— Однако спички изобрели совсем недавно, — неуверенно возразила я.
— Это не значит, что до того они не существовали, — откашлялся служитель, немного смущенный. — Изобрести можно только то, чему предусмотрено быть.
— Что это за книга? — спросила я, завидев огромный фолиант, прикованный цепями к стене, в специальной нише на лестнице.
— Никто не знает, — вздохнул гном. — Каждый видит свое.
— А что видишь в ней ты, Баркаял? — обернулась я к моему спутнику.
— Пустоту, — и он склонился в поклоне.
— Я тоже могу ее увидеть? — Я подошла к инкунабуле. — На каком языке написана эта книга?
— Разумеется, на том единственном, который существует, — позволил себе улыбнуться гном.
По хрустальной обложке, как по ледяным узорам на морозном стекле, было начертано: КНИГА СКРЫТЫХ РАВНОВЕСИЙ.
— Что это значит? — спросила я.
— Переверните страницу, — посоветовал гном.
— Но вы должны помочь, — потребовала я. — Вы же видите, какой тяжелый переплет.
— Сама-сама-сама… — довольно нагло, голосом пышноусого киноактера ответил мне экскурсовод.
Пришлось самой, и это оказалось не труднее, чем листать обычную книжку. На первой странице, под изображением моего собственного мертвенно-бледного лица с закрытыми глазами стояло мое же имя. Правда, звучало оно иначе.
— Что это? Значит ли это, что сейчас эта книга как бы написана мной?
— Только вы сами можете разрешить этот вопрос, синьорина, — было ответом.
Название показалось мне слишком высокопарным. Я бы никогда не стала называть книгу подобным образом, я же не сивилла какая-нибудь.
Я раскрыла книгу наугад:
«Я раскрыла книгу наугад: «Я раскрыла книгу наугад: «Я раскрыла книгу наугад…»
Поспешно захлопнув книгу, успела только увидеть, что фраза, с которой я до последнего мгновения не спускала глаз, изменилась. Теперь, как будто, она начиналась так: «Поспешно захлопнув…»
— Все тексты, материализованные в той или иной форме повсюду во Вселенной, есть лишь отражения этой книги, соответствующие ее содержанию. В большей или меньшей степени, — продолжал служитель.
— Выходит, всякая книга, по большому счету, об одном и том же? — уточняла я, чрезвычайно заинтересованная. — А например, Интернет?
— Частный случай, синьорина, — покивал гном. — Если бы вы только видели, какие странные формы принимает эта книга на окраинах мира.
— Значит, и папирус, и просто наскальная надпись, и глиняные дощечки, и бегущая строка в метро…
— И нехорошее слово на заборе, — подтвердил гном.
— Кто же был первым автором? — не могла я угомониться.
— Всевышний, — поднял брови гном. — В проекте была какая-то тема. Кажется, любовь.
Я спрашивала себя, что заставило меня представить книгу хрустальной, наподобие царевнина гроба.
Мы шли около часа, как мне казалось, и начали подкашиваться ноги, а конца крутой и узкой лестнице все не было видно. Я уже перестала понимать, спускаемся мы или поднимаемся.
— Может, остановимся, передохнем? — робко предложила я.
— Нет-нет, это никак невозможно. Нас ждут, — служитель достал из-за пазухи песочные часы и мельком глянул на них, — уже двести тридцать один год.
— Так пойдемте быстрее.
— Мы не можем идти быстрее, пока вы стоите на месте! Нам нужно преодолеть одиннадцать кругов, а вы все никак не хотите сойти с лестницы. Напрягитесь, что там у вас после лестницы в представлениях об аде?
— Почему же именно одиннадцать кругов? — удивилась я.
— Это я мог бы спросить у вас. Помните, мы в вашем персональном аду!
— А что мне нужно сделать, чтобы пройти дальше? — спросила я растерянно.
— Ничего. Просто попробуйте представить себе место, куда надо попасть.
Я закрыла глаза ладонями и попыталась воочию вообразить первый круг ада.
Первым материализовался запах…
Послышался сдавленный вздох гнома:
— О, полуденный бес, зачем я снова вернулся сюда? Ведь это Земля, синьорина.
— Мы здесь уже были, — сказал кот.
Я открыла глаза.
— Что это на вас, моя госпожа? — вопросил гном.
— Ночная рубашка здешних обитательниц.
Мы были в психбольнице.
— Что же ожидает нас в остальных кругах? — простонал несчастный гном. — Этот ужасный запах… Такого на Земле не было в мои времена.
— Медицинский, — подсказала Ингигерда.
