Такие сведения о своем происхождении сообщают арабы, населяющие полуостров[31]. Христианские же писатели приводят их в доказательство исполнения завета между Богом и Авраамом. Согласно Священному Писанию, «сказал Авраам Богу: о, хотя бы Измаил был жив пред лицом Твоим!» Бог же сказал: «И о Измаиле Я услышал тебя; вот, Я благословлю его, и возвращу его, и весьма, весьма размножу; двенадцать князей родятся от него; и Я произведу от него великий народ» (Быт. 17:18, 20). Далее в Библии упоминается об этих двенадцати князьях и о том, что они со своими племенами занимали страну «от Хавилы до Сура, что пред Египтом, как идешь к Ассирии» (Быт. 25:18), – область, отождествляемую библейскими географами с частью Аравии. Описание их согласуется с тем, что мы видим у современных арабов: некоторые жили в городах и укреплениях, другие – в палатках или поселках в пустыне. Наваиоф и Кидар, старшие сыны Измаила, чаще всего упоминаются как отличавшиеся богатством стад, табунов и тонкостью руна овец. От Наваиофа произошли наватеи (набатеи, набатейцы), населившие каменистую Аравию, а именем Кидара в Библии называется иногда весь арабский народ. «Горе мне, – говорит псалмопевец, – что я пребываю у Мосоха, живу у шатров Кидарских» (Пс. 119:5). Наваиоф и Кидар стали родоначальниками кочующих арабов, этих пастушеских племен, «свободных сынов пустыни», «народа мирного», как говорит пророк Иеремия, живущего беспечно: «ни дверей, ни запоров нет у него, живут поодиночке» (49:31).
Строгое различие возникло в самые ранние времена между арабами, «жившими в городах и укреплениях» и «жившими в палатках». Некоторые из числа первых занимали плодородные ущелья или долины, где эти города и укрепления окружены были виноградниками и плодовыми садами, пальмовыми рощами, хлебными полями и плодоносными пастбищами. Они вели оседлый образ жизни и занимались обработкой земли и скотоводством.
Другие же из числа их занимались торговлей и имели гавани и города вдоль Красного моря, южного берега полуострова и Персидского залива и вели заграничную торговлю на кораблях и караванах. Таковыми в особенности были арабы, населявшие Йемен, или Счастливую Аравию, эту страну пряностей, благовоний и ладана, которую поэты называли Сава (Савея, Саба, Сабея), а Священное Писание – Шеба (Шева). Они были из числа самых деятельных торговых мореплавателей восточных морей. Их корабли доставляли бальзамы с противоположного берега, золото, пряности и другие богатые и роскошные продукты из Индии и из Тропической Африки. Все эти товары вместе с продуктами их собственной страны перевозились караванами через пустыни к полуарабским городам – Аммону, Моаву, Едому или Идумее, к финикийским гаваням Средиземного моря и отсюда распространялись по странам Запада.
Верблюд назывался «кораблем пустыни», а караван можно было бы назвать ее флотом. Караваны Йемена обыкновенно снаряжались, охранялись и велись кочующими арабами, обитателями палаток, которых в силу этого можно было бы назвать пловцами пустынь. Они доставляли массу нужных верблюдов и дополняли груз тонкою шерстью своих бесчисленных стад. Из книг пророческих видно, какое важное значение в библейскую эпоху имел торговый путь, соединявший южные страны – Индию, Эфиопию и Счастливую Аравию с древней Сирией.
Иезекииль, оплакивая Тир, говорит: «Аравия и все князья Кидарские производили мену с тобою: ягнят, и баранов, и козлов променивали тебе. Купцы из Савы и Раемы торговали с тобою всякими лучшими благовониями и всякими дорогими камнями, и золотом платили за товары твои. Харан, и Хане, Еден, купцы Савейские, Ассур и Хилмад торговали с тобою» (Иез. 27:21–23). А Исайя, обращаясь к Иерусалиму, говорит: «Множество верблюдов покроет тебя – дромадеры из Мадиама и Ефы; все они из Савы придут, принесут золото и ладан… Все овцы Кидарские будут собраны к тебе; овны Наваиофские послужат тебе» (Ис. 60:6–7).
Арабы-земледельцы и ремесленники, обитатели городов и поселков, никогда, однако, не считались представителями истинного типа этого народа. Нравы их смягчились благодаря оседлым и мирным занятиям, и они лишились многих типичных черт вследствие сношений своих с чужестранцами. Кроме того, Йемен, как более доступная местность сравнительно с остальными частями Аравии, представлял больше приманок для грабителей и неоднократно подвергался нападениям.
