— Можно увидеть тебя вечером?
— Конечно, — бросила я, не оборачиваясь. — Я буду в «Шотландце».
Я поплелась домой, моля Бога, чтобы все еще спали. Тихонько отворила дверь и хотела уже вздохнуть с облегчением, как увидела море нетерпеливых лиц. Вся банда, естественно, не спала и разразилась аплодисментами стоя. Смеющаяся Кейт протянула мне стакан.
— Что это? — промямлила я.
— Новый коктейль, мы придумали его для тебя. Называется «Потревоженная вагина».
Господи, неужели в этом мире ничего невозможно скрыть?
— Как вы узнали?
Тут вмешалась Сара.
— Грэхем здесь, — сказала она, указав на друга моего ночного героя, приютившегося в углу. — Вчера вечером он пошел в отель, но услышал, что вы в комнате, и прибежал к нам с подробным отчетом.
Я была в ужасе. Пожалуйста, пусть земля раскроется и поглотит меня прямо сейчас.
— Ну что, так и будешь молчать? — спросила Джесс.
Я замялась.
— Грэхем, — сгорая от стыда, произнесла я. — Как зовут твоего друга?
— Ник. — Ответ Грэхема потонул в изумленных криках остальных. — Ник Руссо.
В тот вечер, в отличие от предыдущего, я собиралась несколько часов. Что бы я ни надела, мне казалось, что я слишком толстая, низкорослая или плоская. Как бы ни причесалась, казалось, что я похожа на свою маму или бабушку. Значит, вот как оно бывает. Достаточно провести с мужчиной одну ночь, и ты вдруг превращаешься в нерешительную истеричную соплю. Я все ждала, что почувствую укол сожаления, но ничего подобного. Мне не терпелось увидеть его снова.
Когда мы пришли в паб, Ника нигде не было. Я была рада, что вокруг столько народу и шумно: по крайней мере, девчонки прекратили гестаповский допрос по поводу прошлой ночи. Дело не в том, что я не хотела делиться: просто я не представляла, как можно говорить о чем-то, чего я сама не понимаю. И мне не терпелось сделать это снова!
Как я должна себя вести? Скромничать, быть холодной или, наоборот, дружелюбной и открытой? В какой книжке, черт возьми, описаны все правила? В конце концов верх взяли испуг и волнение.
Весь вечер я пялилась на дверь. Наконец, часов в десять, вошел Грэхем. Сердце подскочило, но потом опустилось снова, быстрее, чем немецкая подлодка: я увидела, что он один.
— Где Ник? — спросила я, боясь услышав ответ.
— Не знаю, Карли, не уверен, что он сегодня придет.
Все сразу смутились; парни принялись разглядывать ботинки. Наверное, этому учат в Школе для Мужчин: «Когда один из твоих собратьев нагло кидает представительницу противоположного пола, надо немедленно уставиться в пол, иначе да покарает вас Бог Тестостерона».
Я онемела. Встала, схватила сумку и убежала, не задерживаясь ни на секунду, чтобы они не увидели моих слез, навернувшихся на глаза.
Мне казалось, что я пробежала много миль, прежде чем оказаться на пляже. В мозгу крутилась мантра: «Мерзавец, мерзавец, мерзавец». Раньше со мной никогда такого не случалось. Ни один парень никогда не бросал меня и не расстраивал, не говоря уж о том, чтобы вызвать слезы. Я всегда считала себя неуязвимой.
Наткнувшись на перевернутую лодку, я опустилась рядом, повернувшись к морю лицом. Ну почему в кризисный момент перед глазами всегда появляется мама, читающая мне нравоучения?
«Знай: всем им нужно только одно».
«Никогда не соглашайся на секс, потому что наутро тебя просто выкинут, как вчерашнюю газету».
Мне хотелось биться головой об эту лодку, лишь бы избавиться от мыслей. А еще лучше — впасть в кому.
Там он и нашел меня через несколько часов — с опухшими, как у лягушонка Кермита[2], глазами, въевшейся в кожу тушью и прилипшими к голове волосами, похожими на вязаную шапочку. Вид у меня был, как у террориста-амфибии.
Я почувствовала рядом с собой какое-то движение. Он сел, обнял меня и крепко прижал к себе.
Онемев от потрясения, я вытаращилась на него.
— Ты чего убежала? — прошептал он.
— Я подумала, что совершила страшную ошибку. Что ты не придешь, — выпалила я сквозь слезы, которые полились опять.
— Не говори глупости, — улыбнулся он. — Я просто уснул, когда готовился к выходу. Опоздал немножко, вот и все.
— О! — Моя способность поддерживать разговор, похоже, опять ушла в отпуск.
— Но, кажется, нам надо поговорить.
Ага, ну вот, подумала я. Сейчас начнется: «Это же всего лишь курортный роман, так, ничего серьезного».
— Ты почему мне не сказала, что это у тебя первый раз?
— Как ты узнал? — О боже, неужели я ему всю кровать кровью перепачкала? Только не это! Какое унижение!
— Мне Кейт сказала, — ответил он. — Она объяснила, почему ты сделала ноги спринтерским бегом, когда Грэхем появился без меня.
Мне было все равно, правда это или нет. Такое объяснение щадило мои чувства. Возможными вариантами были: а) после твоего ухода моя кровать напоминала сцену из «Техасской резни бензопилой» и б) ты так ужасна в постели, что, видимо, это у тебя впервые. Оба варианта слишком невыносимы.
— Я не знаю, — искренне ответила я. — Подходящего момента не было.
— Тогда почему ты это сделала? — настаивал он.
— Тоже не знаю. Просто мне показалось, что так и должно быть.
Тут он рассмеялся. Рассмеялся! Я сижу и чувствую себя так, будто у меня только что умерла собака, а он смеется! Он чмокнул меня в кончик носа и притянул к себе:
— Кажется, ты мне начинаешь нравиться, Карли Купер. А теперь пойдем, надо наверстать упущенное.
Остаток отпуска был непрерывным блаженством. На следующее утро мы вернулись в квартиру со всей одеждой Грэхема и поменяли ее на мою. Грэхем с Сарой были в восторге: они уже почти стали постоянной парой.
И мы с Ником тоже. Мы просыпались вместе, загорали вместе, вечером ходили в паб с остальной компанией, но все время держались рядом. Мы много смеялись. Смеялись над дурацкими, бестолковыми вещами. Я влюбилась бесповоротно, без оглядки, по самые уши и выше. И он тоже. Это было невероятно. Когда он видел меня, его лицо загоралось; мы постоянно говорили обо всем на свете и каждую ночь подолгу занимались умопомрачительным сексом. Я была похожа на Дейла Уинтона[3]: многолетний загар и словно вытравленная на лице улыбка.
Наконец наступил последний вечер. В животе весь день ухало, и мне поочередно хотелось то приковать Ника к кровати наручниками и смаковать каждую секунду, то свернуться калачиком в углу и заплакать.
Мы пошли ужинать — в кои-то веки без веселой компании друзей.
— Нельзя, чтобы вот так все и закончилось, Купер, — произнес он, стиснув мою руку так, что мне показалось, будто костяшки сейчас выскочат из суставов.
