Телезиппа, женщина благочестивая, сейчас же послала за прорицателем Лампоном, чтобы он растолковал значение этого чуда. Теперь она звала супруга, чтобы он пришел посмотреть вместе с ней странное создание и выслушать толкование прорицателя.
Перикл выслушал рассказ раба, затем добродушно сказал, обращаясь к другу:
— Исполним желание женщины и пойдем подивиться на однорогого барана.
Анаксагор встал и последовал за Периклом. Они вышли в перистиль дома.
Дом Перикла был очень прост, не больше и не богаче, чем дом всякого другого афинского гражданина с довольно ограниченными средствами. Он был так же прост, как и жизнь самого владельца. В свободной стране влиятельный человек должен быть прост, если не желает возбудить против себя недоверие своих сограждан, кроме того, человек, много занятый, всегда невольно пренебрегает своим домом. Прост и ничем не украшен был перистиль дома Перикла. Это был внутренний двор, окруженный со всех сторон галереей с колоннами, в котором в одно и то же время человек был внутри дома и под открытым небом. Перистиль был скрыт от всякого внешнего шума, но не от доступа свежего воздуха, не от света солнца и луны, лучи которых свободно проникали под мраморные своды. В крытой галерее, окружавшей перистиль, обыкновенно сидели целые дни, здесь же занимались, здесь же принимали посетителей, очень часто обедали и ужинали, и приносили домашние жертвы богам. Здесь помещался домашний жертвенник покровителя стад Зевса.
За колоннами, окружавшими перистиль, шли жилые комнаты дома Перикла. Все двери выходили в галерею; простые ковры закрывали их. В перистиль выходили также и женские комнаты, за которыми помещался маленький сад. От улицы к дому вел коридор, проходивший через переднюю часть дома прямо к перистилю.
Друзья нашли Телезиппу в первой комнате ее покоев. Она была окружена несколькими рабынями, а рядом с ней стоял пастух, явившийся из имения с чудесным однорогом.
Телезиппа была высокая женщина с красивыми, хотя, может быть, немного суровыми и резкими чертами лица. Она была стройна и довольно полна, но уже не свежа; щеки ее обвисли, так же как и грудь, платье небрежно спускалось с плеч, волосы были еще не причесаны. Она была бледна, так как в это утро еще не нарумянилась.
Эта женщина, супруга великого Перикла, была прежде женой богатого Гиппоникоса, который развелся с ней, после чего она вышла за Перикла, но в то время она была еще молода, и ее цветущее лицо заставляло мириться с холодными, суровыми глазами.
Увидав мужа не одного, а в обществе Анаксагора, она сделала вид, как это считалось необходимым, что хочет уйти, но Перикл сделал ей знак остаться. Она осталась, но не удостоила гостя ни одним взглядом. Она думала, что имеет причины не любить этого друга и советника мужа.
— Я послала за прорицателем Лампоном. Я боюсь, что это дурное предзнаменование, — сказала она мужу.
В эту минуту открылась одна из дверей и вошел прорицатель.
Лампон был жрецом маленького храма Диониса. Он занимался предсказаниями и довольно счастливо, так, что приобрел некоторую славу.
— Это чудесное животное, — сказала Телезиппа, обращаясь к Лампону, родилось у нас в имении и сегодня утром принесено в город. Ты самый мудрый из всех прорицателей, объясни нам это чудо, что пророчит оно нам: хорошее или дурное?
Лампон приказал положить чудо на жертвенник покровителя стад Зевса. Случайно один уголь еще горел на жертвеннике, Лампон вырвал одну шерстинку со лба барана и бросил на горящий уголь.
— Это хорошее предзнаменование, — сказал он, — так как волос сгорел без треска.
Затем он обратил взгляд на Перикла и поглядел на его положение относительно барана. Перикл случайно стоял как раз напротив него.
— Это предзнаменование благоприятно для Перикла, — сказал он с многозначительным видом и, следуя правилам своей науки, взял в рот лавровый лист и разжевал его в знак того, что боги внушают ему истину. Глаза прорицателя начали расширяться. Вдруг баран повернул голову в сторону, так что рог посредине его лба указывал прямо на Перикла, и испустил какой-то особенный звук.
— Счастье тебе, Алкмеонид, сын Ксантиппа, победитель персов при Микале, благородный отпрыск священных хранителей палладиума! Счастье тебе победитель при Фракии, при Фокисе! Прежде у афинского барана было два рога: предводитель партии олигархов Фукидид и Перикл — предводитель партии народного правления. На будущее время афинский баран будет иметь на своем лбу только один рог — партия олигархов навсегда устранена, и один Перикл мудро управляет судьбой афинян.
