Он повел ее в самое сокровенное место, где срослись вместе три кряжистые сосны. Братья, считал он, или сестры, которых нельзя разлучить. Он давно присматривался к ним, многие годы испытывая сомнения. В стволах скрывались всевозможные скульптуры, он должен дождаться мгновения, когда увидит невидимое. Тогда он наточит ножи и долота и начнет работать, открывая то, что уже существует. Но три кряжистые сосны молчали. Порой ему казалось, он улавливает спрятанное под корой. Но сомнения не оставляли его, это неправильно, он должен искать глубже. Как-то ночью ему приснились одинокие собаки, и, вернувшись в лес, он понял, что в соснах скрываются животные, не совсем собаки, а какая-то помесь собаки и волка, а может, и рыси. Он принялся за работу, сомнения улетучились, и теперь там три животных, собаки и кошки одновременно, и они, похоже, карабкались вверх по кряжистым стволам, как будто выбираясь из самих себя.
Луиза никогда раньше не видела этих животных. Артур заметил, как она пытается найти рассказ. Его скульптуры были не изображениями, а рассказами, голосами, которые шепотом и криками требовали, чтобы она слушала. У его галереи и ее археологических раскопок одни и те же корни. Исчезнувшие голоса. И именно она должна истолковать их безмолвную речь.
«У тишины самый красивый голос», — однажды сказал он. И эти слова запомнились ей навсегда.
— А у твоих кошек-собак или собак-кошек есть имена?
— Я довольствуюсь лишь одним именем — твоим.
Они пошли дальше через лес, тропинки пересекались, птицы вспархивали и улетали прочь. Внезапно они оказались в ложбине — ненароком, он вовсе не намеревался туда идти, — где он вырезал лицо Хайди. Горечь утраты до сих пор угнетала его. Каждый год он вновь и вновь вырезал ее лицо и свое горе. Черты ее лица становились все тоньше, все неуловимее. Горе глубоко проникало в ствол, когда Артур со всей силы врубался долотом и в самого себя, и в дерево.
Кончиками пальцев Луиза провела по лицу матери. Хайди, жена Артура и мать Луизы. Она все поглаживала влажную древесину, возле бровей застыла полоска смолы, напоминая шрам на коже.
Артур понял, что Луиза ждет от него рассказа. Слишком много невыясненного накопилось вокруг Хайди и ее смерти. Все эти годы они осторожно ходили кругами, а он так и не сумел заставить себя рассказать то, что знал, и, по крайней мере, хоть что-то, о чем не знал, но догадывался.
Со дня ее смерти прошло сорок семь лет. Луизе было тогда шесть. Стояла зима, Артур находился далеко в верхних лесах, рубил дрова на границе с горным миром. Что заставило ее пойти туда, неизвестно. Но уж наверняка она не думала о смерти, когда попросила соседку Рут позволить девочке переночевать у нее. Хайди просто решила покататься на коньках, это она любила больше всего на свете. Ее не волновало, что на улице 19 градусов мороза. Она взяла финские санки и даже не сказала Рут, что собирается на озеро Ундерчерн.
Что произошло потом, можно только догадываться. Но она пришла с санками к озеру, надела ботинки с коньками и выехала на черный лед. Было практически полнолуние, иначе из-за темноты она не смогла бы кататься. Где-то на льду она упала и сломала ногу. Те, кто нашел ее, поняли, что она пыталась ползти к берегу, но сил не хватило. А нашли ее через два дня — сжавшуюся в комочек. Острые лезвия коньков походили на причудливые кривые когти, спасателям с трудом удалось оторвать ото льда ее примерзшую щеку.
Возникло множество вопросов. Кричала ли она? И если кричала, то что? Кому? Призывала ли Бога, осознав, что скоро замерзнет насмерть?
Обвинять было некого, разве что ее саму, не сказавшую, что собирается на Ундерчерн. Ее искали на Вендшёне, и только Артур, вернувшись домой, предположил, что она, вероятно, отправилась к озеру, где обычно купалась летом.
Он сделал все возможное, чтобы этот ужас не врезался в сознание Луизы, пока она еще маленькая. Все в поселке помогали, но никто не сумел помешать горю проникнуть ей в душу. Оно было как тонкий дымок или мышки осенней порой, проникавшие всюду, сколь бы плотно ни заделывали дыры.
Горе — это мышки, оно всегда пробирается внутрь.
Целый год Луиза спала в постели Артура, это был единственный способ побороть страх темноты. Они разглядывали фотографию Хайди, ставили на стол ее тарелку и говорили, что всегда будут втроем, хотя за столом сидели только двое. Артур пробовал научиться готовить так же, как Хайди, успеха не достиг, но Луиза, несмотря на юный возраст, казалось, понимала, что он хочет ей дать.
