Весь остаток вечера в голову мне лезут мысли только о карте, и Марв выигрывает три раза подряд. И, понятное дело, дает волю злорадству.
Если честно, ненавижу, когда Марв выигрывает. Потому что он не просто злорадствует, а злорадствует мерзко, с ехидцей. Подленько так злорадствует и сигарой еще попыхивает. Тьфу.
Кстати, Марв тоже живет с родителями. Много работает – плотничает на пару с отцом. Вот только ни цента не тратит, все в кубышку пихает. Взять хотя бы эти сигары – их он крадет у папаши. Марв – маэстро мелочности. Спец по сквалыжничеству, скупердяйству и скаредности. Профессионал прижимистости.
Что еще можно сказать о Марве? Волосы светлые, торчат вихрами. Ходит в старых брюках от костюма – говорит, удобные. Любит погреметь ключами в кармане. И выглядит так, словно тайком над кем-то насмехается. Мы выросли вместе, вот почему дружим. Вообще-то у Марва масса знакомых. Во-первых, он зимой играет в футбол и у него есть друзья из команды. Во-вторых и, на самом деле, в-главных, – Марв идиот. Вы замечали, что у идиотов всегда куча друзей?
Это я так, просто к слову пришлось.
Хотя какая мне польза от охаивания Марва? Никакой. Проблему с бубновым тузом это не решит.
В общем, увильнуть не получится. Как ни изворачивайся.
Осознаю я это не сразу, но факт налицо.
Итак, вывод: «Пора браться задело. Эдгар-стрит, 45. Полночь».
Среда, поздний вечер.
Я сижу на пороге дома, рядом Швейцар, луна положила голову мне на плечо.
Подходит Одри, и я говорю, что завтра ночью берусь за дело.
Но это неправда.
Правда в том, что я смотрю на нее и хочу пойти с ней в дом, уложить на диван и заняться любовью.
Нырять в нее.
Овладевать телом.
Создавать друг друга заново.
Однако ничего не происходит.
Мы сидим и пьем дешевое игристое вино с фруктовым вкусом, которое принесла Одри, – в самый раз для нашего пригорода. Ступней я ерошу шерсть Швейцара.
У Одри длинные худые ноги, они мне очень нравятся. Я посвящаю некоторое время их созерцанию.
Она смотрит на луну, та уже забралась в небо и больше не прикладывается щекой к моему плечу. Там, наверху, хоть и высоко, но луна держится.
А я смотрю на карту в руке. Читаю написанное и морально готовлюсь.
«А кто его знает, – говорю я себе. – Может, когда-нибудь люди скажут: да, в свои девятнадцать Дилан превратился в звезду. В Дали вот-вот должны были разглядеть гения. Жанну д’Арк сожгли на костре за героическое сопротивление захватчикам. А Эд Кеннеди, тоже в девятнадцать, нашел в почтовом ящике свою первую карту».
Помечтав, смотрю на Одри, на раскаленную добела луну, на Швейцара. И думаю: «Хватит обманывать себя, парень».
4 ♦. Судья и зеркало
А на следующий день – милый подарок судьбы! Чудненькая повесточка в суд. Нужно явиться и изложить свою версию событий в банке. Я не ожидал от них такой прыти, по правде говоря.
Явка назначена на половину третьего. Придется выгадывать время в середине смены и ехать обратно в пригород – суд-то местный.
И вот наступает день заседания. Одетый как обычно, я прибываю в суд, но меня просят подождать перед закрытыми дверями. Наконец они распахиваются, и храм правосудия предстает моему взору. Первый человек, который попадается на глаза, – грабитель. Без маски он даже страшнее. К тому же смотрит волком. Неделя в тюрьме не способствует хорошему настроению. И он больше не выглядит несчастным, загнанным неудачником.
А еще на нем костюм.
Дешевый – сразу видно.
Я тут же отвожу глаза, потому что, завидев меня, грабитель пытается изрешетить меня взглядом, как пулями.
«Поздновато, дружок», – думаю я.
Он сидит внизу, а я наверху, в кабинке свидетеля, – ему до меня не добраться.
Судья приветствует меня:
– Что ж, мистер Кеннеди, я смотрю, вы приоделись ради такого случая.
Осмотрев себя, я выдаю:
– Спасибо, сэр.
– Вообще-то я иронизировал.
– А я понял.
– Решили поумничать, мистер Кеннеди?
– Никак нет, сэр.
Он бы с удовольствием отправил меня на скамью подсудимых, если б мог.
Адвокаты задают мне вопросы, а я на них честно отвечаю.
– Вы положительно уверены, что именно этот человек грабил банк? – спрашивают они.
– Да.
– Абсолютно уверены?
– Абсолютно.
– Но, мистер Кеннеди, как это возможно?
– А что тут невозможного? Я этого урода из тысячи узнаю! К тому же я прекрасно помню, что именно этого парня уводили в наручниках.
Адвокат обдает меня презрением и цедит:
– Мистер Кеннеди, это процедурные вопросы. Мы не можем их избежать.
