Но едва американец рванулся, как почувствовал, что могущественная сила поднимает его по инерции на воздух; взлетев почти до потолка, он упал как раз на Михаила Васильевича, согнувшегося над своим путевым журналом. Не ожидавший такой тяжести, обрушившейся ему на плечи, профессор покатился со стула, причем сшиб с ног стоявшего вблизи Гонтрана. Один Сломка остался на ногах, но и тот готов был упасть от смеха.
Михаил Васильевич первый поднялся с пола.
— Болид! — воскликнул он, предполагая впопыхах, что произошло столкновение аппарата с каким-нибудь метеором.
Услыхав восклицание, Фаренгейт обиделся.
— Я хотел просить у вас извинения за свою неловкость, — обиженным тоном обратился он к старому ученому — Но теперь, слыша от вас такое оскорбление…
Теперь не только Сломка, но даже и Гонтран не мог удержаться от смеха. Михаил Васильевич изумленно раскрыл глаза.
— Ах, дорогой сэр Джонатан, — прервал наконец Гонтран. — Вы не поняли профессора: он вовсе не хотел оскорбить вас.
— Однако это название — болид — дается в астрономии телам, блуждающим в пространстве. Профессор в первое мгновение подумал, уж не столкнулись ли одно из этих тел с нами.
Фаренгейт успокоился и протянул старику руку:
— Ах, вот что! Простите меня в таком случае, Михаил Васильевич, за мою неловкость. Но я, право, не предполагал, что прыгну так высоко.
— Охотно принимаю ваши извинения, — отвечал астроном, пожимая протянутую руку. — Как же только объяснить…
— Объяснение весьма простое, — вмешался Сломка. — Мистер Фаренгейт хотел вскочить со своей постели, позабыв, что уже на Луне сила тяжести влияет гораздо слабее, чем на Земле, а здесь и подавно. Понятно, сделанного им усилия было вполне достаточно, чтобы подняться почти до самого потолка.
Слова инженера вызвали на лице Фаренгейта выражение глубокого изумления.
— Как: «здесь»?! — вскричал он. — Да разве мы не на Луне?
Сломка взглянул на часы.
— Вот уже около часу, как мы оставили поверхность земного спутника.
Удивлению Фаренгейта не было границ.
— Вы шутите?! — вскричал он, подбегая к окну. Но один взгляд, брошенный им через толстое стекло, убедил американца, что инженер говорит правду.
— Удивительно! Непостижимо! — проговорил он. — Каким же образом мы могли покинуть лунную почву?
— Благодарите за это Фламмариона, — отвечал инженер. — Он придумал средство достичь Венеры и нагнать проклятого Шарпа.
Американец изо всей силы потряс руку Гонтрана.
— Благодарю, благодарю вас, — с чувством произнес он. — Со своей стороны обещаю, что когда Шарп опять попадется нам, ему не удастся уже ускользнуть от моей мести. Я заставлю его расплатиться за все злодеяния.
— Ну нет, — перебил Фаренгейта молодой француз. — Шарп теперь принадлежит скорее мне, чем вам: я должен отомстить ему за похищение моей невесты, моей дорогой Елены.
— Э-э-э… да полно вам спорить! — вмешался Сломка. — Сначала поймайте Шарпа, а потом успеете и поделить его между собой.
Глава VIII
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ВЕНЕРУ
Недовольный притязаниями Гонтрана относительно Шарпа, американец оставил друзей одних, а сам подошел к Михаилу Васильевичу, который, позабыв о комическом приключении, усердно хлопотал над аппаратами, записывая их показания.
— Ну что, сэр Осипов, — спросил его Фаренгейт, заложив руки за спину. — Далеко ли мы улетели от Луны?
— От Луны? О, нет, всего на какую-нибудь сотню тысяч километров.
— Вы шутите?! — вскричал Фаренгейт. — Да ведь со времени нашего отъезда прошел всего час! Так, по крайней мере, сказал мне мистер Сломка.
— Совершенно верно, но мы делаем по двадцати восьми километров в секунду.
— Двадцать восемь километров в секунду! Это значит, в день мы пролетаем пятьсот тысяч миль?
— И это верно.
Американец был уничтожен.
— Двадцать восемь километров в секунду!.. Пятьсот тысяч миль в сутки! — пробормотал он, отходя от профессора. — Гм… если бы такая скорость была возможна на Земле, то сколько времени понадобилось бы, чтобы переплыть Атлантику? Всего полторы минуты. Да, это верно. А полет на Луну мог бы быть сделан всего за три часа. Удивительно!
В этот момент взгляд Фаренгейта упал на какие-то странные костюмы, лежавшие в углу каюты.
