– Принять боевой порядок! – услышал Павел приказ.
Танки, следовавшие колонной, расползлись по фронту, образовав жиденькую цепь. «Один, два, три», – начал считать Павел вражеские танки.
– Шестнадцать! – подвел он итог. – Это же по четыре на один наш!
Танки быстро сближались. У немцев не выдержали нервы, и они начали стрельбу первыми. Однако снаряды их пока не причиняли урона. Они рвались рядом. А если и попадали, то рикошетами. Только резкий удар по броне ощущался.
Павел приник к прицелу. Судя по сетке дальномера – пора! Он навел пушку по горизонтали.
– Остановка!
Танк встал. Павел поправил наводку, выстрелил. В прицел было видно, как снаряд высек искру из башни T-IV и срикошетил.
– Бронебойным!
Клацнул затвор пушки.
– Готово!
Павел едва коснулся маховика, поправляя прицел. Выстрел! На этот раз вполне удачно.
Немецкий танк остановился, изо всех его щелей повалил черный дым.
– Есть один! Бронебойный!
– Командир, нельзя стоять, подобьют! – закричал Михаил.
Танк дернулся вперед, и на место, где он только что стоял, угодил снаряд. И правда, не на полигоне же он, надо маневрировать.
Михаил вел танк короткими зигзагами. На поле уже горели три немецких танка.
Павел поймал в прицел еще один танк.
– Остановка!
Танк замер. Михаил поправил прицел и нажал педаль спуска. Выстрел! Немецкий T-III крутанулся на месте и остановился, подставив борт.
– Бронебойный!
И тут же влепил снаряд по корпусу, между катков. Раздался взрыв, с танка сорвало башню.
– Еще один испекся! – оповестил Павел экипаж.
Другие «тридцатьчетверки» тоже вели активную стрельбу. На поле боя застыли неподвижно уже семь танков врага.
И немцы дрогнули. В прямом бою против Т-34, без поддержки артиллерии шансов у них было мало. Немецкие танки поползли назад и скрылись за бугром.
Наши Т-34 остановились.
– Все целы? – затрещала рация. – Стародуб?
– Цел, подбил два танка.
– Супрунов?
– В порядке. И я два подбил!
– Иванютин?
– Цел, командир. Только одного успел ущучить.
– Спать меньше надо! Снаряды остались?
Павел повернулся к заряжающему:
– Сколько у нас бронебойных осталось?
– Четыре штуки и осколочных семь.
Павел доложил. Ситуация со снарядами у всех была похожей. На небольшой бой хватит, не более.
– Ждите указаний.
Ивлев отключился. Наверное, пытается связаться по рации с командиром батальона.
Приказа Павел не получил – не успел. Немцы выкатили из-за бугра две пушки. Увидев это, Павел закричал заряжающему:
– Осколочный!
Клацнул затвор пушки. Павел приник к прицелу, и в этот момент по корпусу танка раздался страшный удар. Потянуло дымом, и Павел потерял сознание.
Он очнулся от боли в ногах. Немилосердно трясло – его куда-то везли.
Пашка открыл глаза.
Он лежал на моторном отсеке танка, рядом с ним сидел заряжающий Сергей.
– Очнулся, командир?
Непослушными, пересохшими губами Пашка спросил:
– Что случилось?
– Подбили нас, командир! Только двое нас из экипажа осталось. Танку – хана полная.
– А я как здесь?
– Я успел через нижний люк вытащить. Три наших танка сожгли с экипажами, только танк Супрунова остался, да снарядов нет.
– Ноги больно.
– Так ведь ранен ты, командир. Ничего, до госпиталя довезем, там подлечат. Потерпи.
Танк рычал, вздрагивая всем корпусом на кочках и рытвинах. В эти моменты становилось особенно больно, и Павел закусывал губу, чтобы не закричать.
Пытка продолжалась еще около часа.
Наконец танк встал. Из башенного люка выбрался Супрунов.
– Жив?
– Вроде.
– Кажись, добрались.
Вчетвером Павла сняли с кормы танка, перенесли и уложили на носилки. Понесли. Носилки раскачивались, и у Павла закружилась голова.
– Куда мертвяка понесли? – раздался мужской голос.
– Да он же ранен, ты чего?
– Так ногами вперед несете.
– Врача давай, видишь – товарищу нашему плохо, ранен он.
– Сейчас. Поставьте пока носилки.
Вскоре к носилкам подошел военврач – в забрызганном кровью халате и с папиросой в зубах. Осмотрев Павла, он сказал:
– Оперировать надо, только медсанбат наш эвакуируется – немцы прорвались. Сейчас только перевяжем, и – на грузовик.
Павла перевязали прямо поверх окровавленного комбинезона.
