И я вышла замуж. Но что это за замужество, когда он тебе не мил. Мне все было в нем противно. Я не понимала, зачем я сделала такой необдуманный жизненный шаг. Это был составитель Синеков. В одно дежурство я из диспетчерской разговаривала с Тайгой и объяснила маме, что вышла замуж. В диспетчерской сидели шофера, среди них был тот кудрявый деревенский парень Чистяков. Взяв путевку, он уехал на завод, но там так напился, что получил пять суток аресту. Видно, потревожило его мое объяснение.
Не пожила я со своим мужем месяца, как узнала, что мой муж уже был женат и у него есть дочь. Я решила навсегда порвать с ним связь. Сказала Тоне, что осталась одна, а от Тони весь гараж узнал. Степан подослал ко мне своего друга, мы сидели вдвоем и заходит мой муж. Он всячески просил, чтобы я вышла, поговорила с ним, но я настояла на своем. Потом его бесконечные звонки в автобазу, я все время избегала его.
В это время разбил машину Степа Чистяков, мне как-то жаль стало его. Мы ходили с ним вдвоем, когда были свободные. Лиза еще раз приехала и, увидев Степана, отругала меня. Он ей совсем не понравился.
Но я почему-то привязалась к нему. У нас с ним не было никаких объяснений. Разговоры были всегда общими.
Однажды дали мне отпуск, я поехала в Тайгу. Там встретила Гришу Пенькова. Но он так был холоден со мной, за мое замужество, что я решила не встречаться с ним больше, а скорее уехать в Кемерово. Здесь ждал моего приезда Чистяков, и я была довольна этим. И еще сидя в вагоне, я твердо решила, что буду верной женой Степана. Что бы ни случилось с ним, я его подруга до гроба. Я была уверена, что сумею поддержать его в жизни. Когда мы появились в Боровом, все глядели с презрением: что за девка связалась с таким хулиганом? Я иногда сама боялась за то, что взвалила себе непосильную ношу, но в дружбе отказать я ему не могла. Между нами не было близкой связи, но и отказаться от него — значит сгубить его юность. Нет уж, видно суждено мне идти с ним по одной дороге. Однажды он поссорился дома с матерью и сестренкой, собрал свои вещи и ко мне, в Кировский, пришел, встретил меня с работы и сказал, что он приехал совсем. Хватит, говорит, ходить, будем вместе жить. Не спросил, согласна ли я на это, или не согласна, но стало так, как хотел он. Мы с этого дня стали муж и жена. Все же это было не то, что я ожидала. Я желала, чтобы он приласкал меня, чтобы хоть немного своими поступками напомнил бы мне того, кто жил в глубине сердца, но Степан не был воспитан к этому. Его, видно, самого никогда не ласкали, так и он не умел приласкать. Я очень часто плакала и многое пережила за два месяца, которые прожили вместе.
Как я говорила, он был под следствием. Вот состоялся суд. Я сильно переживала. Мое желание было, чтобы только без заключения обошлось. И вот приговор: ему дают год условного. Но мой Степа не успокоился на этом. Он постарался еще раз напиться на заводе, и по возвращении с полигона, зашел в будку сторожа. А машина работала, работала и заглохла. Он спал крепким сном и во сне не видел, что снова приближается срок наказания. Мороз в эту ночь был сорок градусов, а поэтому блок мотора размёрзся и вышел из стоя.
Стало ясно, что ждет нас впереди. Он на работу больше не пошел. Как я его ни уговаривала. Я была уже в положении, а ела только драники — из картофеля. Он старался приготовить их у матери и принести во время моей работы. В один из печальных дней, как всегда, он встретил меня с работы и, идя по дороге, баловался, как мальчишка. А в это время нас ожидал сотрудник милиции в нашей квартире.
И снова переживания, я очень болезненно отнеслась к его аресту. Мне почему-то думалось, что я виновата в его недисциплинированности. Стала ждать, что присудят. Днем и ночью ходила из Кировского в поселок Боровой и никогда мне в голову не приходило, что на меня могут напасть хулиганы или жулики. Я все свободное время думала, что он голодный и совсем исхудалый, избитый лежит на голых тюремных нарах. Мне подруга посоветовала сделать аборт и забыть навсегда такого мужа. Но я этого сделать не могла, человека в беде не бросают. Два месяца он сидел под следствием, а потом его осудили. Я и не знала, что его судят. Мне сказали, и я успела добежать до зала нарсуда, когда их уже повели. Он успел крикнуть, что ему дали три года и что будет отправлен в лагерь, где сможет работать на автомашине или на тракторе. Меня напугало его лицо. Ты, говорю, опух? Он рассмеялся. А конвоир зашумел. Так я тогда и не узнала: или он поправился, или опух с голоду. Вскоре кончилась война, в честь Победы дедушка Калинин дал амнистию. И опять мы вместе. Только теперь переехали к матери в поселок. Он устроился на работу, а я пошла в декрет. Сидела дома, ухаживала за ним, как за малым дитем, т. к. хозяйства у матери не было, а так заняться было нечем. Вот и была моя работа — проводить мужа, а потом что-нибудь приготовить на ужин хорошего. А он этого не замечал. Мне становилось тяжело, вроде кто-то сжимал мое сердце в кулак. Иногда я уходила в огород и горько плакала, но жизнь от этого не светлела, а поэтому пришлось применяться ко всему.
Девятнадцатого июля я почувствовала боль в животе, а до роддома километров восемь. Взяла с собой девочку лет десяти и пошли. Три дня я жила еще в больнице, но двадцать третьего июля в десять утра у меня появился Володя. Володя отличался от всех детей, он кричал день и ночь. Его прозвали деревенским парнем. Когда я лежала, муж с матерью приезжали. А когда выписали, они не приехали. Вот обидно было!
На второй день приехал его товарищ с матерью. С этого времени начались мои страдания. Муж напьется, уйдет с ребятами, я расстраиваюсь. Володя пососет грудь, тоже ревет по всей ночи, а иногда по всем дням. Я не знаю, как он не умер.
Вернулся с фронта свекор, устроился в детдом поваром, уж один пряник он всегда приносил. Но я не давала Володе, думала, что его можно испортить этим, а молока в грудях было мало, вот и морила дитя и сама не понимала, что извожу голодом своего любимого сына. Целый год он кричал. Обходила моя свекровка всех бабок, всех дедок, а Володя все ревет. Потом понимать, видно, стал, утих.
Я уже не работала. Куда от такого дитя, кто с ним согласится сидеть? Да и работа неподручна, за восемь километров. Я считала, что если замужем, да малый ребенок, то никто не осудит, если я рассчитаюсь. Тем более война кончилась.
Нас жило девять человек в одной комнатушке. Рядом стояли три койки. Красноармейка, которая жила с двумя детьми, среди нас, предложила нам искать квартиру. Мать с отцом рассорились, отец поехал в Воронеж. Мать выпросила квартиру в совхозе. Мы переехали в другую квартиру, которую дали матери. Сестра Степана заимела поклонника и ей в этой квартире показалось тесно. Она редкий день не устраивала скандала, не один раз летели мои вещи на улицу. Мне приходилось слушать неприятности со всех сторон. Сам — грубый, несознательный, мать его тоже ко мне с матерками. Получилось так, что вроде бы я одна виновата во всем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