Арабы – обитатели палаток были гораздо более многочисленны, и в них национальный характер сохранился во всей первобытной мощи и свежести. Кочевники по своим привычкам, пастухи по занятию, они знакомы были со всеми тайными сокровищами пустынь и, ведя бродячую жизнь, переходили с места на место в поисках колодцев и источников, которые служили прибежищами для их предков; они разбивали палатки всюду, где находили финиковые деревья, служившие им тенью, и пастбища для своих стад и табунов, и перекочевывали дальше, как только истощались средства для жизни.
Эти кочующие арабы разделялись и подразделялись на бесчисленные мелкие роды и семьи, имевшие своих шейхов или эмиров, возле палатки которых были воткнуты копья как знак их власти. Власть шейха, хотя и сохранялась в течение многих лет, не была строго наследственной и зависела от доброй воли рода. Его могли сменить и назначить на это место другого человека. Шейх мог вести переговоры о войне и мире, предводительствовать своим племенем в войне против неприятеля, выбирать место для лагеря и принимать знаменитых чужестранцев. Но при этом он обязан был следовать желаниям своего народа[32].
На какое множество мелких групп ни распадалось бы племя, родственные узы тщательно оберегались в памяти всех семей. Все шейхи одного племени признавали общего главу, называемого шейхом над шейхами, который – безразлично, обитал ли он в замке, выбитом в скалах, или в палатке среди стад и табунов, – мог всегда собрать под своим знаменем все рассеянные ветви племени, признававшие общую власть.
Многочисленность кочующих племен, каждое со своим маленьким князьком и скудной территорией, но без общего главы, вызывала частые столкновения. К тому же месть признавалась у них почти религиозным принципом. Ответить за убийство родственника считалось обязанностью семьи, и нередко в это дело вовлекалась изрядная часть племени; иногда долг кровной мести оставался неисполненным в течение целых поколений и приводил к смертельной вражде, в которую вовлекалось все больше людей.
Необходимость быть вечно настороже, чтобы защищать свои стада и табуны, заставляла араба приучаться с раннего детства к оружию. Никто не умел лучше его употреблять лук, копье и палаш, равно как и управлять конем. Но он оставался преимущественно разбойником и, хотя иногда служил купцам, доставляя им верблюдов, проводников и погонщиков для перевозки товаров, куда более склонен был брать выкупы с караванов или, не стесняясь, грабить их во время утомительного шествия по пустыне. Все это он считал вполне законным, считая корыстолюбивых сынов торговли за людей более низкой расы, приниженной жаждой и привычкой к наживе. Таковы были арабы пустыни, обитатели палаток, на которых сбылось пророчество относительно их предка Измаила: «Он будет между людьми, как дикий осел; руки его на всех, и руки всех на него…» (Быт. 16:12).
Природа как бы создала араба для этой участи. Он был легок и худ, но мускулист и деятелен, способен переносить значительную усталость и трудные переходы. Он был умерен и даже воздержан, обходясь малым количеством пищи, и притом самой простой. Его ум, как и его тело, был легок и подвижен. Он обладал интеллектуальными свойствами семитской расы, тонкой проницательностью, остроумием, быстротой соображения и блестящим воображением. Он воспринимал все очень быстро и горячо, но у него часто менялось настроение. Можно было быстро увлечь его красноречием и очаровать прелестью поэзии. Говоря на языке очень богатом, слова которого сравнивались с жемчужинами и цветами, он был оратором по природе; но он восторгался больше пословицами и остроумными изречениями, чем последовательной логической речью, и был склонен выражать свои мысли в восточном духе – нравоучительными баснями и притчами.
Неутомимый воин и грабитель, он был великодушен и гостеприимен. Раздавать подарки доставляло ему наслаждение. Дверь его всегда была настежь открыта для путника, с которым он охотно делился последним куском; и самый смертельный враг, переломив с ним хлеб, мог в полной безопасности отдыхать под кровом его палатки, считавшейся нерушимой святыней.
Свои религиозные взгляды арабы в ту эпоху, которую они называют «днями неведения», заимствовали большей частью от сабеев и магов, религии которых преимущественно господствовали в то время на Востоке. Но больше они склонялись к сабеизму, относя начало его к Саби, сыну Сифа. Это название также производят от еврейского слова «саба», или «звезда», что указывает на то, что это была вера пастухов, которые пасли свои стада на равнинах, расстилавшихся под безоблачными небесами, следили по ночам за движением звезд и составляли различные догадки о добром и злом влиянии их на человеческие дела; смутные их догадки халдейские философы и жрецы возводили затем в систему, считавшуюся даже более древней, чем религия египтян.
