Этель кивнула:
— Но, тетя, так оно и есть, прямо кадр из кинофильма. Никак не ожидала застать сцену из кинофильма в уютном частном пансионе. Ты бы, наверное, тоже удивилась.
Мод Силвер кашлянула, что означало несогласие. Она по опыту знала, что мелодрамы разыгрываются в самых неожиданных местах.
— Может, ты все-таки скажешь, что тебя в этой сцене так смутило? — спросила она.
— Он стоял у камина, она — возле стола. Он держался спокойно, непринужденно. А у мисс Эннинг глаза горели, а сама она была бледная как полотно. Я вошла в тот момент, когда она кричала: «Я готова тебя убить за это!» У нее и правда был такой вид, будто она способна на это. Я, конечно, тут же ушла и закрыла дверь, но она не могла меня не заметить. Такая неловкая ситуация!
Мисс Силвер снова принялась за свое вязанье — крохотную кофточку для новорожденного, который должен был вскоре появиться в семье брата Этель — Джима.
— Когда люди ссорятся, они часто говорят глупости, но это не значит, что они способны их совершить, — оторвав взгляд от пушистой шерсти, сказала, улыбаясь, мисс Силвер. — А у мисс Эннинг вспыльчивый характер.
— Вот уж никогда бы не подумала.
— Тем не менее это так, хоть она и умеет держать себя в руках. Но не будем гадать, что вывело ее из равновесия.
Красивые молодые люди часто бывают причиной большого горя. Мне кажется, мисс Эннинг была раньше очень привлекательной.
— Да? — удивилась Этель.
— Не сомневаюсь, дорогая. Мне рассказывала о ней миссис Филд, добрейшая женщина, что живет сейчас в доме над обрывом. Помнишь, нас познакомила с ней на пляже мисс Эннинг? У нее не ладится с вязанием — все время соскальзывают со спиц петли. Я ей несколько раз помогала. Хотела научить ее континентальному способу вязания. Тогда она не будет терять петли. Но, к сожалению, она оказалась неспособной ученицей.
Но успехи миссис Филд на поприще рукоделия не интересовали Этель Бэркетт.
— Так она рассказывала тебе о мисс Эннинг?
— Да. Каждое лето Филды снимали тут дом. Муж миссис Филд был довольно известным художником. Он умер несколько лет назад. Они хорошо знали Эннингов. Дарси, как рассказывает миссис Филд, очень изменилась, а была очаровательной живой девушкой. Знаешь, дорогая, я не раз замечала, что веселые темпераментные девушки в среднем возрасте чаще всего становятся замкнутыми и суровыми. Странно, но мне приходилось быть тому свидетельницей.
— Наверное, наступает время раскаянья. В молодости грешат, а потом испытывают угрызения совести, — заметила Этель Бэркетт.
Глава 5
Вечером мисс Силвер, как обычно, зашла проведать миссис Эннинг. Та была занята вышивкой, которую начала еще до болезни и все никак не могла закончить. Букетик из цветов шиповника был почти готов, но голубой бант, скреплявший его, — только начат. Над этим бантом миссис Эннинг и трудилась, протягивая иголку с бледно-голубым шелком сквозь канву. На конце нити не было узелка, и она проскакивала сквозь ткань, но миссис Эннинг в который раз самозабвенно вновь и вновь делала стежок и вытягивала нить.
Время от времени она прислушивалась к радио, но в программе то и дело звучало что-нибудь, что расстраивало ее.
Мисс Силвер сразу заметила, что сегодня миссис Эннинг чем-то взволнована. Рука, державшая иглу, дрожала, а обычно безмятежное лицо было нахмурено. Взглянув на мисс Силвер, она огорченно сказала:
— Дарси не приходит, ничего мне не рассказывает.
Прислала мне ужин с этой прислугой-чужестранкой. Никто ничего не говорит, но я знаю, что он здесь.
— Кто-то, кого вы хотите видеть? — поинтересовалась мисс Силвер. Сев на стул, она наклонилась посмотреть на вышивку. — Красивый рисунок, и вы так хорошо его выполнили.
Миссис Эннинг сделала стежок и вытянула голубую нить.
— Я слышала его голос. Мы о нем не говорили из-за того, что случилось. Дарси была такой красивой, веселой, но мы больше не вспоминаем об этом.
Мисс Силвер принялась за свое вязание.
— О несчастьях лучше не вспоминать, — участливо сказала она. — Есть ведь и счастливые воспоминания, правда? И каждый день приносит что-нибудь приятное, разве не так?