– Ну, бывай, Стародуб! Может, еще свидимся.
Его боевые товарищи осторожно пожали ему руки, и танк, взрыкнув мотором, уехал.
Двое санитаров погрузили носилки с Пашей в грузовик, где уже лежали несколько раненых. В кузов забрались легкораненые, заняв все свободные места. Двое сели в кабину, а один даже встал на подножку – окружения все боялись, как огня.
Грузовик ехал долго, больше часа, пока легкораненые не закричали: «Волга!» Грузовики погрузили на паром и переправили через реку.
Госпиталь располагался в небольшом селе недалеко от Сталинграда, в здании школы.
После осмотра раненых носилки с Павлом понесли в операционную. Бинты разрезали вместе с комбинезоном. Хирург осмотрел ноги Павла и покачал головой:
– Эк тебя осколками нашпиговало! Потерпи.
Доктор сделал несколько уколов новокаина рядом с ранами и начал орудовать инструментами. Пашке все равно было больно, он ощущал, как доктор ковыряется в его теле пинцетом, извлекая осколки. Осколки военврач бросал в таз.
Пашка считал сначала – один, два, три, четыре… Потом он сбился со счета, потому что доктор спросил:
– Что ты там шепчешь?
– Осколки считаю.
– Чего их считать, я тебе их после подарю. Повезло тебе, парень, кости целы, а мясо срастется.
Пашку отпустило. В дороге он переживал, что перебиты кости, что он может остаться хромым или, еще хуже – что ноги ему отрежут. Видел он в Саратове, во время учебы в танковой школе, инвалидов без ног. Они ездили по тротуарам на самодельных тележках, на которых вместо колес стояли подшипники. Гремела такая тележка сильно. Инвалиды отталкивались от тротуара деревяшками, которые держали в руках. Пашку обуял ужас, когда он увидел безногого инвалида в первый раз. Но его миновала эта тяжелая доля.
Хирург наложил швы, перебинтовал:
– Все, герой.
– Почему «герой»?
– Не кричал, не матерился – достойно вел себя. Сестра, уносите его в палату.
Павла перенесли в палату, переложили на кровать. Как давно он не лежал на чистом белье! Он попытался вспомнить и не смог – провалился в сон.
Проспал Пашка часть дня и всю ночь. Утром же весь госпиталь был разбужен грохотом взрывов, от которых сотрясалось здание. Немцы бомбили село и переправу через Волгу.
Среди раненых пополз слух, что госпиталь будут эвакуировать в тыл.
На следующий день слухи подтвердились. Пришли грузовики, в госпитале началась суета. Грузили раненых, медицинское оборудование и везли до какого-то безымянного полустанка, где перегружали в санитарный поезд. Тяжелораненых располагали на нижних полках, Павла уложили на верхнюю, боковую.
Поезд загрузили быстро, часа за два. Он сразу же отправился с полустанка – боялись налета вражеской авиации. Мирно постукивали на стыках колеса, вагон раскачивало, и Пашка уснул.
Они ехали почти сутки. Павел выспался, отдохнул, отмяк душой. И все бы хорошо, да беспокоили раны. Из них сочилась сукровица, потом появился гной. Повязки промокали, и их приходилось часто менять. Когда отдирали от ран присохшие бинты, Павел едва не кричал от боли.
– Изверги, душегубы! – стонал он.
Поезд прибыл в Пермь, и раненых рассортировали по местным госпиталям. Павел попал в местную городскую больницу, ставшую госпиталем. В палате находились двенадцать раненых, или ранбольных, как их здесь звали, и это была не самая большая палата. В соседней, большой палате их было сорок.
В палатах и коридорах стоял тяжелый запах крови, гноя, лекарств.
Павлу начали делать уколы, накладывать повязки с мазями. Постепенно исчез гной, сукровица, и раны начали затягиваться. Павел стал выходить в коридор вместе с другими ранеными, подолгу стоял у географической карты, на которой флажками отмечали линию фронта. Флажки делались из использованных иголок и бумаги. А уж в двенадцать часов, когда передавали сводки Совинформбюро, у репродуктора собирались все ранбольные из числа ходячих. Слушали, сразу отмечали флажками на карте изменения, обсуждали.
Почти каждый день флажки приходилось переносить все дальше на восток. В сводках прямо не говорилось о сдаче городов – сообщали о тяжелых боях у населенных пунктов. Но раненые в госпитале были со многих фронтов, знали положение, города и села.
И вдруг, как гром среди ясного неба, радостное известие – 19 ноября наши войска начали наступление сразу в двух местах и 23 ноября соединились у города Калач, замкнув кольцо вокруг Шестой армии Паулюса.
