Ходил ли Павел в греческую школу? Ничто не понуждало родителей к этому. Он учился именно в иудейской школе, но на греческом языке. В Палестине, начиная с IV века до н. э., языком общения стал арамейский, вытеснивший древнееврейский. В диаспоре преподавание в синагогах вели на греческом. Священные тексты заучивали на греческом, что не исключало первого ознакомления с ними на еврейском. Павел прочел Библию в версии так называемой Септуагинты — греческого перевода, выполненного в III веке до н. э. в Александрии. Все свидетельствует о том, что именно Септуагинта стала основой его религиозного мировоззрения. Экзегеты (греч. exëgëtes — истолкователь), — а они могут докопаться до всего, — именно в Септуагинте обнаружили слово «грех» в том значении, которое придавал ему Павел, оттуда же он почерпнул такое сочетание, как «наследие Божие» и некоторые другие. Первые теологические понятия о Едином Боге, о Слове Его — Божественном Логосе и стремление к вселенской церкви — все это опирается на формулировки Септуагинты.
На жизненный выбор Павла влияла его принадлежность к фарисейству: «фарисей, сын фарисея». Чтобы понять иудаизм I века н. э., снова обратимся к Иосифу Флавию, который отмечал со времен Ионафана (около 160 года до н. э.) несколько «философий», или сект, «по-разному мысливших о вещах человеческих» и именовавшихся фарисеи, саддукеи и ессеи. Саддукеи гордились своим происхождением — из рода Аарона. Считаясь чем-то вроде аристократии, приписанной к храму, они были близки к римским властям и составляли большинство среди первосвященников. «Фарисеи, — пишет Иосиф Флавий, — верят в бессмертие души, утверждают, что за гробом людей ожидает суд: награда за добродетель или возмездие за греховную жизнь… Благодаря этому они имеют чрезвычайное влияние на народ, и все священнодействия, связанные с молитвами или принесением жертв, происходят только с их разрешения. Поэтому отдельные общины засвидетельствовали их добродетель, полагая, что фарисеи на деле и на словах стремятся лишь к наиболее высокому». К саддукеям Иосиф Флавий не испытывает никакого почтения: «Это учение распространено среди немногих лиц, притом принадлежащих к особенно знатным родам. Впрочем, влияние их настолько ничтожно, что о нем и говорить не стоит»[7]. Когда читаешь Иосифа Флавия — а его труды позволяют восстановить структуру общества, в котором жил Павел, — понимаешь: сам автор предпочитал ессеев. Этой религиозной секте он уделяет больше внимания, чем двум остальным, вместе взятым.
Еще и сегодня чувствуешь замешательство, представив лежавшую на фарисеях обязанность соблюдать шестьсот тринадцать заповедей! Однако заповеди не были, вероятно, ярмом ограничений и запретов — фарисеи призывали рассматривать закон Моисеев как фундамент жизни каждого человека и всего общества, повторяя, что вероучение не должно быть уделом только священников — стремиться к святости надо любому. Фарисеи пытались освободиться от власти духовенства, от эллинизированных царей династии Ирода и от самодовольных священников-саддукеев, отрицавших бессмертие души. Фарисеи хотели быть «праведными», «чистыми», знатоками вероучения, стремились в народ, открывали школы, поддерживали больных и бедных. Не правда ли, все это напоминает христианство?
Анализируя события взрослой жизни Савла, испытываешь искушение приписать ему упрямый с детства характер, даже склонность к мятежу. Однако такие проявления вряд ли могли превалировать: абсолютный авторитет главы иудейской семьи и телесные наказания быстро заставляли замолчать юного «смутьяна». Мы склонны считать Савла набожным, но лишь потому, что знаем о его принадлежности к фарисеям, и знаем, что каждый день иудея — взрослого ли, ребенка ли — был наполнен молитвами.
Как только вставало солнце, Савл обращал лицо в сторону иерусалимского храма — каждый иудей делал так, где бы он ни жил, — и произносил первую молитву: «Слушай, Израиль, наш Бог — Бог истинный, Бог единый…» По крайней мере три раза — утром, после полудня и вечером — он благодарил Господа за оказанные ему милости. Каждый день он должен был произнести как можно больше благословений. Конечно, невозможно знать наверняка, охотно ли следовал этим ритуалам Савл, будучи ребенком. Но он, безусловно, каждую неделю ходил в синагогу с родителями, чтобы отметить святую субботу. Трудно удержаться, чтобы не представить, как Савла иногда охватывали порывы, устремляющие человека к Господу, чье всепоглощающее присутствие ты внезапно ощущаешь.
Обычно состоятельные иудеи из диаспоры обучали свое потомство на нескольких языках. Для Савла в детстве два языка являлись главными: еврейский, которому он был обязан выучиться, и греческий как родной, переданный от матери. На большей части Римской империи в то время говорили на греческой койне — общем языке, понятном всем. Деяния апостолов заставляют предположить, что Савл знал и арамейский (Деян 21:40; 22:2), но сам он использовал в посланиях лишь отдельные слова из этого языка: «авва» или «маран-афа» из традиционной лексики первых христиан. Мы не знаем ни одного текста, написанного Павлом на латыни, но не следует забывать, что он жил в городе, где структура официальной власти была организована на римский манер — власть, армия, полиция. То есть каждый житель должен был уметь хотя бы объясниться с представителями власти. Впрочем, в городской администрации часто звучал греческий, дабы было понятно жителям Тарса. Прекрасный реванш родины Сократа над римскими завоевателями!
Все письма Павла — знаменитые послания — написаны по-гречески. Он, судя по цитатам, знал произведения афинского поэта Менандра, критского поэта Эпименида, стоика Арата. Пуристы (лат. purus — чистый) пристально изучили написанное Павлом: разглядели там элементы разговорного стиля, какие-то неологизмы — иногда те же, что употреблял Цицерон! — но ничего такого, что давало бы основание считать, будто греческий он знал плохо. Греческая речь Павла грамотна и чиста.
Мы ничего не знаем о том, каким было его жилище — наверное, это был квадратный дом, каких на Востоке много, окруженный садом. Но мы вполне свободно можем представить те ароматы еврейской кухни, которые встречали вернувшегося из школы мальчика: запах горячего хлеба, только что вынутого из печи, являвшегося основой питания евреев Палестины и диаспоры (недаром по-древнееврейски «есть хлеб» означало просто «поесть»), запах жаренной на решетке рыбы. Горели дрова в очаге, запекался на вертеле ягненок. Раб ощипывал голубя на ужин. Поджаривались на оливковом масле овощи: огурцы, бобы, чечевица. Наверняка Савл угощался и изысканным лакомством — кузнечиками, среди которых, согласно кулинарному трактату той эпохи, насчитывалось восемьсот съедобных разновидностей: их ели отварными, подсоленными, как мы едим сегодня креветок. Все блюда были щедро приправлены каперсами, тмином, шафраном, кориандром, мятой, укропом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
