— Вы очень шибко умный, — согласился Ангелхейм.
За кустами впереди порхает пташка, кричит взволнованно и сердито, но сесть не решается. Ангелхейм тоже заметил, опустил забрало и потянул руку к мечу.
— Может быть, — проговорил он, — просто лиса добралась до гнезда в кустах… Но, может быть, и не совсем лиса.
— А то и совсем не лиса, — согласился я.
Ангелхейм поднял щит как раз в момент, когда из-за веток вжикнула стрела, а за ней сразу еще три. Я послал коня вперед, кустарник распахнулся, как зеленые брызги. Под копытами вскрикнуло и затрещало, второго я зарубил, Ангелхейм прыгнул с коня и повалил третьего с кинжалом в руках.
Четвертый метнулся в заросли и пропал. Я метнул меч в кусты, ориентируясь на шелест. Там затрещало, ветви прогнулись, затрепетали, на землю грохнулось нечто тяжелое.
Ангелхейм поднялся, тяжело дыша, вломился в кусты, как носорог, у которого со зрением проблемы. Некоторое время там шумело, пыхтело, постанывало, наконец маркиз выбрался обратно, в руке мой меч, стальное лезвие в крови по самую рукоять.
Подскакал на горячем коне Ульрих, огляделся, остро сожалея, что все закончилось без него.
— Здорово вы его, маркиз!
Ангелхейм поморщился.
— Я только меч выдернул… кое-как. Наш сюзерен засадил ему в бок по самую рукоять. Насквозь, как жука.
Ульрих повернулся ко мне:
— Как вы это сделали?
— По звуку, — ответил я. — Он же топал, пыхтел, и кусты шевелились.
Ульрих с сомнением покачал головой, но промолчал, Ангелхейм спросил жадно:
— Научите?
— Есть и получше вещи, — сказал я нравоучительно, — чему стоит учиться. Вы читать-писать пробовали?
Дорога сделала поворот, в узком месте между двумя скалами пятеро неизвестных ждут нас на коленях. Легкие всадники Герцеля с ним во главе окружили их и с ожиданием смотрят на меня.
— Наши раненые есть? — спросил я.
— Да, — ответил сэр Герцель нехотя. — Если вашей светлости будет угодно…
Раненых уложили под скалой в тени, я так и понял, что рассчитывают на мое умение заживлять раны, хотя сказать такое вслух не решаются: не дело гроссграфа заниматься врачеванием, как простому лекарю.
Я быстро прошелся вдоль ряда, касаясь то лба, то обнаженной груди, это надо в первую очередь, есть такие, что не проживут лишнюю минуту, вернулся, поеживаясь от холода, к пленным.
— Кто такие?
— Люди барона Руаяля, — объяснил сэр Герцель. — Верны своему господину, хоть и знают, что тот убит.
— Даже у такой сволочи, как Руаяль, — сказал я, — в этом мире есть верные люди. Хотя вообще-то не должны. Это собака верна своему хозяину в любом случае, каким бы тот мерзавцем ни был! И она не виновата. Но человек не должен уподобляться…
Один из стоявших на коленях вскричал:
— Погодите! Что вы хотите? Я — рыцарь! Я благородный человек! Я верен своему сюзерену!
— С благородных спрашиваем вдвое, — отрезал я. — Сэр Ульрих, распорядитесь… Это теперь моя земля, а эти люди — преступники. Поступайте с ними, как положено.
Пленный рыцарь понял, что верность осталась неоцененной, прокричал, безуспешно вырываясь из рук стражников:
— Но как же милосердие? Вы же говорили о милосердии!
Ульрих и Ангелхейм посмотрели на меня в изумлении. Я переспросил заинтересованно:
— Я говорил?
Пленник помотал головой.
— Церковь говорит! — выкрикнул он торопливо. — Церковь глаголет о милосердии! А вы же церковник!
— Эра милосердия придет, — пообещал я со вздохом, — когда постареют люди и опекающая их церковь. Но я молод, а молодость живет справедливостью. Церковь тоже, слава Богу, еще молодая, злая и малость безрассудная… Эй, этого повесить, остальных зарубить на месте. И… поехали, поехали дальше.
Над пленными засверкали мечи, сэр Ульрих проворчал с удовлетворением:
— Это по справедливости.
— И никакого милосердия к преступникам! — добавил Ангелхейм.
Я покосился на его чистое улыбающееся лицо.
— Да, вы правы, дорогой друг. Пока никакого.
Мы оставили разведчиков завершать расправу, Ангелхейм пару раз заинтересованно оглянулся, а Ульрих проворчал:
— Как мало народу надо… Того и гляди, назовут вас Милосердным. Ричардом Милосердным!.. Тьфу, стыд какой. Видите, сэр Ричард, как превратно иные понимают такое незнакомое слово, как милосердие. Надо осторожнее с высокими понятиями.
Ангелхейм заметил рассудительно:
— Но сэр Ричард и так неосмотрительно милосерден. Когда другие вешают по двадцать человек, он только по пятнадцать. А то и, стыд какой, вообще не больше десятка!
— Да, — сказал сэр Ульрих, — это сразу заметно.
Я привстал в стременах, навстречу гигантскими прыжками несется Бобик с задавленным оленем в зубах и недоумением в глазах: почему так медленно?
— Прости, — сказал я ему, — все никак не расстанусь с друзьями. Но вообще-то пора. Сэр Ульрих, сэр Ангелхейм! Передайте мои извинения остальным рыцарям, но я изнемогаю от нетерпения. Мой конь уже нехорошо ругается, что тащимся так медленно. Он молчит, но я все слышу. А Бобик? Посмотрите на Бобика! Он кричит, что я должен поспешить в Брабант, чтобы вам подготовить достойную встречу! Да-да, для вас старается, негодяй.
Они помрачнели, а Ульрих сказал со вздохом:
— Спасибо, сэр Ричард, что проехали с нами почти полдня! Я, честно говоря, ожидал, что умчитесь сразу, как захватим замок и освободим благородного герцога.
— Я тоже, — сказал Ангелхейм серьезно. — Либо сэр Ричард устал трудиться, либо ему наше боевое братство с каждым днем все ближе.
Ветер свистел в ушах, я зарывался в гриву, чувствуя себя как будто накрыло плотным бронебойным куполом. Сверху только ревет и воет, но уже не пытается подцепить меня и выбросить из седла. Бобик ухитряется мчаться впереди, черная шерсть медленно коричневеет, потом стала багровой, наконец засветилась тонкими рубиновыми нитями.
Я не успел заорать, что надо остановиться, а то загорится от трения, впереди начала быстро расти каменная стена Великого Хребта. Зайчик сам сбросил скорость, а когда показалась черная дыра Тоннеля, мы уже неслись к ней, почти неотличимые от всадника на очень быстром коне с очень быстрой и очень крупной собакой.
Я недолго вроде бы пробыл на этой стороне, но за это время прибавилось охраны, появились еще две башенки, а между ними широкий навес из толстых досок прямо над входом в Тоннель. Не навес даже, а добротный мост, а уж что на нем за ящики, корзины и бочки — можно только догадываться, глядя на мрачных монахов с очень недоверчивыми лицами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
