на тех грядках, которые не то чтобы не избалованы вниманием, а находятся рядом с обильноцветущими. Близко, но чуть в стороне, и Булганин как персонаж чрезвычайно хорош для этого. Во-первых, у него запоминающееся лицо, непохожее на прочие стоптанные лица Политбюро. Никакого Фрола Козлова обыватель средних лет не опознает, (он был вторым человеком в партии при Хрущёве, и тот прочил его в преемники), а вот Булганина на исторических фотографиях узнают лучше Молотова. И всё потому, что у Булганина профессорская бородка, как будто он выбежал из чеховской пьесы. Запоминается контраст внешнего вида и маршальского звания вкупе с постом министра обороны. Ну и, наконец, многие хранят в памяти мантру об антипартийной группе: «Ожесточённое сопротивление пыталась оказать осуществлению ленинского курса, намеченного XX съездом партии, фракционная антипартийная группа, в которую входили Молотов, Каганович, Маленков, Ворошилов, Булганин, Первухин, Сабуров и примкнувший к ним Шепилов»[1].
Почему некоторые литературные сюжеты уходят в народ, а к другим намертво приклеено авторство? Потому что так устроено наше сознание: у каждого человека в какой-то момент окончательно формируется картина мира. Но её нужно достраивать и поддерживать, как дачный дом, заменять забытое (или подгнившее), приводить в соответствие с новостями из-за забора дачного посёлка. И мы лихорадочно ищем свидетельства, которые эту картину мира (неважно какую) укрепляют. Укрепляющие истории берутся из городских легенд, из коллективного бессознательного, из всего того, что может укрепить свой дом (и картину мира). И творческое начало никто не отменял, вот люди и творят историю «из того, что было». Добавляет что-то правдоподобное в услышанное, прививает ветки документов к фольклорным дичкам. Нужно сделать всего несколько усилий, чтобы поверить, что вот это — настоящее. Помогает и мысль, что что-то рассказанное очень похоже на правду и, если и неправда, то работает на благое дело, а мерзавцы и негодяи вполне могут есть детей. Ведь, и правда, у нас нет документа удостоверяющего, что они никогда не ели детей.
Но мы должны учитывать, что существуют (как сказано у одного американского классика) летние дураки и дураки зимние. Так и истории делятся на те, про которые сразу всё понимаешь: инопланетяне до сих пор лежат в саркофагах на американское военной базе в пустыне, Есенина убили за неверность богине Иштар (ох, я придумал это на ходу, а надо было бы использовать в каком-нибудь рассказе)… И есть другие истории — зимние, закутанные в массу правдоподобных деталей. Вот, например, повесть о том, что уже подогнали эшелоны для выселения всех евреев в Сибирь и там предусмотрительно построили лагеря, да вот только смерть Сталина помешала — совершенно заиндевевшая и очень живучая, хотя обеспечена документами ровно на том же уровне, что и министр обороны СССР, бегущий по коридору со шваброй наперевес.
Переход литературы в фольклор — тема вообще очень интересная, и план Даллеса, выросшего из романа Анатолия Иванова «Вечный зов», а, может быть, из бормотания Верховенского, прекрасный тому пример. Ещё один — история с Анатолием Рыбаковым, придумавшем в своём романе фразу Сталина: «Нет человека — нет проблемы», впрочем, не хуже. Если что-то подпирает твою картину мира, как стену дачного домика, то оно и верно, за то и на смерть можно пойти.
К нашему времени история про фисташковые панталоны разошлась по миру. Её цитируют в книгах о тайнах Кремля, шпионаже и политике, в статьях и радиопередачах.
В статье Евгения Черных «Сталинский маршал заставлял генералов целовать панталоны балерин», где Геннадий Соколов, автор книг «Голый шпион», «Бомба для премьера» и многих других говорит: «В архивах Лубянки я обнаружил любопытное донесение Берия. Мне не позволили сфотографировать документ, но разрешили наговорить текст на диктофон. Вот что там было написано…»[2] — и далее — приведённый выше текст. (Дальше там детективная история с тем, что этот абзац есть в региональных выпусках, а на основном сайте его нет. Мне объясняли, что слова про диктофон вписал редактор в завизированный текст, но это плохо укладывается у меня в голове. Случаи выкидывания абзацев в региональных выпусках (по разным мотивам) мне известны, но чтоб вписали — такое я вижу в первый раз). Нет, никто не может сказать, что «историк спецслужб», не мог попасть в архивы, и так прямо себе и представляешь это подземелье под Лубянкой, где, проходя между стеллажей, сунешь руку — и найдёшь что-то интересное. Тем более что в книге Соколова «Шпионаж и политика. Тайная хрестоматия» (2017) фигурируют уже другие архивы — в этом месте написано: «В кремлевских архивах я обнаружил любопытное донесение Берии». Но мне обещали подробностей от участников, и если что, я их тебе поведаю, дорогой читатель — но уж несколько месяцев участники молчат.
Байка вводится в народный оборот не потому, что она ловко сочинена, это полдела. Лучшие истории такого рода живут не благодаря энергии самого текста, а благодаря энергии его переписчиков и пересказчиков. Это великое правило работает с любой идеей и не зависит от точности деталей. Пусть дураки пересчитывают номера в «Национале» и дивятся стилю. Мы-то знаем, что именно там встречался Штирлиц с женой. Берия про это докладывал Сталину.
https://www.proza.ru/2007/01/29-416
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
03 января 2020
Мимика (2020-01-06)
В первый раз в жизни он испугался, когда увидел склонившиеся над ним лица бабушки и дедушки.
В деревне был голод. Голод пришёл в деревню давно ― ещё не стаял снег, как жители подъели последние запасы, но и весна не принесла облегчения. Ели нераспустившиеся почки и древесную кору, сумасшедшая старуха скребла ножом по ларям, но в добыче было больше стружки, чем остатков муки. Первые смерти начались как раз весной, а когда солнце выжгло посевы, стало совсем невмоготу.
И вот в ночи он почувствовал рядом движение и перевалился на другой бок. В это мгновение он понял, что две фигуры встали по разные стороны от него, едва не соприкасаясь лбами.
Дедушка и бабушка смотрели на него с любовью, и вот это было самое страшное.
Не в том дело, что сейчас твоя жизнь прекратится, а в том, что твои близкие сделают это с этим выражением на лицах. В этот момент его скулы навсегда свела судорога.
Он не видел, как сверкнул нож ― он и не сверкнул, нож был чёрный и ржавый,