— Все ясно! Мы не можем идти дальше, пока вы не пройдете этот круг. Одна, вы слышите? Одна-одинешенька. Бедная, бедная моя госпожа! — И гном исчез, а с ним вместе исчезли все.
Кроме Ингигерды. Она постарела на глазах — кожа сложилась морщинами, глаза подернула пелена безумия, волосы расплелись сами собой. И теперь она глядела на меня волчьим взглядом.
— Ингигерда, — прошептала я.
— Меня зовут Анна! И это ты привела меня сюда! — взвизгнула она и кинулась на меня, норовя оцарапать лицо. — И я мучаюсь всю жизнь… Стерва!
Нянечки проснулись от крика и, разняв нас, вкатили Анне солидную дозу снотворного. Вслед настала и моя очередь.
Первый круг… Изо дня в день просыпаясь среди теней, становиться тенью. Человек наполняется тем, что его окружает. Как сосуд в сообщающейся системе. Мои соседки… По большей части эти несчастные женщины всего лишь телом присутствовали в этом мире. Тела, механически настроенные на программу самоликвидации. Те, кто сохранял рассудок, были жертвами безжалостных обстоятельств. Одну искромсал муж. Другая допилась до горячки. Третью обворовали, и ей просто негде и не на что было выжить в зиму…
Старухи, ждущие здесь конца, и юные существа со странствующими где-то душами — все они и сейчас заставляют плакать меня, особенно по ночам. Жаль мне и здешних людей в белых халатах. Молоденькая медсестра жаловалась, что ненавидит свою мать и желает ей смерти.
Труднее всего было есть. На обед нам давали красный суп и полную стальную миску гречневой каши — рассыпчатой, жирной. К хлебу прилагался толстый кусок бледно-розовой колбасы и кубик масла. Господи, эту колбасу я видеть не могу без отвращения. А тут приходилось глядеть, как ее пожирают грязные, потные, чавкающие соседи.
Нет, я совсем не была уверена, здорова ли сама. Все эти голоса и виденья — что они такое? По правде сказать, до сих пор не знаю.
Меня спасло лишь то, что я стала помогать этим бедным женщинам. Говорила с ними по душам, когда их души возвращались в тело. Стирала выпачканные простыни. Разминала их старые спины, мыла посуду, терла пол… Я как бы брала на себя немногое от их страданий и замечала в себе, а потом и в них удивительные вещи. Я улыбалась, и улыбались они. Я расчесывалась, становились и они пригожей. Я мыла лицо, и за мною тянулась очередь. Я верила, что им всем можно помочь.
…Мне выдали одежду, проводили до ворот. До последнего мгновения я в это не верила. Мне посчастливилось раздобыть здесь связку ключей. С ощущением, что эти ключи еще пригодятся, я уносила их с собой без спросу. Все семь штук, старых, даже старинных, покрытых зеленоватой патиной.
— Прощайте, — сказала я.
— До свидания, милая, до свидания, — ответила мне нянечка.
Но с улыбкой, хотя и слабой, я повторила:
— Прощайте.
Младший брат диалектической триады
Я валялась под дубом, глядя в графику черных ветвей. Василий чего-то вытренькивал на гуслях, цепляясь когтями за струны.
Юная Ингигерда спросила рыцарей:
— Вы бы хотели на своем веку сразиться, — она неопределенно махнула рукой, — с кем-нибудь таким?
Баркаял улыбнулся. Хвастун Лукоморьев сделал широкий жест:
— С кем угодно!
— Например, с каким-нибудь змеем.
— С любым из этих червяков, — величественно разрешил неугомонный.
В узловатых корнях дуба, на которые я засмотрелась, вдруг заблазнилась маленькая панель с заглавием «Змеи и отродье» и строчками:
Гидра ЛернейскаяЗмей Горыныч (в ассортименте)ВасилискДиплодок обыкновенныйЗмий-искуситель
Меня, конечно, удивил затесавшийся в компанию диплодок, который, кажется, вовсе даже не змей. Наоборот, некоторым образом ящер. Да и Горыныч-то вроде как дракон. А смертовзорый василиск — с головой петуха? Да, безграмотный список.
Разноцветные клавиши с надписью «кликни здесь» напротив имен химерических пресмыкающихся так и манили потыкать пальцем. Примерещится же! Чтобы развеять наваждение, я ткнула наугад, надавила кнопку Змея Горыныча.
Внезапно набежали тучи, хрустально-чистый окоём затянулся пленкой и потускнел до сумерек, хотя был яркий полдень. Отвратительный скрипучий голос завыл издевательски:
Люблю грозу в тумане моря!
И волны на речке стали толкаться, как стадо синих баранов. В налетевшей буре, мне показалось, кивнул форштевнем маленький кораблик с белым парусом.