— Это еще что? — воскликнул он, осматривая костюмы, походившие на одежду водолазов. — Да это скафандры! Неправда ли, сэр Сломка?
— Да, скафандры, — с улыбкой отвечал инженер.
— К чему же они нам? Разве нам придется быть под водой?
— Не совсем так. Дело вот в чем: аппарат, при помощи которого мы теперь двигаемся, донесет нас только до границы равновесия притяжений Луны и Венеры. За пределами этой границы мы перестанем нуждаться в нем, так как и без него достигнем Венеры в силу собственной тяжести. Он будет лишь увеличивать нашу тяжесть, а следовательно, и ускорять наше падение, то есть в конце концов усилит и без того сильный толчок при падении на Венеру. Вы понимаете?
Фаренгейт утвердительно кивнул головой.
— Ну вот, — продолжал инженер. — Ввиду этих-то соображений мы и решили, достигнув пояса равновесия, оставить аппарат и продолжать свой путь при помощи парашюта, прикрепленного к нашей каюте. Тогда-то нам и пригодятся эти костюмы; они защищают водолазов от давления водяного слоя, а нас защитят от смертельного действия крайне разреженной атмосферы.
— Но ведь вы говорите, что наша каюта останется прикрепленной к парашюту, зачем же тогда скафандры?
— Ах, извините! Я забыл вам сказать, что когда мы оставим аппарат, наша каюта лишится своей верхней части — потолка — и превратится в большую, открытую сверху, корзину, вроде тех, которые служат воздухоплавателям.
— Ага, это другое дело! В таком случае нам действительно не избежать смерти без скафандров.
С этими словами американец опытным взглядом практика начал осматривать спасательные приборы, но через минуту громкий зевок прервал его занятие.
— Черт побери, а мне опять хочется спать! — заявил он.
— Ну, так что же вам мешает? — заметил Сломка.
Ответ этот вполне соответствовал желанию Фаренгейта. Он пожелал своим спутникам всего хорошего, поспешно закутался в дорожный плед и развалился на диване. Скоро густой храп его не замедлил оказать соблазнительное действие на инженера.
— Мне кажется, и нам нелишне последовать примеру сэра Джонатана. Спокойной ночи! — заявил Сломка.
Гонтран попробовал было бороться со сном, но тщетно: дремота против воли заставила слипаться его ресницы.
— Михаил Васильевич, как вы полагаете, до пояса притяжения Венеры мы не встретим ничего особенного?
— Конечно, ничего, — отвечал старый ученый, отрываясь от своих занятий.
— В таком случае, с вашего позволения, я позволю себе несколько часов отдыха.
Гонтран улегся на диване, и скоро сознание его утонуло в море грез.
Оставшись один, старый ученый еще долго продолжал сидеть над работой, но, в конце концов, дремота овладела и им. Закутавшись в одеяло, он примостился около храпевшего Фаренгейта и заснул с мыслью о Венере.
Было уже около одиннадцати часов утра по хронометру американца, когда тяжелая рука последнего легла на плечо крепко спавшего профессора.
— Что?! Что такое случилось? — испуганно спросил Михаил Васильевич, пробуждаясь.
— Ничего, не беспокойтесь. Только время уже вставать, — отвечал Фаренгейт.
Старый ученый огляделся кругом. Все были на ногах.
— Ну, что нового? — спросил инженера профессор, окончательно стряхивая с себя сон.
— Все в порядке. Мы проехали уже почти два миллиона километров, шестую, стало быть, часть всего пути. Взгляните, — прибавил Сломка, очищая старику место у подзорной трубы. — Уже видны фазы Венеры.
— Венера имеет фазы! — вскричал с удивлением Гонтран.
Сломка кинул на своего приятеля свирепый взгляд, а тот, поняв, что сделал промах, поспешил загладить его.
— Да, сэр Джонатан, — громко сказал он, как будто разрешая недоумение Фаренгейта. — У Венеры есть фазы, подобные лунным.
Американец с недоумением взглянул на Фламмариона.
— Но я никогда не сомневался… — начал он.
Чтобы замять неприятную сцену и выручить друга, инженер поспешил перебить американца.
— Венера, — назидательным тоном произнес он, — в прежнее время носила различные названия: древние величали ее то Пастушьей Звездой, то Утренней Звездой, то Веспером, то Люцифером. Это — вторая по порядку планета нашей системы, находящаяся на расстоянии 26 миллионов 750 тысяч миль от центральной звезды — Солнца.
— А Земля? — спросил Фаренгейт.
Сломка хотел было отвечать, но его опередил Гонтран.
— Земля находится дальше от Солнца, чем Венера, ее орбита имеет средний радиус 148 миллионов километров, то есть 37 миллионов миль.