— Мне он так нравился, — жалобно сказала миссис Эннинг. — И всем нравился. А Дарси была такой красивой…
Ужин в доме над обрывом прошел в мрачной обстановке. Элан подумал, что вечер безнадежно испорчен. Враждебностью был пропитан даже воздух. Элан не мог больше выдерживать этой атмосферы и, покинув гостиную, вышел на террасу. Мысли его путались. Старик Тревер пялился на него все время. Зареванная Эстер даже не пыталась скрыть своего настроения. Неужели она считает свои чувства настолько ценными, чтобы самозабвенно предъявлять их окружающим? Сидит этаким живым укором с красными глазами и молчит. Это просто распущенность или недостаток воспитания. Зато у леди Кастлтон с воспитанием все в порядке. В ней все дышит аристократизмом. Уж что-что, а создать ледяную атмосферу она сумеет всегда. Никогда ее не любил, заносчива… Все-таки, кроме красивой внешности, в женщине должно быть еще что-то, теплота что ли?
Ну, ничего. Скоро ей придется поубавить гонору. Я об этом позабочусь. А Кармона… невероятно похорошела и владеет собой отлично, но зачем она так злопамятна? Сидит, слова не проронит. В общем, если бы не они с Пеппи, да еще старуха Мейзи, которая весь вечер болтала всякие глупости, их компания походила бы на сборище привидений. Надо попытаться как-то разрядить обстановку.
— Здесь чуть прохладней, и ветерок свежий. Вы много теряете, сидя там. Почему бы не выйти на свежий воздух? — громко произнес Элан, обращаясь ко всем находящимся в гостиной.
Поскольку на его призыв никто не отозвался, Элану пришлось повторить свое предложение. Адела Кастлтон встала со стула и направилась к двери.
— Здесь жарко, — сказала она.
— Дорогая, — дрожащим голосом остановила ее Эстер Филд. — Может, что-нибудь накинешь? — затем, придержав Аделу, шепотом добавила:
— Ты уверена, что поступаешь разумно?
— О да, — улыбнулась Адела.
Леди Кастлтон вышла на террасу. Вечернее освещение делало свое дело, оно сглаживало недостатки, делало мир загадочным. Даже ростры, окрашенные сумерками, казались таинственными. Легкий ветерок полумрака, аромат цветов и насыщенный запах вечернего моря дополняли волшебную картину.
— Вы правы, воздух восхитителен, — сказала Адела Кастлтон. — Давайте прогуляемся по саду.
Придерживая подол своего черного платья, она направилась к ступенькам, которые вели в сад, Элан в недоумении последовал за ней. Было понятно — она хочет поговорить с ним.
Дойдя до середины сада, леди Кастлтон резко остановилась.
— Вы расстроили Эстер. Ради этого вы вернулись?
Элан раскурил сигарету, убрал в карман пачку и только после этого ответил:
— Вы ее давняя приятельница. Кому, как не вам, знать, что у миссис Филд глаза на мокром месте. Мы говорили об отце.
— Я знаю, о чем вы говорили.
Элан выпустил струю дыма — Значит, она вам все рассказала?
— Да. Я зашла к ней перед ужином и застала ее в слезах.
— Из-за писем отца? Даю слово, я не хочу ее расстраивать, но если биография отца все-таки выйдет, она должна быть правдивой. Отец был многогранной натурой. Он любил Эстер — да и кто ее не любит? Но она была не единственной женщиной в его жизни.
— Полагаю, нет. Но неужели вы хотите, чтобы об этом узнали все?
Элан развел руками.
— Не знаю, что вам сказала Эстер. Дело в том, что картины Пендерела Филда пользуются сейчас большим успехом. У нас осталось несколько — кажется, какие-то эскизы и портрет Эстер. И она не хочет с ними расставаться — А почему она должна с ними расстаться?
— Разве я сказал, что она должна? Никогда не посмел бы настаивать на такой жертве.
— Вы удивляете меня, — сухо заметила Адела Кастлтон.
— Чем же? Если вы знаете, отец не оставил мне наследства, после его смерти я получил несколько сот фунтов. Сейчас фигурой Пена заинтересовались биографы.
И я уверен, что имею право заработать на этом интересе, тем более что документы, без которых биография будет скучной, находятся у меня. Там есть пачка писем, которая любую биографию превратит в бестселлер. Ими обязательно нужно воспользоваться, поскольку без интимных подробностей книга превратится в безвкусную жвачку. Ее просто никто не будет читать. Мне жаль Эстер, ее чувства задеты, но подобные осложнения, мне кажется, всегда возникают при написании мало-мальски интересной биографии.
— Вы намереваетесь пожертвовать чувствами Эстер?
— Напротив, я готов пожертвовать своей выгодой.
Я очень люблю Эстер и не хочу причинять ей страданий.
Я согласен на сумму, несопоставимую с теми деньгами, которые я могу заработать, продав письма, а лучше — опубликовав их сам. Вы знаете, сами по себе письма могли бы иметь успех. Их около ста пятидесяти. Они полны сокровенных чувств и романтики. Я повторяю, что не хочу расстраивать Эстер. Но у меня сейчас трудное положение. Речь идет о приобретении крупного ранчо. Если я не сумею достать деньги, то упущу возможность стать партнером в серьезном деле. Я не могу позволить Эстер помешать мне встать на ноги. Но если она поможет, я готов забыть про письма.