– Понятно, – киваю я.
– Что до «урода», мистер Кеннеди, прошу вас в дальнейшем воздерживаться от клеветнических утверждений. У вас, знаете ли, тоже лицо не с картины мастеров эпохи Возрождения, – решает вставить веское слово судья.
– Большое спасибо, сэр.
– Пожалуйста. – Он одаривает меня улыбкой. – Можете продолжить отвечать на вопросы.
– Да, ваша честь.
– Благодарю.
Исполнив миссию, я иду к выходу, мимо скамьи, на которой сидит грабитель.
– Слышь, Кеннеди?
«Не смотри на него», – прошу себя, но все равно поворачиваю голову. Адвокат шипит на своего подопечного – мол, закрой рот и все такое. Но парня уже не остановить.
– Ты – покойник. Я за тобой приду, слышишь, Кеннеди? – произносит грабитель очень спокойно.
Его слова должны убить меня, но не могут.
– Вспоминай об этом, Кеннеди. Вспоминай каждый день, когда смотришься в зеркало. – Его губы изгибаются в подобии улыбки. – Ты – покойник. Понял?
Я изо всех сил изображаю хладнокровие.
– Да-да-да, – роняю я и небрежно киваю.
И иду себе дальше.
«Господи, – молюсь я про себя, – дай ему жизнь»[1].
Двери зала заседаний захлопываются, и я шагаю по вестибюлю. Из-за солнца жарко, как в печке.
Женщина в полицейской форме окликает меня:
– Эд, ничего страшного. Не волнуйся.
Легко ей говорить…
– Да? А я тут думаю, не свалить ли из города, – честно отвечаю я.
– Послушай, – говорит она.
Кстати, приятная женщина: невысокая, коренастая и голос добрый.
– Уверяю тебя, когда этот парень выйдет, он будет держаться от тебя подальше, чтобы не загреметь в тюрьму снова. – В ее словах чувствуются уверенность и знание дела. – Некоторые в тюрьме ожесточаются, что есть, то есть. Но он, – кивает женщина в сторону закрытых дверей, – не из их числа, поверь мне. Он все утро проплакал. Не думаю, что тебе грозит опасность.
– Спасибо, – отвечаю я.
После разговора с ней в душе появляется надежда. Но я не знаю, сколько она там продержится.
«Ты – покойник», – звучит голос у меня в голове. В зеркале заднего вида отражается мое лицо, и на нем написаны эти слова.
А я думаю о своей жизни. О воображаемых свершениях. О дипломированной квалификации неудачника. «Провалю любое дело недорого» – вот мое резюме.
«Покойник, – думаю я. – Ну что ж, он недалек от истины».
Я трогаюсь и выруливаю с парковки.
5 ♦. Размышления о наблюдаемом насилии
Шесть месяцев.
Подумать только, ему дали всего шесть месяцев. Снисходительность, типичная для нашего времени.
Я не стал никому говорить об угрозе: в конце концов, леди из полиции дала мне хороший совет. Нужно забыть об этом. На самом деле я жалею, что заметка в газете попалась мне на глаза, – так бы и дальше не знал, какой срок ему дали. Ладно, хорошо еще, что в досрочно-условном освобождении отказано.
И вот я сижу на кухне в компании Швейцара. Передо мной бубновый туз. Свернутая газета лежит на столе. На странице трогательная детская фотография грабителя. Мне видны только глаза.
Проходят дни, и становится легче. Я забываю об инциденте.
«Ну в самом-то деле, – думаю я, – что может мне сделать этот придурок?»
Лучше заняться чем-то более насущным. И я постепенно собираюсь с духом, чтобы пойти по первому адресу.
Эдгар-стрит, 45.
Первую попытку я предпринимаю в понедельник. Но мне не хватает храбрости.
Вторник – вторая попытка. Опять не получается выйти из дома. Читаю какую-то ужасную книгу, тщетно пытаясь найти себе оправдание.
В среду наконец-то выбираюсь на улицу и через весь город иду туда.
На Эдгар-стрит я оказываюсь ближе к полуночи. Темно, уличные фонари разбиты. Только один выжил и слабо подмигивает. В лампочке конвульсивно подергивается свет.
Квартал мне хорошо знаком, Марв сюда часто приезжал одно время.
У него была девушка, она жила тут неподалеку, на такой же загвазданной трущобной улице. Звали ее Сюзанна Бойд, они с Марвом еще со школы встречались. А потом ее семья вдруг собрала вещи и переехала непонятно куда. Сердце Марва было разбито. Кстати, убогий рыдван покупался с целью свалить из пригорода и найти девушку. Но Марв так никуда и не свалил. Мир оказался слишком большим, и Марв сдался. Так мне кажется. С тех пор он и стал таким сквалыгой и спорщиком. Похоже, он разочаровался в людях и решил думать только о себе. Может быть. А может, и нет. Вообще-то, я стараюсь не думать много о Марве. Такая у меня жизненная позиция.
