай. Если дело будет совсем плохо, ты всегда можешь слинять отсюда, — она кивает на маленькую черную камеру, закрепленную под балконом металлической летучей мышкой. — А полюбоваться на то, как маму встречают овациями, всегда можно и в записи.
К нам направляется щеголеватый мужчина в сером костюме с планшетом для записей в руках.
— А, доктор Блэнкман, — бросается он к маме с приветствиями. — А вы, должно быть, Питер и Анабель. — Он выглядит слегка разочарованным, когда мама, а следом и Бел игнорируют его протянутую руку. — Рад познакомиться, — не отчаивается он. Он так вцепился в планшет, что костяшки кажутся белыми заплатками на его пальцах. — Спасибо, что согласились прийти пораньше. Если вы не возражаете, я объясню, как все будет происходить…
Он ведет нас к вздернутому концу костяного хвоста Хоуп.
— Сейчас, как видите, накрывают столы… Ах да, спасибо, Стивен, — он отходит в сторонку, пропуская рабочего в черной бейсболке, который катит колесом большой круглый стол. На черной коже его ботинка видна длинная глубокая царапина. Под кожей блестит металлический носок. — А само мероприятие начнется примерно через сорок пять минут.
Меня начинает мутить. В новом костюме у меня трясутся поджилки. Все тут слишком большое, слишком яркое, слишком громкое.
«Волк», — нашептывает внутренний голос.
Я спрашиваю:
— Где мы сидим?
— Лауреатов и их семьи рассадят здесь, в центральной зоне, — отвечает капитан Планшет. — Церемония награждения начнется сразу после ланча, который займет примерно час. — Он поворачивается к маме: — Доктор Блэнкман, оставайтесь, пожалуйста, на своем месте, пока не назовут ваше имя, а затем поднимайтесь на трибуну для получения награды. В момент вручения от вас будет достаточно и рукопожатия, но он предпочитает обменяться парой поцелуев в щеку, хотя мы вечно твердим, как по-французски это выглядит на телеэкране, так что если вы согласны пойти ему навстречу…
— Я сама решаю, кто меня будет целовать и сколько раз, — отрезает мама.
— Ну конечно, конечно… — капитан Планшет сникает еще самую малость. — Премьер-министр с нетерпением ждет вашего выступления. Разумеется, сцена в вашем распоряжении столько, сколько вам будет угодно, но мы надеемся выкроить в его графике хотя бы несколько свободных минут, так что если бы вы могли…
— Да-да?
— Кхм, лично я придерживаюсь мнения, что краткость — сестра таланта, вы не находите?
Мама пристально смотрит на него.
— Доктор Блэнкман?
— Да?
— Вы не ответили.
— Я сама талантливость.
— Ага… — он снова опускает взгляд в свой верный планшет, как будто надеется найти в нем укрытие. — Что ж, в таком случае у меня все. Премьер-министр будет здесь через сорок пять минут или около того. Он с нетерпением ждет встречи с вами.
Сделав дело, он спешит ретироваться.
Ах да, забыл сказать: награду маме вручает премьер-министр. Он старательно делает вид, что заинтересован в развитии британской науки. Говорю же: важный день.
По мере приближения заветного часа вокруг нас множатся белые столы, вырастая, как грибы, из-под кафельного пола, и официанты в белых кителях сервируют их серебряными столовыми приборами. Они такие претенциозные, что у ножей лезвия зазубрены, а на рукоятках даже красуется гравировка с монограммой музея — черными буквами «NHM». Во рту сухо, как в пустыне, и я беру со стола апельсиновый сок и делаю глоток. Знаете, почему это не самая лучшая идея? Потому что сегодня утром я грыз керамику и мой рот искромсан мелкими порезами. Я чуть не ахаю от боли и отставляю стакан с болючей солнечной жидкостью обратно на стол. Черные униформы постепенно сменяются более яркими красками строгих костюмов и элегантных платьев. Я насчитал тридцать шесть человек, которых, судя по их одежде, можно отнести к гостям, а не к обслуге. Капитан Планшет по очереди обходит каждого из них. Ему улыбаются и отвечают. Очевидно, никто не обладает маминой гениальностью.
Я оглядываюсь на центральную зону, где мы будем сидеть, и в моем животе затягивается тугой узел. Меня со всех сторон окружат незнакомцы. Чье поведение я не могу предсказать. Я буду сидеть к ним спиной. Румяный мужчина в сером костюме и чернокожая женщина в зеленом платье с заплетенными в косу волосами чему-то смеются. Появляются еще четверо мужчин и одна женщина. Но их одежда кажется дешевой, и они не потягивают «мимозу». Видимо, телохранители бесподбородочного лидера нашей нации.
Я замечаю, что на блюдах в центре наших столов разложили одиночные листы бумаги. Приглядываюсь.