За эти годы отец и дочь как бы срослись. Он продолжал рубить лес, а в оставшееся короткое время создавал свои скульптуры. Кое-кто считал его сумасшедшим, непригодным опекуном для девочки. Но, поскольку она была хорошо воспитана, не дралась и не ругалась, ей позволили остаться у отца.
И вот Хайди, ее мать, немка по происхождению, внезапно опять оказалась рядом с ними. А Хенрика — внука, которого она никогда не видела, — уже нет.
Одна смерть связана с другой. Разве можно найти хоть какое-то утешение, разве что-нибудь становится понятнее, если смотришь на свое отражение в одном черном стекле, чтобы увидеть нечто в другом?
Смерть — это темнота, и напрасно искать там свет. Смерть — это и чердак, и погреб, там пахнет сыростью, землей и одиночеством.
— Я, собственно, ничего о ней не знаю, — сказала Луиза, поеживаясь от холода раннего утра.
— Это было как сказка. Ее удивительная судьба привела ее ко мне.
— Что-то связанное с Америкой? Что-то, чего я так до конца и не поняла? О чем ты предпочитал молчать?
Они пошли по тропинке. Лица в стволах деревьев внимательно следили за их шагами. Он заговорил, от имени Артура, а не отца Луизы. Ему предстоит рассказывать, и он сделает это основательно. Если удастся хоть ненадолго отвлечь ее от мыслей о катастрофе с Хенриком, уже хорошо.
Что ему в общем-то известно? Хайди приехала в Херьедален после войны, то ли в 1946-м, то ли в 1947-м. Ей исполнилось семнадцать, хотя многие считали ее старше. Как-то зимой ей предложили поработать в горном пансионате «Вемдальсскалет», она убирала, меняла простыни постояльцам. Артур познакомился с ней, когда перевозил древесину, она говорила по-шведски с забавным акцентом, и в 1948 году они поженились, несмотря на то что ей было всего восемнадцать. Понадобилось множество бумаг, ведь она — гражданка Германии, и мало кто представлял себе, что такое Германия, существует ли она или превратилась в сожженную и разбомбленную ничейную территорию, охраняемую военными. Но Хайди не имела никакого отношения к ужасам нацизма, она сама была жертвой. В 1950 году Хайди забеременела, и осенью родилась Луиза. Хайди особо не распространялась о своем происхождении, упомянула только, что бабушка по матери Сара Фредрика была шведкой, которая приехала в Америку во время Первой мировой войны. С ней приехала дочь, Лаура, и им пришлось испытать тяжелые лишения. В начале 1930-х годов они поселились в пригороде Чикаго, Лаура познакомилась со скототорговцем-немцем и с ним вернулась в Европу. Они поженились, и в 1931 году, несмотря на юный возраст Лауры, у них родилась дочь Хайди. Шла война, родители погибли в одной из ночных бомбежек. Хайди жила как загнанный зверек, пока война не закончилась, и тут ей случайно пришло в голову, что можно перебраться в не затронутую войной Швецию.
— Шведская девушка едет в Америку? Потом дочь перебирается в Германию, где круг замыкает внучка? Которая возвращается в Швецию?
— Она сама считала, что в ее истории нет ничего необычного.
— А ее бабушка откуда родом? Хайди встретилась с ней?
— Не знаю. Но она рассказывала о море и об острове, о каком-то побережье. Подозревала, что у ее бабушки были какие-то скрытые причины уехать из Швеции.
— А в Америке остались какие-нибудь родственники?
— Хайди приехала без документов, без адресов. Она говорила, что пережила войну. И все. Она ничего не имела. Воспоминания стерлись. Все ее прошлое разбомблено и сгорело в пожарах.
Они снова вышли на лесовозную дорогу.
— Ты вырубишь лицо Хенрика?
Оба заплакали. Двери галереи поспешно закрылись. Они сели в машину. Отец уже собирался повернуть ключ в замке зажигания, но Луиза положила ладонь ему на плечо.
— Что произошло? Он не мог наложить на себя руки.
— Может, он был болен. Он частенько путешествовал по опасным районам.
— В это я тоже не верю. Только чувствую, что-то тут не сходится.
— Что же тогда случилось?
— Не знаю.
Они поехали обратно через лес, туман рассеялся, стоял ясный, прозрачный осенний денек. Она не стала возражать, когда Артур сел за телефон в своего рода отчаянной решимости не опускать руки, пока не найдет Арона.
«Он похож на своих старых охотничьих собак, — подумала Луиза. — На грейхаундов, собак из Емтланда, которые приходили и уходили, охотились в лесу, состарились и сдохли. Теперь он сам стал собакой. Его подбородок и щеки заросли всклокоченной шерстью».