Анаксагор улыбнулся. Перикл отвел друга в сторону и тихо сказал ему:
— Этот человек очень хитер, он рассчитывал быть принятым в число прорицателей, которые сопровождали меня в последний поход.
— А что же делать с бараном? — спросила Телезиппа.
— Его следует откормить, как можно лучше, — отвечал Лампон, — и затем принести в жертву Дионису.
Таково было решение прорицателя. Он получил три обола, как вознаграждение за труд, наклонил голову и вышел.
— Телезиппа, — сказал Анаксагор, — как дорого платят в нынешние времена за мудрость, дают три обола за предсказание о баране, появившемся на свет с одним рогом, за то, чтобы выслушать по этому поводу вещи, известные всем Афинам.
Телезиппа бросила на говорившего гневный взгляд, который тот встретил с ясным спокойствием мудреца. Телезиппа хотела сопроводить сердитый взгляд резким замечанием, но в наружную дверь постучали, привратник отворил ее, и в нее вошла женщина в сопровождении рабыни, остановившейся у двери.
У этой женщины румяна и белила покрывали морщины старого, как залежавшееся яблоко, лица, а довольно большой пушок покрывал верхнюю губу.
— Эльпиника, сестра Кимона, — сказал Перикл на ухо Анаксагору. — Идем на Агору, так как, раз сошлись эти две женщины, то нам невозможно оставаться в доме.
Говоря таким образом, Перикл повел за собой друга в коридор и поспешно вышел с ним за порог дома на улицу.
Эльпиника, сестра Кимона, была странная женщина, дочь известного героя Мильтиада, сестра известного полковника Кимона и подруга лучшего из всех эллинских художников того времени, Полигнота. Некогда она была хороша собой, достаточно хороша, чтобы пленить любящего изящное артиста, но она должно быть разгневала Афродиту, так как по злому капризу богини, в ее душе не было места ни для одного нежного чувства, кроме любви к брату. В ее неженской душе не было ни малейшего стремления к супружескому счастью. Она желала одного: всю жизнь не расставаться с братом.
Кимон, смертью своего отца, Мильтиада, был поставлен в весьма затруднительное положение. Мильтиад был обвинен неблагодарными афинянами и присужден к штрафу в пятьдесят талантов, а так как он умер вскоре после этого, не успев заплатить эту сумму, то долг в пятьдесят талантов, по строгому смыслу закона, перешел на его сына Кимона, который, до тех пор, пока не уплатит этих пятидесяти талантов, должен был считаться человеком, лишенным чести. Эльпиника хотела остаться незамужней, теперь же, из любви к брату, она вышла замуж и, в уплату за ее руку, некто Каллиас заплатил долг Кимона. Через несколько времени этот Каллиас умер, и Эльпиника снова переселилась в дом брата.
После осады и покорения острова Фазоса Кимон привез с собой в Афины одного фазосца, художника Полигнота. Кимон обратил внимание на дарование юноши и захотел открыть более обширное поле деятельности для его таланта. Полигнот получил от афинян заказ украсить картинами храм Тезея, кроме того, в Агоре ему было заказано нарисовать сцены из истории покорения Трои.
Постоянно бывая в доме своего друга и покровителя Кимона, юноша воспылал любовью к Эльпинике, и когда окончены были его картины из истории осады Трои, то лицо Кассандры и прекраснейшей из дочерей Приама Лаодикеи имели черты сестры Кимона. Эльпиника не осталась неблагодарной этому поклонению, правда, она отказала художнику в руке и сердце, но подарила ему свою дружбу. С тех пор прошло много лет, но дружба между художником и Эльпиникой продолжалась после того, как умер Кимон, а Эльпиника и Полигнот состарились.
Да, Эльпиника состарилась, сама почти не зная этого!
Будучи замужем только очень короткое время и затем снова пользуясь свободой, она провела всю остальную часть жизни в бесплодных мечтах братской любви, и хотя была вдовой, но вся ее жизнь сложилась так, как складывается жизнь незамужней женщины, и к этому еще прибавилось то, что она не сознавала того, что состарилась. Она чувствовала себя по-прежнему молодой и эта смесь молодости души и внешней старости становилась все смешнее и смешнее. Высокая цена, которую заплатил Каллиас за ее руку, те похвалы, которыми еще осыпали ее продавцы белил и румян и другие люди подобного сорта, заставили ее гордиться своей красотой. Она продолжала гордиться ею и после того, когда красота уже давно исчезла, и все еще воображала себя такой же, какой изобразил ее Полигнот в лице прекраснейшей из дочерей Приама, так как у нее не было мужа, который мог бы сказать ей: «Ты стара!». Мягкий и тихий Полигнот не хотел и не мог сказать ей этого, тем более, что в его сердце сохранилась прежняя привязанность к избраннице его сердца.
