– Открыто! – громко сказала Мег.
Дверь распахнулась, и Эштон Кенделл, графиня Монтеверди, уверенным шагом вошла в комнату, словно она была владелицей не только этой комнаты, но всего, что находилось в поле ее зрения. Она буквально источала высокомерие и надменность.
Несмотря на овладевший Мег страх, она наметанным взглядом фотографа оценила едва ли не каждую деталь фигуры, одежды, всего облика Эштон Кенделл. Графиня была высокого роста, а благодаря безупречно прямой осанке казалась еще выше. На ней был светлый полотняный костюм. Шанель или Ла Круа, подумала Мег. Длинные ноги графини эффектно подчеркивали короткая юбка и изящные итальянские туфли-лодочки. Над ничем не украшенным воротом возносилась красивая, поистине лебединая шея. Грива густых белокурых волос была зачесана назад на французский манер. И лишь узкое продолговатое лицо (некрасивое, но симпатичное – говорили друзья; лошадиное – шепотом злорадствовали недруги) разочаровывало. Даже темные очки не спасали. И загар не мог скрыть бледности. Графиня надменным взглядом окинула комнату и, увидев на туалетном столике фотокамеру, побледнела еще больше.
На миг Мег даже стало жаль ее. Но когда Эштон Кенделл открыла рот, сочувствие Мег тут же испарилось.
– Я просила вас зайти ко мне, мисс Макдермот. Я не привыкла, чтобы меня заставляли ждать.
– Я получила ваше послание минуту назад, графиня, – сказала Мег, отступая в глубину комнаты. – И пожалуйста, – переходя на непринужденно-простодушный тон, добавила она, – называйте меня Мег. – Она уловила удивленный взгляд Эштон и поняла, что ей удалось сохранить свое достоинство.
– Я просила вас прийти ко мне, мисс Макдермот, – упрямо повторила Эштон, – поскольку полагала, что там мы могли бы поговорить более откровенно и без помех. – Она обвела взглядом комнату, словно ожидала обнаружить горничную под кроватью или электронное подслушивающее устройство в люстре.
Все это Мег показалось неестественным и нелепым, но затем она поняла, что в этом есть элемент шантажа.
– Здесь совершенно безопасно, – сказала Мег. – Прошу вас, присядьте. – Жестом она указала на два стула перед окном, выходящим в сад, и с удивлением отметила, что ее рука даже не дрожит.
После некоторого колебания Эштон направилась к окну. Она двигалась с непринужденностью женщины, которая хорошо играет в теннис, плавает и занимается другими видами спорта. Она села, положив ногу на ногу и еле заметно покачивая носком туфли, настолько незаметно, что менее наблюдательный человек на это вообще мог не обратить внимания. Однако Мег заметила и поняла, что это может означать: Эштон Кенделл не вполне владеет ситуацией и собой.
Две женщины устроились на стульях. На какое-то время воцарилось напряженное молчание. Мег подумала, что графиня срочно пересматривает план действий. Она могла бы просто потребовать снимки, но это было бы равносильно признанию.
«Людям безразлично, что делают другие люди, – сказал сегодня во время завтрака Хэнк Шоу, – до тех пор, пока они не признают сами этот факт. Сплетня – это одно, признание своей ошибки ставит их в затруднительное положение».
Эштон может пойти окольным путем. Разыграет роль графини или по крайней мере леди.
Судя по тому, как дернулись уголки губ Эштон, что должно было означать улыбку, она решила избрать второй путь. Им обоим придется играть роли леди.
Мег ответила ей довольно нервной улыбкой. Но затем она вспомнила, как графиня извивалась в лодке под незнакомцем, и ее улыбка сделалась более уверенной, Эштон не удалось своей улыбкой обезоружить Мег.
Когда Эштон наконец заговорила, голос ее звучал непринужденно, словно они вели светскую беседу на приеме с коктейлями.
– Сожалею, что не смогла ответить на ваше письмо раньше, мисс… Мег. Вы говорите, будто оказались здесь по заданию журнала. Я уверена, что вы говорили мне, какого именно, но я забыла.
– «ХЖ», – сказала Мег.
– Ах да, верно. Это один из журналов Хэнка, не так ли?
Намек на то, что Хэнк Шоу – ее союзник.
– Журнал входит в ассоциацию издательств Шоу.
– И как движется работа? Надеюсь, мои друзья оказывали вам необходимую помощь? Палм-Бич имеет свою специфику в этом плане, если вы заметили. Если вы понравитесь людям, они все для вас сделают. Если же нет, – графиня пожала плечами, – тут уж ничего не поделаешь.
– Некоторые откликнулись, – сказала Мег. Она хотела было добавить, что Хэнк Шоу обещал побудить своих знакомых стать более отзывчивыми, но потом подумала, что уловка не сработает. Она называла его мистер Шоу. Эштон Кенделл – просто Хэнк. Разница говорила о многом.
– Конечно, вы должны посмотреть на все с нашей точки зрения. Помните слова Энди Уорхола о том, что всякий может стать знаменитым на пятнадцать минут?
Мег сказала, что помнит.
– Да, разумеется, все это знают. – Нотка презрения в голосе Эштон была настолько слабенькой, что, если бы Мег не пыталась ее уловить, она бы ее не заметила. – Да, оказаться знаменитым на пятнадцать минут, возможно, и соблазнительно, но жить всю жизнь в круглом аквариуме, пожалуй, слишком утомительно.
– Могу себе представить, – согласилась Мег.
– Поэтому, смею вас уверить, я понимаю тех людей нашего круга, которые сторонятся людей вроде вас. Нет, не вас персонально, – поспешила уточнить Эштон, – а людей вашей профессии. Позвольте рассказать вам одну историю, Мег. – Эштон приподняла вверх подбородок, как бы пытаясь что-то восстановить в памяти. – Я не задерживаю вас?
Мег сказала, что нет.
– Хорошо. Это история об одном англичанине, который приехал в Палм-Бич несколько сезонов назад. Во всяком случае, он называл себя англичанином, мелким дворянином, хотя акцент у него был чисто австралийский. Тем не менее держаться он умел, разбирался в винах, обыгрывал всех в поло, умел красиво проигрывать в карты. Люди приняли его. Пришельцы, то есть люди извне, да ещё с такими талантами, всегда пользуются спросом. Его многие приглашали, и он всюду был желанным гостем. Тем не менее как-то он совершил faux pas <«ложный шаг», опрометчивый поступок (фр.)>. Однажды его застали в постели с дочками-близнецами одного из наших ведущих спортсменок И застал его сам спортсмен. Проблема заключалась в том, что девочкам было всего по четырнадцать, самое большее – по пятнадцать лет. Что поделаешь, подобные вещи иногда случаются, и люди готовы были простить его и забыть о случившемся. Как я уже сказала, шарма ему было не занимать, к тому же он не сделал ничего такого, чего не совершила по крайней мере половина тех людей, которые о нем сплетничали. Но затем случилось нечто более серьезное. Никто не знал происхождения его денег, но так или иначе они у него иссякли. Он продолжал проигрывать в карты, хотя теперь и не столь красиво. Его картежные долги росли. Поползли новые слухи. Но этот человек проявил предприимчивость, даже слишком большую предприимчивость.
